По тому, как он кричит на этот раз, ясно, что никто никогда с ним такого не проделывал. Не больудивление, ужас. Рокси видит, как у него по руке бежит след, у того мужика в мамином доме было такое же, и от этой мысли, от одного воспоминания разряд в ней сильнее и жарче. Примул орет, будто у него под кожей пауки, будто они грызут его изнутри.
Рокси чуть сбавляет обороты.
Умоляю тебя, говорит Примул. Умоляю.
И смотрит на нее, фокусирует слезящиеся глаза.
Я тебя знаю, говорит он. Ты дочка Монка. Твоя мамаКристина, да?
Вот это он зря. Ему нельзя произносить мамино имя. Рокси бьет его поперек горла, и он орет, а потом говорит:
Епта. Епта. Епта.
А потом лепечет:
Прости, мне так жалко, прости, это все из-за твоего отца, но я могу помочь, иди ко мне работать, ты же такая умница, сильная, со мной такого никогда не бывало. Берни ты не нужна, уверяю тебя. Иди работать ко мне. Скажи, чего ты хочешь. Что угодновсе тебе дам.
Рокси говорит:
Ты убил мою маму.
А он:
Твой отец в тот месяц убил троих моих ребят.
А она:
Ты послал людей, и они убили мою маму.
А Примул затихает, так затихает и замирает, что, наверно, вот-вот опять заорет или, может, сначала заедет Рокси в зубы. А потом он улыбается и пожимает плечами. Говорит:
Раз так, мне ответить нечего, голубушка. Но ты не должна была видеть. Ньюленд обещал, что тебя не будет дома.
Кто-то поднимается по лестнице. Рокси слышит. Ноги, больше одной пары, сапоги на ступенях. Может, ребята ее отца, а может, Примула. Может, придется бежать, а может, еще миги Рокси схлопочет пулю.
Но я была дома, говорит Рокси.
Умоляю тебя, говорит Примул. Умоляю, не надо.
И Рокси как будто снова там, в мамином доме, чистая и ясная, и в мозгу взрываются кристаллы. Мама тоже так говорила, дословно. Рокси думает про отца, как у него все пальцы в перстнях, как его кулак отодвигается от чьего-то окровавленного рта. Больше и хотеть нечего. Рокси кладет ладони Примулу на виски. И убивает.
Тунде
Он постит видео, а назавтра звонок. Мы, говорят, с Си-эн-эн. Розыгрыш, думает Тунде. Его друг Чарльз любит идиотские шуточки, очень в его духе. Как-то раз позвонил, прикинулся французским послом, десять минут вещал со снобским акцентом, пока не сломался и не заржал.
Голос в трубке говорит:
Мы хотим ваше видео целиком. Заплатим, сколько скажете.
Тунде говорит:
Чего?
Это Тунде? Бурдийон-Бой-Девяносто-Семь?
Ну?
Я звоню с Си-эн-эн. Мы хотим купить целиком видео с инцидентом в супермаркете, которое вы опубликовали онлайн. И любые другие ваши видео.
И Тунде думает: целиком? Целиком? А потом вспоминает:
Там всего всего пары минут не хватает в конце. В кадре появились другие люди. Я думал, это не очень
Мы заблёрим лица. Сколько вы хотите?
Со сна у Тунде лицо помятое, башка трещит. Он выпаливает первую же идиотскую цифру, что приходит в голову. Пять тысяч американских долларов.
Они соглашаются мигомбл-лин, надо было запросить вдвое больше.
В выходные он бродит по улицам и клубам, ищет материал. Драка двух женщин на пляже в полночьэлектричество высвечивает жадные лица зрителей, а женщины кряхтят и цапают друг друга за щеки, за шеи. Тунде снимает светотени их лиц, перекошенных яростью, полускрытых в сумраке. С камерой он силенкак будто он здесь, но его нет. Творите что хотите, думает он, но из того, что натворите вы, что-то сотворю я. Историю расскажу я.
В проулке девочка и мальчик занимаются любовью. Девочка заводит мальчика, положив ладонь ему на поясницу, летят искры. Мальчик оборачивается, видит, что на него наставлена камера, и замирает, а девочка мерцанием гладит его по лицу и говорит:
На него не смотрисмотри на меня.
Когда они уже близки, девочка улыбается, под ее рукой позвоночник у мальчика вспыхивает, девочка говорит Тунде:
Эй, хочешь тоже?
Тут он замечает, что из глубины проулка наблюдает другая женщина, и он бежит со всех ног, а они смеются ему в спину. Благополучно смывшись, он тоже смеется. Просматривает видео. Эротично. Он бы не отказался, чтобы и с ним так сделали, может быть. Может быть.
Этот материал Си-эн-эн тоже берет. И платит. Тунде смотрит, сколько денег у него на счете, думает: я журналист. Вот и все дела. Я нашел сюжет, и мне за него заплатили. Родители говорят:
Ты когда вернешься к учебе?
А он отвечает:
Я беру академ на семестр. На практику.
Вот и начинается его жизньон прямо чувствует.
Очень быстро выясняется, что снимать на телефон не надо. Трижды в первые недели какая-нибудь женщина касается телефонаи кранты телефону. Тунде с грузовика на рынке Алаба покупает коробку дешевых цифровых камер, но знает, что ему не светят желанные суммыденьги, которые где-то там витают, если снимать в Лагосе. Он читает интернет-форумыдискуссии о том, что происходит в Пакистане, в Сомали, в России. От возбуждения в позвоночнике щекотно. Вот, вот оно. Его война, его революция, его История. Прямо перед носом, висит на дереветолько собирай. Чарльз и Джозеф звонят спросить, не хочет ли Тунде на тусовку в пятницу вечером, а тот смеется и отвечает:
У меня, чуваки, планы покруче.
И покупает билет на самолет.
Прилетает в Эр-Рияд в ночь первого крупного бунта. Повезлоявись он тремя неделями раньше, истощил бы все деньги или энтузиазм раньше срока. Снял бы то же, что и все: как женщины в батулах, застенчиво хихикая, встают парами, учатся искрить. А скорее всего, ничего бы не снялте кадры сделаны в основном женщинами. Мужчине, чтобы здесь снимать, надо было прилететь в ночь, когда женщины заполонили город.
Вспыхнуло от гибели двух девочек лет двенадцати. Дядя застал их, когда они вместе обучались своей дьявольщине. Человек он был религиозный, созвал друзей, девчонки сопротивлялись наказанию, и как-то так вышло, что обеих забили до смерти. А соседи видели и слышали. Икто его знает, отчего такие штуки приключаются в четверг, хотя могли ведь произойти во вторник и никто бы не заметил? восстали. Было десять женщинстало сто. Было стостала тысяча. Полиция отступала. Женщины кричали, некоторые вышли с плакатами. Постигли свою силу в единый миг.
Тунде прибывает в аэропорт, и сотрудники безопасности на выходе говорят ему, что снаружи небезопасно, всем иностранным гостям лучше побыть в терминале и улететь назад первым же рейсом. Чтобы выбраться, Тунде дает на лапу трем разным людям. Таксисту платит вдвойне, чтоб отвез туда, где толпятся, кричат и протестуют женщины. Середина дня, и таксист психует.
Домой, говорит он, когда Тунде выскакивает из такси, и Тунде не понимает, изложил таксист свои планы или дал совет.
Через три квартала Тунде видит хвост шествия. Чутье подсказывает: что-то будетчто-то невиданное. Тунде так волнуется, что на страх его уже не хватает. Он, Тунде, все это снимет.
Он идет следом, крепко прижимая к себе камеру, чтоб его занятие не очень бросалось в глаза. И все равно пара женщин его замечают. Кричат на него, сначала по-арабски, потом по-английски:
Новости? Си-эн-эн? Би-би-си?
Да, говорит он. Си-эн-эн.
Тут они смеются, и он было пугается, но испуг рассеивается облачным клоком, когда все они начинают перекрикиваться: Си-эн-эн! Си-эн-эн!и сбегаются другие женщины, и все улыбаются в камеру и большими пальцами показывают во!.
Тебе с нами идти нельзя, Си-эн-эн, говорит та, у которой английский получше, чем у прочих женщин. С нами сегодня мужчин не будет.
Ой, но как же Тунде обаятельно улыбается от уха до уха. Я же безвредный. Вы меня не тронете.
Женщины говорят:
Нет. Мужчины не надо, нет.
Как мне вас убедить? говорит Тунде. Вот у меня пресс-карта Си-эн-эн, видите? Оружия нет.
Он распахивает куртку, медленно стаскивает, крутит ею в воздухе, показывает с обеих сторон.
Женщины наблюдают. Та, у которой получше английский, говорит:
У тебя что угодно может быть.
Как тебя зовут? спрашивает он. Как зовут меня, ты уже знаешь. Я отстаю.
Нур, говорит она. Это значит свет. Мы несем свет. Теперь скажи намможет, у тебя пистолет в кобуре на спине или шокер на ноге?
Он смотрит на нее, задирает бровь. Глаза у Нур темные и смеются. Она смеется над ним.
Серьезно? переспрашивает Тунде.
Она с улыбкой кивает.
Он медленно расстегивает рубашку. Спускает со спины. У женщин между пальцами летают искры, но Тунде не страшно.
На спине пистолета нет.
Вижу, говорит она. А на ноге?
За действом уже наблюдают женщин тридцать. Любая может кокнуть Тунде одним ударом. Что ж, взялся за гуж.
Он расстегивает джинсы. Стаскивает по ногам. Женщины в толпе тихонько ахают. Тунде медленно крутится на месте.
Шокера, говорит он, на ноге нет.
Нур улыбается. Облизывает верхнюю губу.
Тогда пошли с нами, Си-эн-эн. Одевайся и пойдем.
Он поспешно натягивает одежду и идет следом. Нур берет его за левую руку.
В нашей стране мужчине и женщине запрещено держаться за руки на улице. В нашей стране женщине не разрешают водить машину. Женщинам нечего делать за рулем.
Она крепче сжимает его ладонь. Он чувствует, как у нее по плечам бежит разряд, электричествоточно в воздухе перед грозой. Нур не делает ему больно, до него не добивает ни единая искорка. Нур тянет его через пустую дорогу к торговому центру. У входа ровными рядами припаркованы десятки машин с красными, и зелеными, и синими флажками.
С верхних этажей глядят мужчины и женщины. Девушки в толпе смеются, показывают пальцами и пускают искры. Мужчины вздрагивают. Женщины смотрят алчно. Глаза жадные, пересохли от этой жажды.
Нур смеется, велит Тунде отойти подальше от капота черного джипа у самых дверей. Улыбается широко и уверенно.
Снимаешь?
Да.
Нам не разрешают водить машину, говорит Нур. Зато смотри, как мы умеем.
И кладет ладонь на капот. Щелкподнимается крышка.
Нур посылает Тунде улыбку. Кладет руку на двигательрасчетливо, возле аккумулятора.
Двигатель заводится. Машина оживает. Все пронзительнее, все громче двигатель стучит и скрежещет, вся машина рвется бежать прочь от Нур. А та смеется. Рев громчедвигатель стонет в агонии, затем мощная взрывная перкуссия, ослепительный белый свет из блока цилиндров, и все плавится, коробится, течет на асфальт, источая масло и горячую сталь. Нур морщится, хватает Тунде за руку и кричит:
Бежим! прямо ему в ухо, и они бегут, мчатся через парковку, и Нур твердит: Смотри, снимай, снимай! И он оборачивается к джипу как раз в тот миг, когда горячий металл дотекает до топливопровода и все взлетает на воздух.
Очень громко, очень жарко, экран камеры на миг белеет, потом чернеет. А когда вновь появляется картинка, по центру экрана наступают девушки, и каждая подсвечена огнем, и у каждой в руках молния. Они ходят от машины к машине, заводят двигатели и сжигают блоки цилиндров до расплавленного жара. Кое-кто даже не трогает машины, бьет прямо из тела по невидимым линиям электропередачи, и все смеются.
Тунде переводит объектив вверх, на людей за окнамиу них-то там что? А там мужчины оттаскивают своих женщин от стекла. А там женщины передергивают плечами, сбрасывая мужские руки. Ни слова не говорятчто тут скажешь? Смотрят во все глаза. Прижимая ладони к стеклу. И тогда Тунде понимает, что эта штука заполонит весь мир, всё станет иначе, и радуется так, что от восторга кричит, гикает вместе со всеми среди огня.
В Манфухе, на юге города, им навстречу из недостроенного здания в костылях строительных лесов, высоко задрав руки, что-то выкрикиваяслов никто не понимает, выходит пожилая эфиопка. Спина согбенна, плечи ссутулены, между лопатками горб. Нур берет ее ладонь обеими руками, а старуха смотритточно пациентка наблюдает за врачебной процедурой. Нур кладет два пальца ей на ладонь и показывает, как орудовать тем, что, вероятно, было в старухе всегда, многие годы ждало своего часа. Вот оно как, значит. Молодые женщины пробуждают это в старых, но отныне оно будет у всех женщин.
Когда эта нежная сила расшевеливает ток в нервах и связках, старуха плачет. На видео по ее лицу заметно, когда она чувствует: пробудилось. За душой у нее особо ничего нет. Крохотная искорка проскальзывает между ее пальцами и рукой Нур. Старухе лет восемьдесят, она искрит снова и снова, и слезы текут у нее по лицу. Она воздевает руки и завывает. Другие женщины подхватывают, и вопль наполняет улицу, наполняет город; вся страна (думает Тунде), должно быть, полнится этим радостным предостережением. Тунде здесь единственный мужчина, снимает только он. Эта революциякак будто его личное чудо, и она перевернет весь мир.
Тунде бродит с ними в ночи и продолжает снимать. На севере города они видят женщину в комнате на верхнем этаже, с зарешеченным окном. Женщина бросает записку сквозь решетку, Тунде далеко, не прочесть, но послание передается из уст в уста, по толпе идет волна. Женщины выламывают дверь, и Тунде тоже заходит и видит, что мужчина, который держал женщину под замком, прячется в кухонном шкафу. Толпа его даже не трогаетуводит женщину с собой, собирается, разрастается. На кампусе медицинского факультета им навстречу выбегает мужчина, палит из винтовки и орет по-арабски и по-английски, что они совершают преступление против своих господ. Успевает ранить трех женщин в руку или ногу, но остальные накатывают приливом. Что-то шкворчит, словно яичница жарится. Когда Тунде пролезает ближе и снимает, что случилось, мужчина совершенно неподвижен, а извилистые лозы отметин на лице и шее у него так густы, что черт почти не разглядеть.
В конце концов, перед рассветом, в толпе женщин, не выказывающих ни малейшей усталости, Нур берет Тунде за руку и ведет в квартиру, в комнату, в постель. Тут один друг живет, поясняет она, студент. Здесь живут шестеро. Но полгорода уже разбежалось, в квартире пусто. Электричество отрубилось. Нур зажигает искру в ладони, освещает дорогу и, вот так горя, снимает с Тунде куртку, стягивает рубашку через голову. Смотрит на его тело, как вначалеоткрыто и голодно. Целует его.
Я этого раньше не делала, говорит она; он отвечает, что у него та же история, и не стыдится.
Она кладет ладонь ему на грудь.
Я свободная женщина, говорит она.
Он чувствует. Какой восторг. На улицах по-прежнему крики, и треск, и временами пальба. А здесь, в спальне, оклеенной плакатами с поп-певцами и кинозвездами, их телам тепло друг с другом. Нур расстегивает на Тунде джинсы, и он из них выпрастывается; она не торопится; он чувствует, как гудит ее пасма. Ему страшно, он возбужден; все перепуталось и сплелось, как в его фантазиях.
Ты хороший, говорит она. Ты красивый.
Она тылом ладони проводит по редкой шерсти у него на груди. Выпускает крохотную искорку, и та пощипывает его за кончики волосков и слабо светится. Приятно. Когда Нур касается его, каждая линия его тела проступает четче, словно прежде Тунде на самом деле и не было.
Он хочет внутрь неетело уже командует, как действовать, как двигаться дальше, как взять ее за плечи, уложить на постель, слиться с нею. Но порывы тела противоречивы: страх не уступает страсти, физическая боль не слабее желания. Тунде замирает, вожделея и не вожделея. Пусть темп задает она.
Это длится долго и получается хорошо. Нур показывает ему, что делать ртом и пальцами. Когда она седлает его, потея и вскрикивая, в Эр-Рияде уже встало солнце нового дня. А кончая и теряя власть над собой, Нур бьет разрядом Тунде по ягодицам и в пах, но наслаждение такое, что боли он почти не чувствует.
Позже, ближе к вечеру, в город отряжают мужчин на вертолетах, солдат с винтовками и боевыми патронами. Женщины дают отпор, и Тунде снимает. Сколько ихих множество, и они в ярости. Несколько женщин гибнут, но остальные от этого лишь ожесточаются, и какой солдат способен стрелять вечно, кося женщин шеренгу за шеренгой? Женщины плавят бойки в винтовках, коротят электронику в БТР. И счастливы.
Блаженствона заре той быть живым, говорит Тунде за кадром в своем репортаже, поскольку успел почитать про революции, однако молодым бытьрай земной.
Двенадцать дней спустя правительство низложено. О том, кто убил короля Салмана, ходят так и не подтвержденные слухи. Одни говорятродня, другиеизраильский киллер, а третьи перешептываются, что это, мол, одна горничнаягодами верно служила во дворце, почуяла силу в пальцах и больше не смогла сдерживать себя.