Тедди, оживленный, счастливый от возможности быть полезным и невидимый для врачей, всецело сосредоточенных на мне и моих медицинских показателях. Нарушает правила, потому что никто не удосужился объяснить, в чем они заключаются.
Я начинаю вставать, но он кладет руку мне на плечо.
Я помогу.
Он поднимает мне ноги. Разворачивает их так, что они свисают с постели. Руки у него холодные даже через костюм, и волоски у меня на ногах электризуются и встают дыбом.
Моя куртка лежит в шкафу у стены. Тедди помогает мне натянуть ее и застегивает пряжки, а потом опускается на корточки и шнурует мне ботинки.
Ну вот, говорит он, закончив. Мы готовы. Помочь тебе подняться?
Я мотаю головой и встаю. Кажется, я набираюсь сил. Даже если это не так, помощь мне не нужна.
Я прихватываю с собой доску и прячу в карман маркер. Тедди берет меня за руку. Он выводит меня из палаты, мы идем по коридору, трижды сворачиваем. Я запоминаю эти повороты, рисую в голове схему здания. Когда он велит открыть глаза, мы стоим перед узкой выщербленной дверью. Она закрыта неплотно, и в щель у самого пола я вижу траву, которая только начинает увядать.
Ну, иди, говорит он и помогает мне открыть дверь.
Ветер толкает меня, раздувая подол больничной рубашки. Он такой холодный, что я тут же начинаю неметь, но я вовсе не против.
Дыши глубже. Спокойно, не спеши.
Я киваю, стараясь не заглатывать этот сладко-пряный воздух. Вместе мы делаем шаг вперед, и дверь со скрипом закрывается за спиной.
Забор с колючей проволокой. Деревья прижимаются к нему, их ветки протискиваются внутрь. Между мной и забором вздувшаяся земля, сплошные гребни и маленькие холмики, расколотые в местах, где грунт промерз больше всего. Желтеющая хрупкая трава.
Пойдем, говорит Тедди. Давай погуляем.
По голым ногам бегают мурашки, от пота я промерзаю до костей, но мы не останавливаемся. Чем ближе я подхожу, тем отчетливее вижу забор. Тедди придерживает меня за талию. И вот наконец там, где лес подбирается к забору вплотную, я продеваю пальцы в решетку.
Кэмп-Нэш. Вариантов нет. Если сощуриться, можно сделать его похожим на Ракстер, на дом.
Тедди что-то говорит. Мир слишком громкий. Я прислоняю маркерную доску к забору.
Не слышу, пишу я.
Он пробует сновачерт, говорит он, холодина какая, но я притворяюсь, что не слышу, и качаю головой. Протягиваю руку, слегка оттягиваю маску у него на лице. Я хочу, чтобы он ее снял.
Нет.
Можем вернуться внутрь
Если хочешь
Зачем ты так? Тут ведь здорово, разве нет?
Я научилась этому еще в детстве. Молчи. Молчи, и получишь желаемое.
Ты ведь знаешь, что мне нельзя. Он выжидает. Затем, кажется, вздыхает и отходит на несколько шагов. Ладно, но ты стой здесь.
Потому что ему девятнадцать, потому что он не думает. Потому что я практиковала эту улыбку достаточно, чтобы знать, на что она способна.
Тедди заводит руки за голову, где завязывается маска, и возится с узлом, пока она не падает. Вот и он. Полные губы. Четко очерченный подбородок. Тедди.
Байетт.
Я машу ему рукой, и он широко улыбается. Я поднимаю доску, пристраиваю ее на бедре и пишу.
Можно мне подойти поздороваться
Нет, торопливо говорит он и предостерегающе вытягивает вперед руку. Ты обещала.
Вообще-то нет. Я выгляжу ровно так, как надо: капля застенчивости, капля любопытства.
Слушай, говорит он. Я знаю, что тебе, наверное, скучно в палате. Я постараюсь заходить почаще, но
Я поднимаю руку, и он осекается.
Это не то же самое, пишу я. А когда его глаза слегка расширяются, добавляю:
Это не заразно
У него вырывается нервный смешок.
Правда?
Конечно нет. Но я всегда получаю то, чего хочу.
Мальчикам вход воспрещен
Он размышляет, покусывая губу и хмуро глядя на меня, а потом я вижу, как его плечи опускаются, словно при выдохе. Понимает он это или нет, но он только что сдался.
Я делаю шаг. И еще. Он молчит. Наблюдает за мной, и, когда я вижу, как его пальцы напрягаются, через костюм они выглядят ужасно нелепо, но я ему этого не скажу, я понимаю, что он мой.
Его губы гладкие и темные. Я вижу на подбородке порез от бритвы и каплю запекшейся крови, которую он, должно быть, забыл смыть. Я сокращаю расстояние между нами, приближаю к нему лицо. Прядь моих волос выбивается из-за уха на ветру и прилипает к его нижней губе. Я вижу, как трепещут его веки, когда он закрывает глаза.
Это просто. Раз плюнуть. Я стираю последний дюйм между нами, приподнимаю голову, касаюсь пальцами его подбородка и направляю его рот к моему.
Он целует так, словно боится меня. Он действительно боится, но, пожалуй, меня это не смущает.
Он отстраняетсясовсем немногои запускает пальцы в мои волосы, а другой рукой касается моего бедра. Я чувствую, что он хочет задать вопрос. Это видно в каждом его взгляде, в каждом едва ощутимом касании.
Я прикладываю доску к его груди, и он смеется, пока я пытаюсь писать вверх ногами, чтобы он мог прочесть, не отпуская меня.
Давай
Спрашивай
Что спрашивать?
Я выразительно смотрю на него и закатываю глаза, а он глупо улыбается.
Мне просто интересно, что именно оно с вами делает.
Я беру его руку, лежащую у меня на бедре, и завожу за спину, где под курткой четко проступает второй ряд позвонков. Он распахивает глаза, ощупывая изгибающийся гребень.
Черт, говорит он, и я приглушенно смеюсь. И такое у всех?
Я мотаю головой.
Некоторые просто умирают
Я имею в виду
Я знаю
Я пишу список. Жабры Моны. Глаз Гетти. Даже пытаюсь набросать руку Риз, а ведь есть еще сотня других случаев, о которых я не вспомнила. Мне дико смотреть на этот список. Видеть, как токс вылепливает нас по образу окружающих нас животных, как она пытается трансформировать наши тела, выжать из них больше, чем они готовы дать. Она словно пытается улучшить нас, а мы не можем принять эти изменения.
Жуть какая, говорит он, когда я заканчиваю писать. Его глаза широко распахнуты, а лицо такое печальное, что я не могу сдержать смех.
Ну, в первое время тяжело
А потом?
А потом Гетти и Риз, кто-то нуждается во мне. Что-то дикое в каждой из насто, что я ощущала в себе всегда. Только на этот раз оно реально. Оно в моем теле, а не только в голове.
Не очень
Они найдут лекарство. Он касается моей щеки, и пластик перчатки цепляется за кожу. Что бы это ни было, они это исправят.
Движение в лесу, с дерева срывается птица. Он дергается, оглядываясь. Я не вижу ничеготолько каплю крови, срывающуюся с его кожи на ветру.
Давай вернемся
Я снова в своей палате. Занавески закрыты, куртка и ботинки на своих местах. Руки свободны, доска чистая.
Доктор Паретта будет с минуты на минуту, говорит он, подмигивает, а потом надевает и завязывает маску. Если она спросит, тебе ужасно понравилось наматывать круги по палате.
Когда она приходит, на ней все тот же голубой костюм, в рукахстопка бумаг и блокнот с карандашом, а еще штатив и видеокамера. Ее темные волосы блестят, вокруг глаз залегли глубокие морщины. Интересно, совпадают ли они с теми, что под маской, вокруг рта.
Как ты себя чувствуешь, Байетт?
Я пожимаю плечами.
Нормально
Мы снизили дозировку диазепама. Надеюсь, болей не было?
Мотаю головой. Киваю на доску.
Наш вчерашний разговор был нам очень полезен. Я бы хотела задать тебе еще несколько вопросов, если позволишь. Она кладет камеру на постель и начинает устанавливать штатив. Я понимаю, что для тебя это будет немного непривычно. Обычно в подобных случаях я веду записи. Но, поскольку ты будешь пользоваться доской, так будет проще. Закончив со штативом, она устанавливает на него камеру.
Что мне делать
Я буду задавать вопросы, а тебе нужно будет записывать ответы и показывать доску в объектив. Ничего сложного.
Экран камеры сходит с ума, мигает красная лампочка. Паретта садится на постель у меня в ногах и кладет блокнот на колени.
Прежде чем перейти непосредственно к заболеванию Я заметила в твоей карточке некоторые пробелы. Ты можешь рассказать мне о своем менструальном цикле? Насколько он регулярный после введения карантина? Стресс и изменения в питании могут серьезно повлиять на эти вещи.
После токс у всех все прекратилось
Паретта подается вперед.
Это очень, очень ценные сведения, Байетт. А что насчет тех, кто не достиг половой зрелости к началу карантина?
По-моему у них и не начиналось
Но у них проявляются симптомы заболевания, верно?
Да
А ваши учителя? У Паретты горят глаза, голос дрожит от воодушевления. У них проявляются те же симптомы, что и у вас?
Наверняка я утверждать не могу. Но что-то подсказывает мне, что ни Уэлч, ни директриса не прячут под одеждой второй позвоночник вроде моего. Они больны, я знаю это. Я видела язвы у них на коже, видела стеклянный блеск в глазах и отсутствующий взгляд, когда их настигала лихорадка. Но это было не так, как у нас.
Не у тех кто остался
А остались директриса и кто еще?
Мисс Уэлч
И они ближе всех к нормальному состоянию, так ведь? Это они должны быть здесь, а я должна быть в своей комнате, с Гетти, которая обнимает меня так крепко, что трудно дышать.
Я обвожу жестом комнату и подпускаю в улыбку немного горечи.
Вам нужно исследовать их для поисков лекарства
Паретта читает написанное, и ее лоб рассекает морщинка.
Мы действительно хотим найти лекарство, Байетт, говорит она после короткой паузы. Но у нас так много вопросов и так мало ответов. Ты должна понять.
Не понимаю
Она продолжает, словно я ничего не писала:
Согласно моим данным, биологический пол только одного человека на острове соответствует мужскому. Это некий Дэниел Харкер.
Отец Риз. Я киваю. Не понимаю, чего еще она от меня хочет. Если она хочет узнать больше про мистера Харкера, надо было выбрать Риз.
Как отреагировал он? Так же, как вы, девочки?
Поначалу так оно и было. Раздражительный, как некоторые из нас. Агрессивный, как некоторые из нас. Но большинство смогли взять себя в руки, а он с трудом сохранял рассудок, когда ушел.
Нет
Это все, что я могу сказать наверняка.
Любопытно. Паретта возится с блокнотом, и я вижу, как она что-то быстро записывает. Бо´льшую часть разобрать не удается, но я вижу слово «эстроген», а над ним«адренальный»; это слово я, кажется, слышала на втором году обучения, на одной из лекций по биологии, посвященных половому созреванию. Может, это как-то связано с тем, что учителя умерли, а не стали носителями токс, как мы.
Это может прозвучать странно, начинает Паретта, отрываясь от своих записей, на которых задержала взгляд чуть дольше, чем нужно, но ваша директриса она перешагнула определенный возрастной рубеж?
Как будто нельзя просто сказать «менопауза». В мой первый год директриса отменила по крайней мере два собрания из-за своих приливов.
Да
И верно ли я полагаю, продолжает Паретта, что никто из вас не применял заместительную гормональную терапию?
Насколько я знаю да
Но тут я вспоминаю лекцию, которую прочла нам Уэлч, когда обнаружила презерватив в посылке, полученной Линдси из дома. Подготовьтесь, сказала она, помните об альтернативных вариантах, и если кому-то из вас подходит внутриматочная спираль, это не значит, что другим она тоже
Стойте
А таблетка
Я не успеваю закончить писать, а она уже начинает пролистывать стопку бумаг.
Шарлотта Уэлч, двадцать шесть лет. Ага, вижу. Рецептурная контрацепция для гормональной терапии. Она поднимает на меня глаза и криво усмехается. Полагаю, доступ к этому препарату был ограничен, что, разумеется, могло сказаться на ситуации.
Чего вы улыбаетесь? хочу спросить я. Ограничение, которое вас так развеселило, это ваша вина.
Ладно, говорит она и закрывает документ. С этим нам еще предстоит разобраться. А теперь к делу. Я здесь, чтобы узнать об эпидемии как можно больше. Чем больше я знаю, тем проще нам будет понять, как с ней справиться.
Вы знаете что это
У меня сотня вопросов, но этотсамый важный.
Мы не уверены, говорит Паретта. Исследования не принесли особых результатов. Мы никогда не встречали ничего подобного. У вас у всех такие разные симптомы.
«У вас у всех», говорит она. Так, словно это не стоит упоминания. Я сохраняю невозмутимое выражение. Пусть думает, что я не заметила. А еще лучшепусть думает, что мне все равно.
Мы знаем, что болезнь не передается воздушно-капельным путем, продолжает она, и что ею нельзя заразиться при контакте с загрязненными поверхностями, которые участвовали в предотвращении распространения инфекции. Но нам нужна твоя помощь, чтобы узнать больше. Итак, Байетт, давай поговорим о том, что было до того, как все началось.
До того, как все началось. До того, как я попала сюда, до того, как изменился Ракстер, до того, как я вообще нашла его на карте.
В моей руке Бостон, он утекает сквозь пальцы. Кирпич, и камень, и россыпь улиц, которые сами себя кусают за хвост. Я иду и иду, и теряюсь, и всегда возвращаюсь.
А в другой руке у меня Ракстер. На горизонте пусто, парома нет, материк далеко. Только вода и береговая линия, каждый день новая. Все таково, каким хочет быть. Все это принадлежит мне.
Куда бы я ни отправилась, я всегда буду похоронена там.
Может быть, ты помнишь что-то необычное, какие-то предпосылки? Что угодно.
Я пожимаю плечами.
Да вроде нет
Хотя кое-что мне рассказала Гетти.
Какие-то девочки сцепились за завтраком в день когда все началось
В каком смысле сцепились? Поругались?
Нет таскали друг друга за волосы
Но сама я не видела
Хорошо. И кто заболел первым?
Первыми были старшие потом учителя
Вашего возраста
Паретта фыркает.
Я не стану спрашивать, сколько мне, по-твоему, лет.
Я начинаю писать, и она смеется, прижимая ладонь к глазам.
Как будто вчера родились
Очень мило с твоей стороны.
Для большинства учителей конец настал быстро. Медсестра была древнейдумаю, она умерла еще до того, как до нее добралась токс; еще несколько человек ушли в лес и не вернулись. Как говорилось в оставленной ими записке, они сделали это, чтобы на них не пришлось тратить пищу. Но остальные, женщины возраста моей матери, в волосах у которых только начала пробиваться седина, угасли как от лихорадки. Просто умерли, и у них даже пальцы не почернели, как у нас.
И сколько, говоришь, вас осталось?
Стопка бумаг пугает размерами. Столько имен, столько девочек, которых давно нет в живых. В какой-то момент я перестала считать и стянула границы своего мира до нас троих.
Человек 60 точно не скажу
А твои подруги? Гетти и Риз? Как они себя чувствуют?
Я ей не говорила. Я бы никогда не рассказала. Я чувствую, как утекает тепло, как сжимается моя челюсть и сужаются глаза.
Откуда вы про них знаете
Она машет рукой.
Мы знаем про всех.
И снова оно. Сказано небрежно, как будто это ерунда, но таблетка, которую она мне дала, называлась «РАКС009». Если я 009, станет ли одна из них 010?
Нет. Они мои, и я их не отдам.
У них все хорошо
У нас всех
Я знаю, что Паретта ждет подробностей. Не дождется.
Вы задали свои вопросы моя очередь
Паретта беспокойно ерзает на кровати. Она выглядит как один из психотерапевтов, которых мама начала приглашать ко мне, когда поняла, что я не собираюсь открываться.
Конечно.
Почему я
Я пристально наблюдаю за ее реакцией и, когда она улыбается мне, подмечаю скрытую за улыбкой грусть.
Скажу честно, Байетт, говорит Паретта. Никаких причин нет.
Наверное, она ожидает, что ее слова меня заденут. Но сильнее всего я чувствую облегчение. Я не особенная. У меня нет иммунитета. Бороться с токс у меня получается не лучше других, и это хорошо, потому что я не хочу бороться.
Оказалась в нужном месте в нужное время?
Именно. Она поднимается на ноги. Что-то вроде того.
Для меня это началось с Моны. Она вышла из лазарета, и я не могла поверить глазам. Не могла поверить, что она все еще жива. Я спросила ее, как она себя чувствует и что произошло, но ответа толком не добилась.
Я собиралась уходить, когда она положила мне руку на сгиб локтя и надломленным голосом сказала:
Они ее уничтожат.
Когда я отвернулась, то увидела, как директриса разговаривает с Гетти. И смотрит на меня.