Ну что же, с этим покончено. А сейчас начнем читку. Дамы, возьмите по два стула и принесите их на сцену.
Чего? девчонки непонимающе переглядываются.
Оказывается, когда они растеряны, то забавно приподнимают плечи. Сверху мне все видно.
Почему мы должны таскать стулья? спрашивает Кристин.
Несите, несите, дамы. Будем придерживаться взаимовыгодного компромисса, отвечает мистер Рейес. Сегодня носите вы, завтраджентльмены. Кстати, о джентльменах. Выберите из своих рядов представителя, который сходит в учительскую и попросит разогреть в микроволновке мой сэндвич.
И он будет делать это на каждой репетиции? интересуюсь я.
Не хотелось бы вляпаться.
Нет, Джереми, только сегодня. В следующий раз сходит одна из девочек.
Ничего не понимаю, произносит Марк, ставя игру на паузу. Вы не могли бы объяснить?
Хм. Значит, так. День первый: девочки расставляют стулья, а мальчики посылают гонца за сэндвичем. День второй: мальчики расставляют стулья, девочки отправляют кого-то за сэндвичем. День третий: все начинаем сначала. Вопросы есть?
Вопросы есть, еще бы! После того как все получают ответы, за сэндвичем бежит пацан по имени Джона. Девчонки расставляют стулья. Мистер Рейес приглашает нас на сцену. Мы садимся в круг (он получился слишком маленьким), словно собираемся играть в «Утка-утка-гусь», но на самом деле начинаем читать по ролям «Сон в летнюю ночь». Да, я уже не малыш. Я ученик старшей школы. Надо не забывать об этом.
5
Мне удается занять стул рядом с Кристин.
Поздравляю, негромко говорю ей, глядя перед собой и надеясь, что она услышит. Ну, что тебе Пака дали.
И что это за хрень, а? Она гневно поворачивается ко мне.
У Кристин карие глаза и светлые волосы. Вблизи она выглядит хорошенькой старлеткой, из тех, что не снимались ни в каких фильмах, но чьи вусмерть отфотошопленные портреты красуются на обложке журнала «Стафф». Впрочем, в данном случае кто-то явно отметил галочкой команду «Сохранять пропорции», поэтому портрет выглядит идеально.
Поверить не могу, что нас заставили таскать стулья! Это вообще законно?
Думаю, да. Хотя, конечно, ужасно
Ну разумеется! Разве у нас нет конституционных прав? Дискриминация и все такое.
Мы же школьники, какие нам конституционные права?
Полный отстой!
Ага. Постукиваю пальцем по голове лежащего в кармане «Шекспира». Кстати, меня зовут Джереми.
Протягиваю было ей руку, но тут же спохватываюсь и отдергиваю. Незачем делать это на глазах у других.
Я знаю, говорит Кристин. Мы же в одном классе по математике.
А, ну да, делаю вид, что совершенно забыл об этом. Сама знаешь, как бывает, занимаешься, занимаешься в одном классе с кем-нибудь и не замечаешь
Лизандер! рявкает мистер Рейес. Прошу!
Э-э-э
Кажется, Лизандерэто я.
ЯЛизандер, да?
Он самый, кивает мистер Рейес.
Тогда окей. Ага «Любовь отца имеешь ты, Деметрий, так оставь же мне Гермию, а самвозьми его»
Спасибо, Джереми. Он причмокивает губами, как делают взрослые, когда сердятся или огорчаются. Прекрасно. Действительно прекрасно.
«Но, государь, не так же ли, как он, и я богат, и знаменит рожденьем?» продолжаю я.
Ненавижу его, шепчет рядом Кристин. У него паршивые уроки. Он вообще не умеет учить
«Моя любовь сильней его любви»
Всерьез подумываю написать о нем письмо в метаченскую «Хоум Ньюс Трибюн»
Не знаю, понравился ли я Кристин или она настолько сильно ненавидит мистера Рейеса, но в любом случае она со мной разговаривает, и это факт. Продолжаю читать свою роль и всякий раз, доходя до строк о любви (ну, вы знаете Шекспира), слегка поворачиваюсь к Кристин, чтобы звуковые волны моего голоса достигали клеток кожи ее щеки, заставив каким-нибудь непостижимым образом отреагировать.
Видите ли, когда я разговариваю с девчонками, у меня активизируется внетелесное сознание, ну, или подсознание. Все вдруг делается страшно важным. Моя поза, обычно совершенно отстойная, временно выправляется, если вот эдак изогнуть спину, все органы чувств начеку. Глаза со снайперской точностью отмечают расстояние до Кристининой ноги, а если мы на миг соприкасаемся, мозг принимается гадать: случайно или нарочно? И если нарочно, то это сделала она или я? Она заметила, что наши ноги соприкоснулись? Обратила внимание на мои взгляды исподтишка? Увидела белый носок, выглядывающий из-под штанины? (Надо обязательно поправить.)
Лизандер! вновь клекочет мистер Рейес после окончания сцены с эльфами и феечками.
Судорожно листаю сценарий. Кристин улыбается, что, разумеется, отнюдь не помогает. Я улыбаюсь в ответ, хотя ее улыбка может предназначаться не мне. Или мне, но в обидном смысле. Что, если она смеется над моей неуклюжестью?
В любом случае пока все отлично. Это шаг вперед.
6
«А вы меня хлопками наградите, и верьте мнеисправится Робин!», читает Кристин.
Без настоящих аплодисментов конец «Сна в летнюю ночь» не звучит. Сейчас половина шестого, и я взмок во всех возможных местах.
Э-э-эх все шумно потягиваются, со скрежетом отодвигают стулья.
Кое-кто уже давно смотался, отчитав свою роль, но нас здесь еще около дюжины, включая клюющего носом мистера Рейеса.
Очень хорошо, учитель вскидывается. Такая, значит, пьеса. Завтра начинаем со сцены Лизандра и Деметрия, э-э-э Не пропускайте репетиций, не опаздывайте и
Бла-бла-бла. Мы все тянемся за своими рюкзаками, и его монолог тонет в грохоте стульев, наших зевках и болтовне. Вот он, мой последний шанс поговорить с Кристин. План такой: во-первых, отдать ей шоколадку; во-вторых, проделать это непринужденно, так, словно мы с нейдавние друзья; в-третьих, выйти из актового зала в зените славы.
Э-э-э, Кристин, говорю я ей в спину, прежде чем она успевает спуститься со сцены.
Рука в левом кармане сжимается и разжимается. В правомнаготове «Шекспир».
Ты не слышала о том, что я якобы написал тебе письмо?
М-м-м? Она оборачивается.
По-моему, это «м-м-м» не предвещает ничего хорошего.
Ну, письмо Утром, на уроке математики Дженна, она еще сидит рядом со мной Да ты ее знаешь, Дженна Ролан. Она типа болтала, будто я написал тебе письмо. Но я ведь тебя даже толком не знаю, и все это, видимо, какое-то недоразумение, ну, или как-то так.
Ничего не понимаю.
Вот и я не понимаю. О чем ей сейчас и сказал. Она что, не знает значения слова «недоразумение»? Молчу.
То есть ты хочешь убедиться, что действительно не писал мне никакого письма?
Ну-у-у
К чему ты это вообще? Кристин опирается на складной стул.
Просто терпеть не могу, когда распускают слухи. От них всегда столько вреда. И
Ты этого не делал. Удовлетворен?
Ага.
Никаких писем ты мне не отдавал. Доволен?
Очень.
То есть ты доволен, что не давал мне писем?
Ой-ей-ей! Стул у ее бедра подрагивает.
Это твое главное сегодняшнее достижение, я правильно поняла? В смыслене давать мне чего-нибудь?
Нет, наоборот! Я как раз
Да мне без разницы.
Кристин спускается со сцены, подхватывает свой рюкзак. Я лезу в карман за «Шекспиром» и Пальцы сжимаются вокруг шоколадной головы, погружаясь в шоколадно-фольговый суп. Аварийное прекращение полета! Шоколадная бомба!
Кристин, подожди!
Но она уже идет к выходу. Правда, идет медленно и, кажется, о чем-то размышляет. О мистере Рейесе? Или обо мне? (Одновременно боюсь этого и надеюсь.) И вот она оказывается у двери, оборачивается ко мне с хмурым видом, словно думая: «Ясно. Его зовут Джереми». Затем Кристин покидает зал, будто ее похитил гигантский дракон.
Блин.
Мне следовало прийти в бешенство, верно? А на самом деле На самом деле я чувствую огромное облегчение. Странно, но факт. Словно всегда знал, что так оно и будет. Я в своем репертуаре. Ничего необычного не произошло, все идет по давно накатанным рельсам. Очередной провал выглядит оправданием моим страхам, планам и стратегиям. Я был совершенно прав. Я никогда не смогу этого сделать. Ощущение почти такое же, как если бы я чего-то добился.
Моя поза становится прежней. Периферическое зрение исчезает. Я тупо таращусь в пол. Надо топать в туалет и там попытаться отчистить карман.
7
Школа изменилась. Пока мы по ролям читали «Сон в летнюю ночь», работящие ученики из школьного клуба развесили по всем стенам объявления о бале в честь Хеллоуина: картонные тыквы, словно сошедшие с открыток «Холлмарк», водят хороводы, держась за пухлые ручки. Влюбленные тыквы.
Иду в туалет. Подхожу к раковине и выворачиваю в нее содержимое кармана. Оказывается, все не так уж плохо: большая часть Шекспира осталась в фольге. Облизываю кончики пальцев, мою руки и подкладку кармана. В туалете спокойно: приоткрытое окно, тихий щелчок дозатора мыла Похожие ощущения испытываешь, покидая кабинет врача: взъерошенный и осмотренный с ног до головы.
Дверь с грохотом распахивается. Я не оборачиваюсь. Входит Рич и направляется к писсуару. Подтягивает штаны, словно его член такой громадный, что без особых мер предосторожности не извлечешь.
Что слышно, чмошник?
Привет, Рич, отвечаю я, не шевелясь.
Надо бы отучить себя застывать, будто олень в свете фар, сталкиваясь с девчонками, парнями или настоящими оленями, а особеннопри виде членов парней постарше.
Ты себе в карман, что ли, нагадил? спрашивает Рич, направляя струю в писсуар.
Наверное, он остался в школе, чтобы позаниматься каким-нибудь мужским спортом.
Я не разговариваю с людьми, которые ссут, говорю я.
Нет, на самом деле я этого не говорю.
Рич подходит к соседней раковине. Наверное, у него еще капает моча.
Нет, правда, чувак. Что это? Шоколад? Он, кажется, искренне заинтересован.
Ну-у-у, мычу в ответ.
Даже не буду говорить, что тызаднеприводной. Это и так очевидно.
Э-э-э
Я точно не знаю, что означает слово «заднеприводной», но как-то сразу догадываюсь. Напоследок вновь обозвав меня чмошником и не помыв руки, Рич с гоготом покидает туалет.
Достаю «Список унижений», прижимаю мокрой ладонью к зеркалу и ставлю галочки в графах «Ржач» и «Злобные подколки». Если бы дело ограничивалось одним только Ричем! Помимо него в школе хватает и других, калибром поменьше, вроде Джорджа и Рю. Иногда мне хочется дать им клички, всем до единого. Забраться утром на стремянку у входа в школу и кричать, хлопая каждого по лбу: Дуболом, Жертва Аборта, Мразь, Тролль, Чувырла, Дебил, Прыщавый, Нарик, Выкидыш, Желтозубый, Вонючка, Залетчица, Кандидат на Победу в Мировом Забеге Самых Уродских Мышей! На! На! На! Я всех их знаю как облупленных.
Задумываюсь о том, как же так вышло, что среди всего этого столпотворения рас, народов и религий одни«крутые», а другие«отстой»? Сей факт не перестает меня изумлять.
Сами посудите. Что может быть важнее, чем быть крутым? Это куда важнее, чем получить работу, завести подружку, иметь политическую власть или деньги. Всем этим благам предшествует одно: ты становишься крутым. Остальноелишь следствие, итог. Наверняка Саддам Хусейн был крутым парнем. Не хорошим или добрым, нет. Чтобы так долго удерживать власть, сначала он должен был стать крутым. И Александр Македонский был крутым. И Генри Киссинджер. Бен Франклин. Рик Джеймс. И чертов марихуанщик Билл Клинтон. А янет. Почему? Понятия не имею. Не знаю, как это изменить. Видимо, таким уродился. Может быть, это передается через поколение? Ведь мои родителивполне себе успешные люди. Их все любят, несколько раз в год они устраивают вечеринки. (Малышом я обожал прятаться за диванами и таскать из кухни канапе.) Может быть, все сводится к тому, кем ты был в детском саду: хулиганом или плаксой. Или все решает первое противостояние, когда ты выкидываешь белый флаг и говоришь себе: «Ну его, не стоит оно драки» вместо того чтобы подавить собственную трусость и сказать: «А не пошли бы вы все?!».
Короче, где бы ни раздавали патенты на крутизну, я его проворонил. И теперь стою в сторонке, наблюдая за коловращением статусов, секса, вечеринок, людей, сосущихся под трибунами стадиона, и прочих уродцев. Яне урод. Ричурод. Яснее ясного. Когда стану взрослым, то все наверстаю и уж тогда-то отыграюсь. Ну, или пущу себе пулю в лоб.
8
Как прошел день?
В кармане у меня растаяла шоколадка, и я столкнулся с коротышкой-мучителем в сортире.
Ничего этого я, разумеется, не говорю. Разве такое маме объяснишь? Поэтому отвечаю как обычно:
Нормально.
Сижу в гостиной на диване, перед которым стоит тренажер «Боуфлекс». Мама купила его отцу несколько лет назад. Надеялась, что он будет заниматься. Господи, чего она ему только не покупала! Абонементы в спортзалы, жратву для похудения «Худей быстро!», гипнокурс «Думай как стройный!», консультации по липосакции, участие в программе «Весонаблюдатели», тренажер «Наутилус» Но самый трешэто «Боуфлекс». Папа решил, что лучшего места для этого тренажера, чем перед телевизором, не найти. Теперь по утрам, вместо того чтобы вытираться после душа, он устраивается на тренажере и обмахивает полотенцем промежность, глядя передачи по кабельному. Никому в голову не приходит передвинуть чертову махину. Вот она и торчит посреди гостиной, перепачканная потом отцовских бубенцов, в то время как я ем разогретый в микроволновке буррито с сыром и болтаю с мамой.
Много на дом задали?
Не-а.
А я просто завалена работой.
Мамав столовой. Наша столоваяэто все та же гостиная, только отделенная занавеской, так что разговор смахивает на беседу с волшебником из страны Оз.
Надо разрубить несколько узлов.
Это такой юридический термин. Моя мамасамый известный адвокат по бракоразводным процессам в Нью-Джерси (вплоть до Эссекса), и все из-за рекламы на автобусах. У моих родителейадвокатская контора «Хир & Хир». Мама шутит, что ей надо было оставить свою девичью фамилию Зер (на самом деле ее девичья фамилияСимонсон). Реклама их фирмы красуется на автобусах Трентона, Нью-Брунсвика и Равея: золотое кольцо, объятое пламенем, и подпись «БриллиантНЕОБЯЗАТЕЛЬНО навсегда». По-моему, просто класс. Я объясняю людям: ядитя развода, но, в отличие от прочих детей, в противоположном смысле.
Да-да, многие супружеские пары Нью-Джерси сыты друг дружкой по горло Мама листает документы.
Я вижу ее силуэт сквозь занавеску: она горбится над кухонным столом, на котором разложены стопки конвертов.
Мы сегодня начали репетировать новую пьесу.
И как она называется?
То же самое четыре часа назад спрашивал Марк.
«Сон в летнюю ночь».
А знаешь, какую пьесу люблю больше всего я? «Кошка на раскаленной крыше». Вы ее случайно ставить не собираетесь?
Не-а. Мам, порепетируешь со мной немножко?
Попроси отца. Я занята.
Его нет дома.
Беру пульт от телевизора и включаю любимое шоу «В пролете!». Что идет по кабельному, мне не видно: загораживает тренажер. На экране возникают кадры шоу. Этой лицемерной жути конца нет. Она настолько опасна, что в худшие минуты своей жизни мне хочется перестрелять всю школу и свалить вину на шоу. Каким идиотам взбрело в голову устраивать для мальчишек свидания-групповухи вслепую? То есть вы прямым текстом им говорите: мол, если у тебя нет сразу двух подружек, тылузер? У кого-то сразу две, а у меня, значит, ни одной? Что до девчонок, то им, судя по передаче, предлагают занять место в гареме, вместо того чтобы научить, как стать сильными, независимыми женщинами вроде моей мамы, работающей сейчас за занавеской. Вы воспитываете людей или скаковых лошадей?
Разумеется, MTV обставляет все так, что девчонки идут на свидания с двумя парнями. Да хоть с геями или лесбиянками! Результат всегда один: беспощадная социальная борьба каждый день, от зари до зари. Смерть уродам! Смерть заикам! Смерть тем, кому когда-то расквасили рожу на детской площадке.
Удивительно, но сегодня из шоу выперли обалденную азиатку. Звоню Майклу.
Привет.
Привет.
Ты телик смотришь?
Слышу щелчок кнопки. Майкл вздыхает. Увидел, значит, азиатку. Сегодняшнее свидание проходит на автосвалке. Он молчит.
Как у тебя дела? наконец спрашивает он. Что с Кристин?
Да, понимаешь, начал спрашивать ее о письме, и она, кажется, рассердилась.
Балда. Зачем спрашивал?