Значит, так, Губи поднял ее с пола, бесцеремонно, как большую куклу, и поставил на ноги. Шимонмой заместитель, как я уже сообщил. Думаю, с этим он справится не хуже меня, он подвел ее к выходу и открыл дверь. Он в полной мере захлебнется блаженством и улетит туда, куда вам захочется. А если почему-либо не захлебнется, скажите только мне. И я сделаю ему большо-ой выговор.
Лиаверис вышла и прислонилась к дощатой стене кухни. Ноги не держали. Реветь нельзя. Она тихонько заныла. Реветь нельзя, потому что потечет тушь и лицо станет грязным и унизительным. Но слезы все равно накапливались, и глаза щипало от краски. «Ну и пусть. Пусть. Импотент проклятый. Может быть, его оскопили в ранней юности?» от этой мысли, показавшейся ей правдоподобной, Лиаверис расхохоталась, злорадно и уничижительно.
«Скопец». Она тряхнула волосами и пошла прочь, пошатываясь, но быстро и резко. «Господи, его же пожалеть надо! Упоение в другом! Это в резне людей, что ли? Бедняжка» Она шла и нервно смеялась, а слезы все-таки выжимались из прижмуренных глаз и разлетались от резких движений головой, обрызгивая кусты вдоль тропинки.
«А впрочем, Шимонэто выход. Он подал мне дельную мысль, этот извращенец: Шимон. Второй человек на острове. И онмужчина. Уж он-то мужчина на все двести. Действовать надо. Не раскисать. Дей-ство-вать».
Лиаверис остановилась и огляделась. Интересно, где сейчас может быть Шимон? В столовой, кажется, его не было Слипся с какой-либо из своих многочисленных баб? С нелепой дурнушкой Нелькой, с сумасшедшей Зеу, которая одевается хуже нищей с паперти? Это было бы некстати. А может, веселится, накачиваясь мутным пойлом? Тоже не лучший вариант
Лиаверис еще раз оглядела окрестности, вытягивая шею и становясь на цыпочки. «Шимон!» высоким, капризно-требовательным тоном воззвала она в ночь. Это было нелепо и, осознав степень нелепости, она вновь расплакалась.
У самого берега, куда она вышла, бесцельно бредя наугад, тонкий каблук застрял между камнями, и Лиаверис подвернула ногу. Вскрикнув, села прямо на стылую гальку и заплакала в голос. Боль в ступне завершила и переполнила. «Господи сделать чудо в тридцать пять лет Он моложе меня в два раза Идиотка безбрежная идиотка» Волшебство, чары, уверенная дерзость исчезли, рассеялись, и выстыло само ощущение их.
Нога невозможно болела, сидеть на ночных камнях было вредно и холодно, и муж, наверное, сошел с ума от беспокойства. И Велеса больше нет. И еще этот стыд и крахнахлынувшее темное влечение к узколобому зверю, убийце. Никогда с ней такого не было
Кто это тут ревет?
Лиаверис испуганно затихла, пытаясь рассмотреть, чья фигура выросла перед ней в темноте.
Идрис наклонился и заглянул ей в лицо.
А, вот это кто.
Узнав его, она отвернулась и прикрыла лицо руками.
Я так страшен?
Лиаверис переселила себя. («Еще бы не страшен, боже милостивый!»)
Помогите мне подняться, протянула она томно и подала ему руку.
Лицо ее, мокрое, вспухшее, с темными потеками от косметики, так не вязалось с тоном, что Идрис усмехнулся. Руки он словно не заметил.
Почему вы гуляете по ночам один, как призрак?
Вымой лицо, вместо ответа он кивнул ей на воду.
Разве мы с вами на «ты»? недовольно и холодно произнесла она, опуская ладони в мелкий прибой и осторожно протирая веки.
«Вера!» раздался слабый крик со стороны жилых построек.
Муж зовет.
Я слышу.
Идрис смотрел, как тщательно она умывается и массирует кожу, тонко поскуливая от холодных прикосновений воды.
Чему вы улыбаетесь?
Он молчал.
Почему вы не отвечаете, когда вас спрашивают?
Я говорю только тогда, когда мне хочется.
Ого. Она подумала, что бы еще сказать или сделать, чтобы не чувствовать себя так неуверенно рядом с этим странным и жутковатым человеком. Вы человек?
Это вопрос или утверждение?
Лиаверис поднялась на ноги, шурша галькой. Высвободила ноги из босоножек и отбросила их прочь.
Я только сейчас догадалась, что и вычеловек. И вас можно поцеловать, она притянула его за шею и поцеловала в уголок глаза, рядом с виском.
«Ну и страшилище. Впрочем, кому как не мне знать: в таких непонятных, диких, волкоподобных мужчинах таится особая притягательная сила. Будь я его любовницей, мне стало бы дурно. Но, пожалуй, лишь в самый первый раз» Она улыбнулась игривости своих мыслей.
Это за то, что вы подошли на мой плач, откликнулись. Челове-ек, нежно и торжественно пропела она. Микрокосм. Загадочный и бесконечный. Таящий в глубине грудной клетки целую вселенную. Вы единственный, кто отказался заполнять мои анкеты и тестынет-нет, я не в обиде! просто по этой причине вы для меня поистине «черный ящик». Вам знакомо это выражение«черный ящик»?
Идрис промолчал.
Впрочем, тут я несколько кривлю душой. Не совсем черный. Кое-что мне про вас открылось. Помните ту страшную грозу, дней десять назад? Обожаю грозы, просто не могу усидеть на месте, при первых же раскатах становлюсь сумасшедшей, шальной Так и в этот развсе попрятались по своим шалашам и сараям, а я носилась, смеясь, запрокинув лицо, захлебываясь ливнем. Что-то пела, кричала, каждый сверк молнии приветствовала, словно Божий подарок (Бедный муж мой чуть с ума не сошел! Ему не впервой, правда.) Вы не видели меня тогда? Не дождавшись ответа, она продолжала с воодушевленной улыбкой: Думаю, что видели, потому что тоже не прятались, как все остальные, а встречали стихию лицом к лицу. Вы стояли на самом высоком обрыве у моря, там, на юго-восточной оконечности острова. Я видела: вспышки молний хорошо прорисовывали вашу фигуру. Одинокую, растрепанную И знаете, что я заметила? От вашей головы и плеч исходил какой-то лиловый отсвет. Слабый, но заметный. Мне тогда подумалось, что у вас, должно быть, сильная энергетика. И еще я пожалела, что не умею видеть ауры, как некоторые особо продвинутые экстрасенсы. Или то был просто переизбыток электричества в воздухе? Жаль, если так. Если объяснение столь прозаическоеОна на миг пригорюнилась, затем вскинула на молчащего собеседника отважно-проницательный взор: Знаете, почему вас многие недолюбливают?
Потому что я делаю только то, что хочу.
Это бред, она иронично рассмеялась. Люди так жить не могут, толькоперсонажи театра абсурда. Даже я, которая с детства следует всем своим желаниям, всем порывам, самым безрассудным и безоглядным, даже мне приходится учитывать требования социума. Как-то вписываться в него. Если меня потянет к мужчине, я ведь не брошусь ему на шею посреди толпы? А если захочется побегать под летним ливнем абсолютно голой, прежде оглянусь все-таки: нет ли поблизости маленьких детей и подростков? Нет, вам только кажется, что вы абсолютно свободны. Это иллюзия. Вы закованы в броню собственных иллюзий, и она, эта жесткая броня, мешает контактам с людьми. Не дает проявляться спонтанной симпатии. Вы сами обрекли себя на одиночество, следуя собственным неадекватным установкам. Вы не согласны со мной?
Идрис молча смотрел на нее, не реагируя на вдохновенное словоизвержение даже мимикой.
Впрочем, Лиаверис снисходительно улыбнулась, психолог может реально помочь только тому, кто ждет от него помощи, кто открыт и доверчив. Простите мое безудержное красноречие. Она повернулась лицом в морю и обхватила себя ладонями за плечи. Луна сегодня на редкость зловещего цвета. Похожа не щеку, горящую от пощечины и затаившую месть А знаете, отчего я плакала? Я пыталась соблазнить Губи, а он оказался индифферентным к сексу. Абсолютно. Несмотря на свой сексапильно-мужественный облик. Вам, кстати, неизвестны причины этого? Может, какие-то комплексы из детства или насильственная операция? Вы ведь болтаете между собой о всяком таком Спросите, зачем его соблазнять? Из чисто деловых соображений. Можно сказать, из соображений самого высокого порядка. Вот, что за дикость: любой бы поддалсяШимон, вы А Губи
Идрис рассмеялся.
Что вы смеетесь? Ах да, возможно, я слишком самонадеянно выразилась Кстати, вы любили когда-нибудь?
Идрис отрицательно повел головой.
Я так и думала. А почему? Хотелось бы узнать причины этого.
Любовь не имеет ко мне отношения.
Как говорят некоторые уголовники: «Любовь для менякак мина по борту!» Понимаю.
Ничего ты не понимаешь.
Ну, вот только оскорблений не надо! Она погрозила ему пальцем. Мы с вами еще не настолько близки, чтобы я прощала выпады и уколы в свой адрес. Но, очень возможно, что со временем
Идрис опять рассмеялся. В свете луны блеснули зубы, странно белые и молодые.
Ну вот, вы снова хохочете! Почему?
А ночь теплая, потому и смеюсь. А тыдура.
Лиаверис гневно охнула и отступила на шаг назад.
Идрис, широко взмахнув рукой, обрызгал ее с головы до ног. Переливчатый шёлк облепил тело, обрисовав все подробности, которыми она так гордилась.
Отчего-то ей стало невыносимо страшно. Защекотало на головеЛиаверис догадалась, что собираются встать дыбом растрепанные и мокрые волосы.
«Ве-е-ера!» опять донеслось издали.
Лиаверис развернулась и ринуласьбосиком, приволакивая ногу, оступаясь на влажной гальке, словно подбитая чайка, на этот зов. Как на свет. На спасение.
Глава 12. Свидание
Не хочу говорить на эту тему, отрезал Шимон. Молчи.
Зеу замолчала.
Они лежали на траве, подстелив куртку Шимона. Было поздно, далеко заполночь, но лагерь еще шумел полной жизнью, бурлил, хохотал, вскрикивал.
Сегодня Шимон неожиданно одарил ее своей благосклонностью, что случалось третий раз за все время, предложив прогуляться до ближайшей полянки, укромно защищенной деревьями и от морского ветра, и от праздношатающихся островитян. (Это было тем более необычно, что весь ссыльный народ нынешней ночью отводил душу, расслаблялись каждый на свой лад, радуясь панике в рядах начальства и сквозняку свободы.)
Зеу хотелось растянуть минуты, продлить свидание до бесконечности. Но молчать не хотелось. Ее тянуло гладить его лицо, целовать брови, лохматить волосы и говорить. Рассказывать о себе, узнавать что-то о нем, делиться, смеяться
Сильнее всего Зеу мучилась от того, что Шимон разговаривает и смеется по большей части не с ней. (Что он целует не еешут с ним. Это можно вытерпеть. Хотя тоже больно. Больно, больно)
Зеу заговорила и, конечно же, невпопад. Она спросила, как может Шимон быть приятелем такого отпетого негодяя, как Губи. Он ведь даже хуже Идриса, потому что Идрис, по крайней мере, не прячет свою сущность.
Шимон нахмурился и заявил, что не позволит плохо говорить о своих друзьях.
Запомни, он приподнялся на локте, выбирая между женщиной и другом, Шимон выберет друга. Всегда, в любых обстоятельствах. И даже когда я выбирал между любимой женщиной и другом, я выбрал друга.
Но разве он тебе друг?
Теперьда.
Шимон оборвал разговор, и оба молчали. Становилось прохладно. Равнодушные звезды рассматривали их с темно-коричневого неба, наполовину занавешенного бахромой лиственниц. Стрекотали бессонные насекомые. Шуршал галькой прибой.
Зеу поежилась и тихо вздохнула. Шимон примирительно обхватил ее за плечи и притянул к себе. Трава была мокрая, и сырость понемногу проступала сквозь куртку.
Шим ты любишь Нелиду?
Не-а. Я никого не люблю. Раньше что-то такое охватывало, бывало. Не сильнотак, слегонца. Как насморк. Теперь вылечился насовсем, к счастью.
А зачем ты тогда с ней
Хочется, просто ответил он. Я люблю женщин. Женщин вообще, а не кого-то в особенности. И девушек, он мечтательно пощелкал языком. Только их здесь нет, к сожалению, девушек. А Нелида к тому же еще и баба неплохая. Как человек. Как любовница тоже ничего.
Зеу отвернулась и уткнулась лицом в сырую траву. Она лежала головой на его руке, и рука эта небрежно перебирала ей волосы и щекотала за ухом. Она коснулась губами запястья с шершавой кожей. (Поцеловать? Укусить? Сильно-сильно ударить?..)
Ну перестань, перестань. Сама же заговорила на эту тему. Не нужен мне никто. Ни девушки, ни бабы. Успокойся.
«Зеленоглазая язва. Единственное, что у меня есть. И без чего я не могу жить. Чего у меня нет, но что можно обнять, погладить, обмануть себя на несколько минут призраком обладания» Зеу придвинулась ближе и прижалась к Шимону, чтобы чувствовать его тепло. «Всякого люблю его, всякого, грязного, пьяного, хриплого, со всей его сворой любовниц, грубо-животных приятелей, сальных острот» Она закрыла глаза и вжалась лицом в жесткую грудь, на которой лежала. И молилась мысленно в ночную тьму, отрешаясь ото всего, отворачиваясь хоть на несколько минут от реальности. «Не отнимайте у меня, боги, этого зеленоглазого мальчика. Развратного, наглого, единственного»
Пусти, не дави так. Трудно дышать, Шимон заворочался, высвобождаясь.
«Ши-мон!» донесся чей-то крик со стороны лагеря.
Это Губи, Шимон приподнялся и закричал во всю мощь легких: А-а-у! Губи! Сюда!
Зеу вскочила и с ненавистью посмотрела в темноту, откуда доносился протяжный голос. Мысленно она желала Губи сломать впотьмах ногу, хребет, шею, провалиться в болото, заблудиться и не найти их в густых зарослях. Но Шимон продолжал кричать и свистеть, и вскоре Губи вломился на их поляну прямо сквозь кустарник. Увидев Зеу, он удивленно хмыкнул.
А Лиаверис как же?
ЧтоЛиаверис?..
Не подходила к тебе? Губи отряхнул брюки от налипшей хвои, а затем бесцеремонно развернул Зеу за плечи в сторону лагеря. Свободна, барышня.
Зеу оглянулась на Шимона. Тот с радостно-оживленной гримасой не сводил глаз с приятеля. Она пошла, стараясь двигаться с достоинством и безмятежно. Но с лицом ничего нельзя было поделать. С душой ничего нельзя было поделать И жить не хотелось.
Она прошла немного по тропинке, ведущей в лагерь, потом повернула обратно и вошла в заросли. Ощупывая стволы и ветви перед собой, стараясь не хрустнуть, добралась до места, откуда были слышны слова, произносимые на поляне. Опустившись на корточки, замерла, затаила дыхание.
Зеу не было дела до Губи и его грязных тайн, но она должна была знать, чем живет и дышит Шимон. Ей мало было изредка встречаться с ним, впитывать торопливые ласки и говорить о лагерных пустяках. Ей нужно было его всего, полностью! Войти в его мир, разделить его радости, стремления и заботы, дела его, может быть, не вполне светлые, ведь это обязательно, без этого нельзя. И почему именно с ним подружился подонок Губи, ведь разница в возрасте у них не менее пятнадцати лет? Почему именно ему принес доверить свои жутковатые секреты?.. Она не может не знать, она обязана знать.
Зеу сжала ладонями плечи, впилась пальцами, стараясь хоть немного защититься от стылого воздуха, которым дышал ночной лес.
«Ты мой. И тысячу женщин пропустишь ты сквозь себя, и ни одну не запомнишь, ни одна не останется в тебе. А я буду вечно. Пусть даже ты не догадаешься об этом, не почувствуешь. Вечно. Потому что ты мой».
Наверное, она так смертельно прикипела, привязалась к Шимону от патологического одиночества. У нее никогда не было ни единого человека, который бы ее любил. (Разве что мама, но совсем недолго, до кожаного ремешка.) Ни подруги, ни брата, ни возлюбленного. Ни даже приятелей в школе. В классе Зеу была изгоем: нелюдима, угрюма, к тому же одета нищенски. (Обноски были не следствием недостатка средств, но воспитательным приемомза плохо вымытую посуду или тройку в дневнике.) Таких обычно дразнят и травят. Особенно невыносимым выдался седьмой класс. Зеу стала прогуливать, часами бродила по улицам вместо уроков, но вышло еще хуже: его вызвали к директору, а вернувшись, он остриг ей волосы под корень, а потом лучше не вспоминать.
Я тебя ищу, понимаешь, по всему острову. Бегаю, ноги тружу
А зачем искать? удивился Шимон. Мы ж только час назад виделись. Я еще махнул тебе, да ты не подошел.
Час назад я был занят. А сейчас созрел, чтобы пообщаться с тобой. Есть серьезный разговор.
Ну валяй, раз серьезный, Шимон подвинулся, и Губи уселся рядом на куртку. Кстати, что ты там плел насчет Лиаверис?
Ерунда! Что-то вроде бешенства матки.
А я при чем?! Шимон фыркнул с возмущением.
Ты ни при чем, Шим, не волнуйся. И вообще, я не про эту дурочку пришел говоритьпросто к слову пришлось. Есть более важная тема.