Никогда никому не угрожай. Уж лучше сразу сделай. Ибо угроз боятся лишь трусливые, а их нет там, где вершатся великие дела. Угрожаяпредупреждаешь, предупреждаявооружаешь, зачем же вооружать врага своего?
Слушай лишь первые слова, верь лишь словам, что срываются с кончика языка, ибо все поправки, дополнения, уточнениясуть ложь.
Убей в себе страхпервопричину всех бед, и очистится взор твой.
Между поступком и не поступком выбирай поступок, ибо, совершив его, увидишь мир изменившимся, а в неми нелепость прежних страхов своих.
Бойся отвергающих радости земные, ибо больше они любят смерть, чем жизнь, сами не зная того.
Не оставляй обид безнаказанными, ибо призывающие прощать делятся трусостью, око за око, зуб за зуб.
Не ищи в людях сострадания, ибо не найдешь его.
Дознайся причин желаний своих, ибо лишь глупец не понимает себя, а у умного нет подсознания.
Познав же этовстань и иди!
Орган звучал, цвета прожекторов менялись как в калейдоскопе; гордо повернувшись к зрителям, девушки сбросили балахоны, оставшись обнаженными, после новой вспышки площадку вновь пересекли клубы дыма, в руках говорившего оказалась статуэтка распятого дракона, крылья его были прибиты к кресту.
Глаза присутствовавших, до того без благоговения, но с интересом слушавших говорившего, были прикованы к зрелищу, в такт музыке, под разноцветными лучами прожекторов, девушки продолжали увлеченные движения. Одна из них, темно-русая, со стройным, гибким телом, казалось, целиком была погружена в ритуал, стараясь, как в художественной гимнастике, все делать максимально четко и правильно; другая, коротко стриженая шатенка, чуть более порывистая, словно одухотворенная в движениях, все делала, не сводя ждущего взгляда с проповедника, в каждом жесте ее сквозили серьезность и непритворная вера в происходящее. С каким-то чувством оцепенелой отстраненной грусти Вадим наблюдал за ними. Да, женская преданность, подумал он. Юношеская, страстная женская преданность, та самая, что вкладывала им в руки бомбы народовольцев или кинжал, убивший Марата, вот она здесь, как на ладони. У этой, второй, наверно, даже ничего нет с этим парнем, возможно, она тайно влюблена в него, но не хочет себе в этом признаться, не хочет дать воли этому чувству, чтобы не опошлить, не помешать тому главному, что исходит от него, к чему она, как это видно, относится так серьезно. И ведь не важно, что от него исходит, они верят ему, они жаждут верить, они готовы на все. С таким же успехом он мог бы сгоношить их на съемки в порнофильме, так же убедительно и страстно доказав, что то, чем он занимается, есть высокое искусство, и влюбленное сердце услышало бы и ринулось во все это со всем жаром молодости, ничего не прося взамен. Господи, на какую только гнусность не способны чертовы мужчинывсе эти микросаванаролы и микронаполеончики, прекрасно знающие, что не смогут добиться власти среди таких же, как они, мужчин, и стремящиеся стать самыми сильными среди самых слабых. И ничего не поделаешь. И глупо вмешиваться, и ничего не поправишь.
Ритуал между тем продолжался. Взяв кувшин, человек в балахоне смочил из него губку, поднеся ее затем к губам каждой из девушек; одна из них легла на покрытое алым бархатом некое подобие наклонного топчана, вторая с кувшином в руках стала над ней; взяв распятие с драконом, человек поднял его над головой, площадку вновь озарила вспышка, все заволокло дымом, голос из динамиков возгласил: «Vexilla regis prodeunt inferni!», однако в этот момент в течение церемонии вмешались посторонние звуки.
Словно в противоположность сказанному, дверь над лестницей с треском распахнулась, в проеме ее показалось несколько человек, тащивших с собою огромный необструганный деревянный крест. С треском и криками вся эта компания и последовавшие за ними человек двадцать скатились по лестнице; уткнув крест в пол, возглавлявший толпу коротко стриженый человек в прыгавших на носу очках и туристском свитере, воздев руку над головой, возопил: «По лжи ходите! Ложью глаголете!», музыка выключилась, а внезапно выскочивший из-за его спины толстяк в подпоясанной веревкой рубахе окатил сидящих за передними столами водой из трехлитровой банки.
Краем глаза отметив, что ни проповедника, ни девушек на площадке уже не было, Вадим с интересом наблюдал происходящее. Притянув к себе крест и тыкая указательным перстом в воздух, человек в очках затянул обличительную речь, сидящие за столиками вяло отругивались. Выдвинувшиеся на передний план несколько молодцов недружелюбного вида потребовали у присутствующих предъявить документы, сидевшие за столиками с недовольством, но без особого удивления полезли в портмоне и сумки.
Обстановка меж тем накалялась: нескольких посетителей, вскочивших и попытавшихся вырваться, тут же решительно водворили на место, следом вскочили другие, началась перебранка со взаимными пиханиями в грудь, стоявшие за спинами обличителей дюжие парни в готовности придвинулись ближе. Раздался звон стекла и треск перевернутых столов, в дальнем углу зала началась драка, завизжали женщины, численный перевес был на стороне посетителей, но физподготовка и выучкана стороне вломившихся, в руках многих из них показались бейсбольные биты, в движениях был виден явный настрой никого не выпускать, на поясе у одного из только что проверявших документы Вадим вдруг заметил блеснувшую связку наручников.
Фронт драки приближался к столику Вадима, неожиданно отвлеченный звуками, доносившимися откуда-то издали и сверху, он поднял головунесколько человек, взлетев по лестнице, схватили попытавшуюся убежать девушкуподнявшись на ступеньку выше и загородив ей путь, они пытались столкнуть ее вниз. Что-то абсурдное было в этой сценеи в самой девушке, одетой в цветное короткое, словно детское платьице, которое Вадим с первого взгляда принял за ночную рубашку, и в ее внешности, одновременно и сочетавшейся, и контрастировавшей с этим нарядом, золотистые волосы, лицо, в котором чувственность странно сочеталась с детскостью, и какая-то необычная фигурабольшая налитая грудь, при этом довольно узкие бедра, и неожиданно полные, круглые икры, и ноги с высоким подъемом, в туфлях на шпильках. Ухватившись за перила и отмахиваясь сумочкой, она что-то страстно, со вскриками пыталась втолковать двум массивным амбалам, со слоновой тупостью нависавшим над ней; то ли не слыша, то ли не понимая, амбалы одутловато спускались по ступеням, пихая и оттесняя ее.
Достав из-под кресла портфель с материалами и невольно усмехнувшись тому, насколько дико, наверно, выглядит человек, идущий драться с портфелем в руке, Вадим, мгновенье подумав, вытащил из портфеля первую попавшуюся бумагу; демонстративно держа ее перед собой примерно тем жестом, которым в известных документальных кадрах Чемберлен показывал журналистам Мюнхенский договор, он неторопливо обогнул стол. Люди, занятые дракой, вряд ли позволят себе отвлечься, чтобы задержать идущего куда-то непонятного человека с портфелем и бумагой в руке, похожего на адвоката, готовящегося кому-то зачитать права, двое или трое погромщиков, обернувшихся в сторону Вадима, пока он пересекал зал, на мгновенье скользнув по нему непонимающими взглядами, отвернулись.
Подойдя к лестнице и бросив бумагу, Вадим быстро взлетел по ступенькам, портфель мешал страшно; криво пристроив его на ступеньке и схватив за щиколотки одного из амбалов, он изо всех сил дернул, рискуя сам слететь с лестницы, хлопнувшись затылком об угол ступеньки, тот на мгновенье отключился, зарычавший второй повернулся к Вадиму; ухватив его за полу куртки и держась за балясину, Вадим дернул его на себя; замахав руками в поисках опоры, тот сверзнулся по лестнице; подобрав портфель и схватив девушку за руку, Вадим потащил ее вверх к выходу. Сзади слышался рев пришедших в себя амбалов, наверху, пнув дверь, Вадим пропустил девушку вперед; вылетев на улицу, они побежали к проезжей части, девушка двигалась, спотыкаясьона потеряла туфлю, из распахнувшейся двери выскочили трое или четверо погромщиков; вскинув руку, Вадим остановил единственную на дороге машину. С готовностью приоткрывший дверь водитель, наклонившись, понятливо взглянул из пахнувшего бензином салона.
Куда?
На вокзал.
Сколько?
Тысяча рублей.
Сделав приглашающий жест, водитель взялся за руль. Хлопнув дверьми, они рванули с места, на секунду опередив подбежавших амбалов.
Квартал остался позади, машина набрала ход, в салоне было почти комфортно и вообще замечательно: нежно звучала музыка, пахло благовониями, мимо проплывали освещенные витрины. В зеркале сияло довольное лицо водителя. Смирно сидя на заднем сиденье, озабоченно взглянув в заднее стекло, девушка со скромным интересом повернулась к Вадиму.
Скажите, пожалуйста, а можно вернуться назад за моей туфлей?
Вадим мельком покосился на нее.
Можно. Если перед этим зайти в оружейный магазин. Так что лучше в обувной.
Сложив руки на коленях, девушка с достоинством потупила глаза.
Боюсь, мне будет трудно чем-то их обрадовать.
Ничего, я это возьму на себя.
Девушка немного церемонно взглянула на него.
Вы хотите мне купить новые туфли?
Ну не ходить же вам босиком. Или вы против?
Я не против, я даже знаю одну мастерскую, где можно купить подходящие туфли, но это далеко, у вас есть время?
Какую мастерскую?
Мастерскую по ремонту обуви.
А это обязательнопокупать туфли в мастерской по ремонту? Обувной магазин не подойдет?
Обувной магазин подойдет, конечно, но это очень дорого.
Ничего, думаю, я смогу это пережить.
Девушка оглянулась.
Тогда это в двух кварталах отсюда, а там надо завернуть налево.
Взглянув в окно, Вадим кивнул шоферу.
В двух кварталах отсюданалево, и там остановите.
А тысяча рублей? спросил шофер.
В силе.
Они проехали квартал.
Девушка как-то манерно покосилась на него.
Вы, наверное, приезжий?
А что, заметно?
Просто у вас так много денег. И к тому же вы хотели ехать на вокзал. Вы не опоздаете?
Мне не нужно на вокзал, я только что сюда приехал.
А почему же вы сказали ехать на вокзал?
Просто для скорости, чтобы минимизировать общение с водителем. В любом городе есть вокзал.
Да, даже у нас есть. Только он закрыт.
Ну вот, видите, как все удачно складывается.
Они подъехали к магазину.
Выступавший из тьмы светящийся стеклянный куб казался чем-то инопланетным на безлюдной улице, сквозь бесшумно раздвинувшиеся стеклянные двери они вошли в заставленный разноцветной обувью пустой зал, две продавщицы одиноко маячили где-то в глубине. Оставив девушку бродить среди полок, Вадим вышел на улицу.
Безлюдно и тихо. На другой стороне улицы симметричным отражением светился стеклянный куб пустого мебельного салона, в темноте блеснул красный огонек уезжающей машины, в тишине было слышно, как пощелкивает, переключаясь, светофор. Вызвать ей такси, подумал Вадим, должен же быть у нее пейджер, если только помощник не совралили нет, кто это мне говорил про пейджерыводитель. Ну да все равно.
Постояв пару минут, он вернулся; терпеливо ожидая его, девушка стояла у полки, словно в некоторой волнительной задумчивости.
Ну что, есть туфли?
Есть, только очень дорогие, боюсь, вам будет обременительно тратить такие деньги.
Что значит «дорогие»?
Восемь тысяч.
Вадим мгновенье смотрел на нее.
Каждая по отдельности или обе вместе?
Обе вместе.
Это обнадеживает.
Оплатив на кассе туфли, он подождал, пока она их наденет, вместе они вышли на улицу. Все так же церемонно, но, как показалось Вадиму, одновременно все же с некоторым чувством, девушка повернулась к нему.
Большое вам спасибо за туфли. И спасибо за то, что вы меня спасли.
Ничего, одно пойдет в дополнение к другому.
В общем-то, я не собиралась там засиживаться, хотела сбежать пораньше, как-то никто не думал, что такое может произойти.
Ну, в общем, так оно и получилось. Вы сбежали.
Ну да.
Вадим оглянулся.
Тут какой-нибудь общественный транспорт ходит?
Ходит. Только очень редко.
Давайте я вас отправлю на такси. У вас же есть пейджер?
Спасибо. Да, конечно.
Девушка полезла в сумочку. Порывшись, она всплеснула руками.
Боже. О, нет. Я же отдала его Черемисиной.
Это фатально?
Боюсь, что да. Это значит, что до завтра я его назад не получу.
Вадим понимающе кивнул.
А Черемисина меньше чем сутки пейджеры не держит?
Нет, просто она забыла свой и взяла у меня. Вы ее видели, она сейчас выступала в кафе.
Адептка Сатаны? Да, такая не отдаст.
Никакая она не адептка, просто вечно спутывается не с теми, с кем надо.
Что ж, такое случается со многими.
Случается, только с ней постоянно.
Что посоветуете делать?
Ну, давайте подождем, должен же проехать кто-нибудь.
Они пошли по улице.
Как же вы передвигаетесь? спросила девушка. Вам же, наверно, тут трудно без машины.
Приехал на машине, но она уже уехала обратно в Москву. Я тут ненадолго, в этом городе. Приехал по делу.
Девушка подумала.
«Приехал по делу» это прямо как из какой-то русской повести девятнадцатого века.
Оценив замечание, Вадим невольно усмехнулся, как-то по-новому посмотрев на нее.
Да, это довольно точно. Из Москвы, по делу, в уездном городе. Но мертвых душ не скупаю.
Жаль, а то их тут множество.
Можете уступить по дешевке?
У меня другая профессия.
А чем вы занимаетесь?
Я закройщица в мастерской по ремонту одежды.
Вадим с недоверием покосился на нее.
Что-то вы не очень похожи на закройщицу.
Явно чем-то довольная, девушка ответила ему задорным взглядом.
А вы знали многих закройщиц?
В тон ей Вадим с ученым видом покивал.
Да, порой у нас бытуют совершенно ложные представления о профессиях.
Словно вникая в положение, он серьезно посмотрел на нее.
Наверно, женщине надо многое пережить в жизни, чтоб стать закройщицей?
Девушка прыснула.
Вы попали в точку. Конечно, я не всегда работала закройщицей.
А кем еще?
Да много кем. Когда-то давно работала даже в модельном агентстве, в Железногорск-Илимске.
Кем, моделью?
Девушка, опустив глаза, улыбнулась.
Вы очень милы. Нет, администратором.
Что ж, приятно, что все это не помешало вам так хорошо знать русскую классику.
Девушка с улыбкой опустила глаза.
Просто я сейчас живу в таком месте, где очень много русской классической литературыпрямо в таких длинных шкафах. Так что я пользуюсьприхожу с работы и все это читаю. Недавно прочла «Тысячу душ» Писемского, а сейчас читаю Лескова«Соборяне».
Вадим впечатленно крутанул головой.
Где же это такое замечательное место, где люди так замечательно проводят время. В иной ситуации я бы сам туда переселился.
Да нет, просто девушка живо бросила взгляд на Вадима. Вы не подумайте чего плохого Просто я сейчас живу в чужой квартире.
В смысле Снимаете?
Нет, как бы вам это Просто вы не знаете. У нас же много людей разъехалось. Ну и квартиры пустые, а их же ни продать, ни сдать не получается, ну и люди стали понемногу занимать ихвсе равно же никто не живет.
Самозахватом?
Ну почему захватомпросто многим не хочется жить с родителями, кому-то так ближе на работу, и к тому же мы же ничего плохого не делаемне мусорим, живем в чистоте, чужих вещей не распродаемя даже знаю случаи, когда хозяева знают, что в их квартире кто-то живет, и не возражают.
А если заселятся какие-нибудь специфические друзьяиз дружественных или не очень дружественных республик?
Не заселятся, у нас их нет. Девушка оживленно взглянула на Вадима. У нас дом, построенный еще в тридцатых годах каким-то авангардным архитекторомну, типа, для людей будущего, там все квартиры в линию, все выходят в такой длинный коридор, и через каждые три квартиры общая площадка, с диванами, креслами, чтобы все могли собираться и общаться.
И что, общаетесь?
Мы только там и пропадаем. На самом деле действительно очень удобно.
Вадим вздохнул.
Что ж, рад, что вам так хорошо живется. Кстати, каких-нибудь гостиниц в городе не знаете?
Девушка удивленно распахнула глаза.
А вам негде жить?
Как это ни странно. Ткнулся было, но выяснилось, что все гостиницы позакрывались.