Отрава, сказал Мэллу. Стимулятор, бобик. Чуешь?
Младшей Ипостаси было невыносимо плохо. Младшая Ипостась хотела забыть обо всем и впиться зубами в кусок мяса, она не могла думать о будущем, когда ее мучил голод. Рамону пришлось радикально с ней боротьсяон перекинулся и отошел от миски.
Ничего, мурлыкнул Мэллу одобрительно. Еще ничего. Еще есть какие-то мозги а то вы же все безмозглые, псы. Вам лишь бы брюхо набить.
Я же на службе, хмуро сказал Рамон. Я легко могу не есть Просто я очень голодный сейчас, а этомясо
Конечно, сказал Мэллу. В этой клетке до тебя жил один барбос Я ему говорюне жри, дурак, издохнешь, а он мнезаткнись, мол, кошка. Урод. Ну и все. Два боя выжил, только выл и на решетку кидался. А потом сдох, от заражения крови, наверное. Он не вылизывался, забывал. Спятил. Вонял напоследок, как падаль
Рамон встал на четвереньки, опустил нос и понюхал бетонный пол.
Я не чувствую.
Давно, сказал Мэллу безмятежно. Потом его унесли жечь, а тут все вымыли хлоркой.
Рамон кивнул. Потом облизнулся и спросил:
Что ж мне делать? Я же с голоду помру. У меня даже болит в животе ты говорил, что мне надо будет дратьсякакой же я боец, голодный? Меня сытый с ног собьет.
Кот поднял миску, стоящую в углу своей клетки. Рамон потянулся носом. В миске лежали коричневые катышки дешевого корма для животных.
На, погрызи, усмехнулся Мэллу, поднося миску к решетке. Я все равно столько съесть не могу этой дряни. Обветривается.
Рамон, отгоняя от мыслей запах мяса, взял катышек двумя пальцами. Жесткий. Пахнет костной мукой, аптечными витаминами, жиром
Давай-давай, фыркнул кот. Привыкай. Только запить не забудьа то заворот кишок будет.
Рамон зачерпнул горсть катышков, сунул один в рот и принялся жевать. Голод придал суррогатной жратве какой-то намек на вкуспроглотив один комок, Рамон набил рот остальными.
Мэллу задумчиво наблюдал.
Рамон съел довольно много, но не наелся, только почувствовал, как раздулся живот, будто его набили песком. Хотел попить, смыть привкус суррогатного жира с клыковно наклонившись к воде, учуял тонкий и острый химический запах.
Кот, сказал с тоской. Я пить не могу. Тут тоже это
Мэллу уже привычно подтолкнул ему свою миску.
Смешные вы все-таки, сказал он, глядя, как Рамон черпает воду пригоршней. Смешные Хорошо, что ты еще не жалкий. Слушай, если нажрался. За тобой придут через час. Отдыхай.
Я никуда не пойду, оскалился Рамон. Я тут порву кого-нибудь.
Лучше иди, сказал Мэллу. Они будут тебя шокерами в клетку на колесах загонять. Это больно.
Рамон вздохнул и сел.
Молодец, сказал кот. Глупо выпендриваться зря. Надо думать, если хочешь пожить подольше. Слушай дальше. Драться тяжело. Там, в зале, всегда полно мертвяков или наполовину мертвяков. Не обращай внимания. Перекинься, как только клетку откроют. И постарайся сразу убить.
Нашего товарища по несчастью?
Да, дурак, да. Нашего полоумного товарища, обожравшегося наркотой. Иначе он тебя убьет. Не жди, не рычи, не лай, не нюхайсяя знаю, вы, полудурки, все так делаете. Будешь ждатьон кинется, и привет.
Слышать это было так дико, что хотелось по-щенячьи скулить с тоски. Кот понял и боднул его в плечо через решетку.
Ты ведь не боишься, дурень, да? Жалеешь здешних бобиков? Жалеешь?
Они мне ничего не сделали
Так сделают, Мэллу снова боднулся. Забудь свои дурацкие собачьи правила. Хочешь житьзабудь. Я бы никогда в жизни не стал так с тобой ласкаться, но ты мертвяка отогнал, когда он меня жрал, поэтомуя тебе начистоту говорю, как своему. Тыничего, я не хочу, чтоб тебя притащили за ноги в кровище, а завтра, если не сдохнешь, вмазали морфием в сердце. Мне, знаешь, тоже приятно пару лишних дней чуять зверя рядом, живого зверя, а не отравленное чучело
Рамон кивнул. Он пытался привести в порядок и душу, и мысли. Так что, когда пришли люди с клеткой на колесиках, палками и шокерами, мысли Рамона и его душа были уже в полном порядке.
В состоянии спокойной готовности к чему угодно.
Он чувствовал себя не одиноким, а членом Стаи. Это хорошо и правильно. Это возвращало покой и уверенность в себе, даже если Стая в данном случаебеспринципный кот-одиночка.
И Рамон перекинулся, когда увидел людей. Стоял и смотрел, как они подгоняли клетку, как возились с замкомне рычал и не кидался. Берег силы и самообладание.
Смотрите-ка, заметил тот, с желтыми зубами и напряженной ухмылкой. Жрать не стал. Даже не притронулся.
С котом стакнулся, оборотень поганый, расхохотался тот самый жирный красномордый Ник, который утром сопровождал мертвяка. Гордый, скотина. Ничо, еще пожалеет.
Рамон перешел в передвижную клетку. Я тебе это припомню, думал он с тихой холодной злобой. Думаешь, можно терзать живых существ безнаказанно, да еще и в компании ходячего трупа? Ну-ну. Душа-то вот-вот загниет, а дальшеизвестно, куда приходят. Ты-то еще не знаешь, а я чую.
Яоборотеньчую.
Клетку повезли по длинному коридору между клеток. Здешние псы бесновались, учуяв и увидев Рамоначистенького новичка, а ему дико было смотреть на вздыбленные загривки и глаза, налитые кровью и бессмысленной злобой. Он и не смотрел. Его не бесил, а ужасал их запахзапах страданий, старых ран и безумия. Яиз Службы Безопасности, думал Рамон. Я должен выбраться отсюда и рассказать. И я должен поступить со здешними людьми по справедливостиа по справедливости они тоже должны мучиться, как эти бедолаги.
Он очень не хотел смотреть. Но когда кто-то распахнул дверь, окованную железом, из-за которой пахнуло относительно чистым воздухом, пылью и средством для натирания полаРамон случайно поднял глаза и встретился-таки взглядом со слезящимися глазами молодого пса сторожевой породы, одно ухо которого стояло торчком над располосованной мордой, а другое было разорвано в клочья.
И решил, что это зрелище надлежит накрепко запомнить. И за это надлежит расплатиться.
Зал, предназначенный для боев, тоже находился в подвалено не в том подвале, где держали бойцов, а как-то напротив. Клетку втащили по пандусу наверх, провезли по короткому коридору, который чудесно пах уличным сквознякоми снова проволокли по страшному тоннелю, цементному и обшарпанному, воняющему кровью, мочой и рваными ранами. Втолкнули в тесную конурку с металлической дверью. За дверью и обнаружилось
Клетку выкатили. Рамон огляделся. Зал был не слишком велик и полон битком. Он насквозь пропитался запахом мертвечины, так что Рамон даже не мог сообразить, откуда несет сильнее. От этого мерзкого запаха першило в горле и шерсть вставала дыбом, а внутри носа горело так, будто воздух превратился в сплошной огонь. Рамон чихал и кашлял, пытаясь оценить обстановку; на то, чтобы сосредоточиться, понадобилась пара минут.
Круглая арена с дощатым покрытием в бурых пятнах была огорожена металлической сеткой в три, приблизительно, человеческих роста. За сеткой виднелись напряженные человеческие хари.
Слышь, шавка, сказал воняющий тухлым служитель, ткнув Рамона палкой в бок сквозь прутья подвижной клетки. По сетке ток пущен, не вздумай кидаться.
Рамон даже не огрызнулся. На его уши свалился механический голос:
Первый сегодняшний бой. Справакобель, ищейка, черной масти, кличка «Жандарм». Слевасука, северная сторожевая, чепрачной масти, кличка «Рыжая». Обаоборотни. Делайте ставки, господа.
Хари завыли и заревели. В их реве Рамон не разбирал ни одного членораздельного слова. Вдалекена другой стороне ареныхлопнула дверца.
Рамон не столько увидел, сколько учуял. И осознал то, что все это время как-то само собой пролетало мимо ушей и никак не могло уложиться в голове.
Теперь, когда вокруг души выстроилась сколько-нибудь годная защита, он мог чуять что-то, помимо мертвечины. Пахло неопрятными ранами и псиной. Пахло пыльной шерстью, слезящимися глазами, давней усталостью. Пахло болью и не рассуждающей злобой. И сквозь все это пробивался тонкий запах суки, любви, союза, родного.
Рамон в ужасе заметался по клетке. Он понял, он оценил всю подлость замысла мертвяка, всю человеческую подлостьтеперь он был всей душой согласен с определением кота: «Отрава». Потому что невозможно было драться с сукой, насмерть драться с сукой. Невозможно было нарушить святейший закон собакКодекс Стаи, растворенный в крови, впитанный с молоком матери.
Рамон помнил предупреждение котатолько те циничные слова и помешали ему сейчас перекинуться и заорать через весь зал: «Сестра, одумайся, мы одной крови!» Но мысленный призыв был так отчаянно силен, что Рыжая ощутила: в ответ кинулась на решетку и хрипло, яростно залаяла.
Рамон смотрел, как она беснуется, и ощущал смертельный леденящий стыд.
Ударил гонги дверца клетки поднялась, а служители шарахнулись назад, за собственную стальную дверь. Вероятно, Рамону надлежало бы рвануться из клетки навстречу противникуно он не видел противника и медлил, непонятно на что надеясь.
Только когда Рыжаякрупная, косматая, с черной полосой по спине и черной оскаленной мордой, на которой горели воспаленные полубезумные глазакинулась вперед и в три прыжка долетела до клетки Рамона, только тогда выскочил и он. Он ухмылялся и вилял хвостом, ему до сердечных спазм хотелось, чтобы Рыжая опомнилась, увидев эти попытки быть любезным и верным долгу.
Она не опомнилась. Рамон отскочил в сторону быстрее, чем за мгновениено клыки Рыжей лязгнули в полусантиметре от его плеча. Дыхание Рыжей пахло химией и болью. Рамон прыгнул боком и поскакал по арене, как скакал бы, играя с подругойуворачиваясь, а не нападая. Хари в зале орали и улюлюкали. Кто-то швырнул в Рамона банкой с недопитым пивом: «Фас, куси! Трус поганый!»банка ударила его в бок и на миг отвлекла.
В этот миг Рыжая налетела на него, рванув клыками за шею. Рамон еле устоял на ногахи только из-за этого они оба не врезались в сетку под током.
Рыжая хотела вцепиться и терзатьи будь Рамон хоть немного легче и мельче, ей бы это вполне удалось. Но Рамон был крупнееи здоровее, несмотря на капсулу со снотворным и голодные сутки, проведенные взаперти. Кроме того, он мог действовать рассудочноа разум Рыжей заметно мутился.
Рамон улучил моменти стряхнул Рыжую с себя.
Она остановилась, глядя исподлобья, глухо рыча и облизывая окровавленную морду. Рамон снова ухмыльнулся, чувствуя, как кровь жжет плечо. Рыжая снова бросилась.
Рамон понимал, что она ненавидит его со страстной убийственной силой. Что для нее онвоплощение зла, до которого можно дотянуться и отомстить, хотя бы условно. И еще, когда Рыжая бросилась на него, скалясь в яростной усмешке, он понялона считает его добычей, поставила на нем крест, собирается добить.
И встретил ее толчком плеча, усиленным всей массой тела.
Рыжая щелкнула клыками в воздухе и взвизгнула от боли и неожиданности. И Рамон резко подался вперед и еще раз изо всех сил толкнул ее грудью.
Рыжая завалилась на бок. Хари вопили и выли.
Рамон перекинулся в рывке, прижал Рыжую к скобленому дереву пола в пятнах кровирукамии навалился на нее всем телом.
Успокойся, а ну успокойся! рявкнул он ей в самое ухо. Приди в себя, дуреха!
По телу Рыжей прошла дрожь.
Рамон зарылся лицом в шкуру, воняющую старой болью:
Ну перестань. Приди в себя. Слышишь?
Рыжая принюхалась. Потянулась носом к шее Рамона, потом прикоснулась к виску. Ее губы все еще подрагивали, но Рамон понял, что она уже не может не нюхать.
Потом она всхлипнула. Старшая Ипостась Рыжей проступила сквозь Младшую постепенно и с мучительной больюРыжая завизжала, перекидываясь.
Рамон, еще прижимая к полу ее руки, провел носом по ее щеке.
Что-то тяжелое стукнуло его в спину между лопаток, но значения это уже не имело. Рыжая оскалилась перед самым носом Рамона, хрипло прорычала сквозь клыки:
Ну, добивай, чего ждешь! Сбил с ногдобивай!
Кодекс, сказал Рамон. Кровь все текла, и его тошнило. Он не слышал воплей сверху. Ты помнишь Кодекс?
Нет здесь Кодекса, нет! огрызнулась Рыжая. Ее осунувшееся лицо казалось серым в мертвом свете, а глаза отсвечивали зеленым. Она все еще напрягала мускулы, но уже устала. Только смерть!
Рамон прижал нос к ее виску и разнюхал ускользающий нежный щенячий запах, еле заметный под слоем боли и грязи. Тело Рыжей, натянутое, как струна, расслабилось.
Ты хорошо пахнешь, сказал Рамон ласково. Кодекс есть везде, где есть мы. Мы не мертвые и не люди.
Он уже успокоился, как успокаивался всегда, чувствуя собственную правоту. Разжал кулаки и встал на колени, еще успел увидеть, как Рыжая тоже начала подниматься с полаи тут выше лопатки впилось горячее острие, и пала темнота
Лось
Локкер отправился в путь затемно.
Ирис провожала его. Они молчали, но Локкер душой чувствовал тепло ее грусти. Она понимала, все понимала. По-другому никогда не бываетлюбящие прощаются и расходятся, чтобы долго не встречаться, любящие прощаются и расходятся поройнавсегда. Ирис была готова каждый год провожать возлюбленного, а потом думать о нем в долгих скитаниях и надеяться на новую встречу.
Она была не готова лишь к тому, что возлюбленный покинет ее сейчас, осенью, в пору счастья, всего через месяц после заключения союза любви и крови. Это ее печалило.
Это и его печалило. Локкер оборачивался, видел прекрасную горбоносую голову ее Младшей Ипостаси, ее встревоженные уши и ее глаза, повлажневшие от нежности и грусти. Он тоже все понимал. Он любил впервые, его сердце еще не окрепло в разлуках. Он боялся оставить подругу, с которой собирался странствовать вместе всю долгую зиму, а весной, перед летними путями, взглянуть на своих первенцев
Вообще-то, может быть, и первенца. Хотя и желалось думать, что будут двойняшки, что все у них получится, как издревле велось у Блуждающего Народа.
Но
Они перекинулись у кромки леса. Дальше простирались бурые поля, затянутые холодным туманом; над полями низко нависли тяжелые серые небеса. Вдоль полей мокрой лентой расстелилось шоссе. Ирис остановиласьЛоккер понял, что она боится и брезгает идти дальше.
Взялись за руки. Ирис потерлась щекой о щеку Локкера. Локкер по-человечески прижался губами к ее переносице между бровейи Ирис рассмеялась. Он тихо порадовался, что позабавил подругу глупой шалостью.
Вернешься до снега? спросила Ирис, поднимая чудесные глаза цвета самого темного агата, нимало не измененные трансформом. Я не двинусь с места без тебя.
Хочу вернуться, сказал Локкер. Слушай меня внутри. Слышишь, как хочу.
Ирис усмехнулась.
Ревнуешь.
Почему, нет, я же верю тебе, возразил Локкер, но тут же фыркнул и отвернулся в сторону. Ревную, сознался, косясь и виновато улыбаясь. Последний был достойным противником. Немножко ревную.
Ирис ответила нежным мечтательным взглядом. Последний был такого же роста и почти такого же телосложения, как и Локкер. И удар Локкера принял, пригнув голову к самой земле, не отступив ни на шаг. На несколько бесконечных секунд они просто замерли, будто сросшиеся скрещенными в фехтовальном парировании рогамии уж потом стало понятно, что Локкер сильнее. И Локкер, вместо того, чтобы толкать вперед, гнул голову соперника к земле, ниже и ниже, вдавливая его морду носом, скулой, ухом в мох, истоптанный до болотной грязи
Глупости говоришь, Ирис, улыбаясь, все еще видя внутренним оком неудачника, обтряхивающего грязь с головы, прильнула к Локкеру всем телом. Я буду матерью твоих детей, а ты говоришь глупости, Победитель Трех Турниров. На сотни километров вокруг нет никого сильнее и отважнее тебя. И не дождаться мне новой травы, если лгу.
Нет, нет, нет, не смей так говорить! Не бросайся страшными клятвами. Глупотак, всуе.
Во-первых, не всуе, а по делу А во-вторыхчто, Зеленый услышит?
О, нелепая, нелепая девочка дорогая нелепая девочка
Они касались друг друга, впитывая родной запах, запоминая родной голос, но большая часть того, что нужно было сказать, говорилась молча. Ты останешься на этом берегу реки, только не переходи к Медвежьему хутору, только не отдаляйся от кромки болота. А ты не задерживайся в городенам нечего делать в городе, это опасно, это противно, если бы не твой старый друг, попавший в беду, я умоляла бы тебя не ходить туда Милая, милая, люблю, люблюеще в десяти Турнирах сражался бы за тебя, не хочу оставить тебя, но ему плохо, очень плохо, и никто ему не поможет без меня Я знаю, Локкер, я чую, я слышунаши души теперь одно, я согласна с тобой, ибо мы из Народа Бойцов за Честь