Рад, что ты согласился помочь, Вик, тем временем продолжает Расс. Помощь человека пригодится.
У меня долг перед Полом, отвечает Торий. В его смерти есть и моя вина. Наверное, я обещал слишком многое тогда
Пол не из тех, кто ломается быстро, перебивает Расс. Его убили.
Хорошо, сухо говорит профессор. Давайте выясним это. К двум мне надо вернуться на работу.
И первым заходит в подъезд.
Дому давно требуется ремонт: штукатурка облуплена, стены исписаны, на лестнице стоит резкий запах. Торий морщит нос и закрывается рукавом. А я думаю, что даже такие условия гораздо лучше, чем холодные казематы Улья, где с потолка капает вода, от сырости стены покрываются черным налетом, а ночную тишь то и дело разрывает тоскливый вой сирены.
Каморка у вахтера немногим больше, чем у Расса. Мы едва умещаемся там втроем. А сам вахтерсухой старичок, закутанный в ватник.
Как здоровье, дед? спрашивает Расс. Хвораешь?
Как не хворать, охотно отвечает вахтер, кашляет, утирает распухший нос. Сырость-то вон какая. Непогода. Хороший хозяин собаку на улицу не гонит. Только вы ходите
Не ходили бы, коль не нужда, комендант ставит на стол бутылку спирта. Поправься вот.
Глаза вахтера поблескивают из-под кустистых бровей. Он улыбается, отчего борода раздвигается в стороны, и морщины лучами разбегаются по темному лицу.
А за это хорошо, за это спасибо! радуется старик, и на столе тут же появляются запыленные стаканы со следами прошлых попоек. Изнутри оно греться куда полезней да приятнее. Вот и закусочка, чем бог послал.
Старик выкладывает шмат сала и полкраюшки хлеба. Сглатываю слюнупоследние дни я перебивался кое-как, поэтому смотрю не на стол, а в угол, заросший паутиной.
Некогда нам.
Старик кряхтит и вздыхает.
Все-то вы, молодежь, бегаете. Все торопитесь. Неужто по лесам не набегались? Так вся жизнь в беготне и пройдет.
Он шаркает в сторону шкафа. За стеклом на крючках висят связки ключей. Дед роется в них, перебирая сухими пальцами. Ключи звякают, словно ржавые колокольчики.
Я в свое время тоже набегался, продолжает он. Да только к чему пришел? Ни угла своего нет, ни помощи. А умрудай бог, чтобы похоронили по-человечески. А то кинут в яму, как собаку бездомную.
Он, наконец, снимает связку и протягивает мне, а не Рассу. Беру ее бережно, как полгода назад брал ключи от собственной квартиры.
А что, дед, говорит Расс. Ты прав. Пусть они идут, а я с тобой останусь. Помянем боевого товарища.
Он садится к столу и подмигивает нам. Я понимаю без слов, Расс не зря остается на вахте и в случае опасности задержит любопытных и подаст сигнал.
Вот это правильно, вот это по-нашему, тем временем подхватывает дед и разливает по стопкам резко пахнущую жидкость. Ваш товарищ тоже правильным мужиком был. Коли видел, что хвораю, всегда в аптеку за лекарствами сходит, всегда вещи донесет. Еще и смеется, бывало. Мол, ты, дед, не прикидывайся! Какой же ты больной? Ты еще меня переживешь! он вздыхает, смотрит в рюмку. Вот и пережил его, соколика.
Я вспоминаю, как Пол бежал через деревню, и пули взметали под его ногами пылевые фонтанчики. Вспоминаю, как он поворачивался лицом к надвигавшемуся на него бронетранспортеру и ждал, пока расстояние между ними не сократится до броска гранатыспокойно, по привычке пережевывая сорванную иголку. Словно бросал вызов смерти, смеялся над ней.
А потом вспоминаю шею, стянутую ремнем.
Смерть не любит игр. Пощадив Пола в бою, она настигла его в однокомнатной квартире, в доме, подлежащем сносу.
Старик залпом выпивает рюмку. Морщится, утирает выступившие слезы рукавом. Смотрит на нас сквозь нависшие кущи бровей.
Эх, горемычные, тянет он. Ведь вы мне в сыновья годитесь, а глаза стариковские. Да и горя нахлебалисьврагу не пожелаешь. Разукрашены, как в мясорубке побывали. Только ты, чернявенький, поворачивается к профессору, еще на человека похож. Бабы-то, поди, тебя любят?
Торий, молчавший все это время, отступает в коридор и шипит:
Пойдем уже!
Я выхожу следом, а в спину несется протяжное:
Э-эх! И кто вас нелюдями окрестил? Души живые, грешные: так же жрать хочут, так же баб любят. Ну, налил, что ли? Ну, так с Богом!
Мы поднимаемся на второй этаж. Правая дверьвыкрашенная коричневой краской, дверь Пола. Пока я вожусь с замком, Торий маячит у перил, то и дело беспокойно заглядывает в пролет. Замок поддается не сразу, но все-таки я выхожу победителем, и дверь распахивается.
Тишина и запустение. Сладковатый запах, пропитавший мебельзапах васпы. Или мертвеца. Что в нашем случае почти одно и то же. Торий осматривается с опаской. Аккуратно прикрывает за собой дверьон предусмотрительно надел резиновые перчатки, но все равно следы, оставляемые в пыли, расскажут, что в квартире были посторонние.
Здесь его нашли, говорю я и останавливаюсь перед дверью в ванную.
Тени ложатся на ручку, будто отметины от ремня. Стены выложены кафелем. Раковина в потеках ржавчины.
Осмотришь ванную и кухню, говорю Торию.
Профессор скисает.
Почему не спальню?
Если тебе нравится копаться в чужих носках, можем поменяться. И не забудь про ящик с трусами.
Я осмотрю здесь, поспешно произносит Торий.
Едва сдерживаю улыбку. Людьми легко манипулировать. Ториемособенно.
Если найдешь порножурналы, доносится мне вслед, не утаивай от меня. Это может пролить свет на увлечения Пола.
Притормаживаю на полпути, оборачиваюсь, чтобы ответить на шпильку. Но Торий уже как ни в чем не бывало роется в шкафчике с лекарствами.
Комната Пола обставлена скудно. Шкаф для вещей, кровать, стол и пара стульев. Из окна видна улица. Прохожих почти нет: прав старик, в такую погоду и собаку на улицу не выгонят. К окну я близко не подхожу, мало ли кому взбредет в голову глянуть наверх.
Сначала осматриваю письменный стол и книжные полки. Там ничего нет, кроме старых инструкций, автомобильных схем и технической литературы. Я тщательно пролистываю каждую книгу, каждый блокнот, но не нахожу ничего. Работа есть работа. Точно также у меня лежат журналы по биологии и химии, некоторые даже с автографом Тория. Единственное, что заинтересовывает менязаписная книжка. Скачущим мелким почерком Пола туда занесены имена и телефоны клиентов и работников станции техобслуживания. Кладу ее в карман. Никаких предсмертных записок нет. Никаких следов борьбы. Разве что на протертом линолеуме чернеют следы, оставленные чьими-то подошвами.
Быстро осматриваю кроватьона заправлена аккуратно, по-военному, как учили в Даре. Постельное белье не новое, но чистое. Металлическая сетка чуть провисает. Сюда нечего спрятать. Остается шкаф.
Вещей у Пола немного. Отодвигаю рубашки, свитера, потертую кожаную куртку с чужого плеча. И вздрагиваю, натыкаясь на гладкий металл пряжек.
Преторианский китель.
В полумраке ткань кажется не красной, а скорее черной, поперечные погоны поблескивают тускло и безжизненно. Точно такой же мундир висит у меня и у всех выживших преторианцев.
Зачем тебе это? спросил однажды Торий. Это ведь напоминание о прошлой жизни. Обо всем, что творилось в Даре. О страданиях и смерти. Вы действительно хотите оставить себе такую память?
Тогда я не знал, что ответить. Но теперь знаю: да, действительно хочу.
Начав новую жизнь, я приняли свое прошлое со всей грязью, неприглядностью и всеми ошибками, и не хочу повторить их снова. К тому же формаединственная личная вещь, разрешенная в Даре. Мы храним ее так же, как люди хранят старые фотографии.
Я провожу ладонью по ткани. На ощупь она кажется грубой. Справа подкладка слишком жесткая и похрустывает от прикосновения. Нащупываю прореху и достаю тетрадь в темно-зеленой выцветшей обложке. Она исписана знакомым мелким почерком. Вот то, что я искал и что может пролить свет на смерть Пола. Его дневник.
Нашел что-нибудь? слышится из коридора.
Едва успеваю засунуть тетрадь за пазуху и захлопнуть шкаф, как заходит Торий.
Ничего, ответ срывается с языка раньше, чем я успеваю решить, говорить ли правду.
Я тоже! нервно бросает Торий, но вдруг замолкает и настораживается. В коридоре раздаются шаги. Дверь квартиры распахивается, и слышится голос старика:
Говорю же, пани Новак! Квартира закрыта, мало ли, какая дрянь завелась. Как ночьтак шорохи.
Это с пьяных глаз у тебя шорохи! вторит другой голос, грудной и женский. Я тебя, хрыча старого, на груди пригрела! Угол выделила! А ты казенное имущество разбазариваешь?
Да какое имущество у нежити! Сказано: крыс травим. Я сам не справляюсь. Мышеловки ставилприманку едят, а сами не попадаются. Здоровущие!
В дверной проем, как танк на амбразуры, вваливается дородная и статная женщина. Следом за ней семенит вахтер, едва достающий ей до подбородка.
Да вот, извольте сами видеть, юлит старик, подмигивает нам слезящимся глазом. Это, значит, ребята из службы дезинфекции. А это пани Новак, председательница домового комитета. Благодетельница наша и светоч.
Старик картинно кланяется. Женщина встает посреди комнаты, упирая руки в боки. Торий отступает и косится по сторонам, высматривая пути к отступлению.
Крыс, говорите, травите? спрашивает пани Новак хорошо поставленным командным тоном.
Только что на кухне отраву разложил, подает голос Торий. А мой коллега спальню обработал. Закончил, что ли?
Это он ко мне. Я киваю:
Закончил.
Вот и отлично! Торий тянет меня за рукав, делает шаг к двери. Но уйти нам не дают. Пани Новак закрывает проход и гудит:
А ну, стоять! Откуда мне знать, что вы действительно из конторы?
Стал бы я чужакам ключи выдавать! фыркает дед, но пани Новак только отмахивается.
Так вы туда позвоните, говорит Торий и диктует телефон своего кабинета. Спросите Виктора. Начальник наш. Он нам спуску не дает, за каждый грамм отчитываемся. А на вашу квартиру почти все израсходовали. Вы бы ремонт сделали, что ли. Тут не только крысытараканы расплодятся.
В коридоре раздаются новые шаги. В квартиру влетает Расс. Он улыбается во весь рот, оповещает громко:
Поймал!
И за хвосты поднимает трофей: в каждой рукепо дохлой крысе.
Пани Новак визжит, отскакивает к стене, едва не сносит на своем пути шкаф. Доски пола ходят ходуном.
Убери! Убери, Бога ради! кричит она и вжимается в стену.
Расс обиженно смотрит на одну крысу, потом на другую и произносит:
Работа такая. Велено поймать.
Ну, поймалтак и выбрось! стонет пани Новак. Там, за домом, мусорные баки. Туда их! Что под нос людям суешь?
Как пожелаете, пани, послушно говорит Расс и, размеренно ступая, выходит из квартиры.
Женщина тяжело дышит, смахивает со лба прилипшие пряди.
Экая дрянь на свете водится, всхлипывает она и обращается к нам. Мальчики, вы бы на следующей неделе тоже пришли? Вдруг где-то их выводок прячется.
Придем, обещает Торий. Только нам на другой объект пора.
Идите, мальчики, идите! голос пани Новак теплеет.
Мы раскланиваемся, проходим мимо вахтера, который улыбается нам сквозь запущенную бороду. Я сдаю ему ключидержать их у себя незачем, а если понадобится, в этом доме мы теперь желанные гости.
Пани Новак провожает до порога. На прощанье, как бы невзначай, касается ладони Тория. Тот смущенно отдергивает руку, а она смеется:
Ох, и дикарь! А ведь смазливый. Даже жаль, что нелюдь.
Весь последующий день я пребываю в хорошем настроении.
Во-первых, у меня записная книжка и дневник Пола. Во-вторых, я до конца рабочей смены подкалываю Тория вопросами о свидании с председательницей домового комитета.
* * *
И еще одна хорошая новостьпоследняя за день, но не последняя по значению. Наконец-то выдают жалованье.
Часть я сразу откладываю на оплату коммунальных услуг, а на другую можно запастись едой. Нужно купить круп, и хлеба, и котлет, и молока, и сахара. И, пожалуй, сегодня я все-таки побалую себя и возьму пирожное в белой глазури и цукатах, что лежит на самом видном месте в витрине кондитерской. Потому что когда у тебя есть пирожноелюбой дождливый день становится немного светлее.
Ночь с 8 на 9 апреля
«Дневник успеха» значится на обложке.
На первой странице распорядок днястандартный график, составленный терапевтом с учетом подъема, рабочего времени и времени отдыха. В центре у меня был такой же. Но, по-видимому, Пол не очень-то придерживался графика: записи не разбиты по часам, а изложены хаотично. И чем дальше, тем больше прослеживается неряшливость. Сам я не выношу небрежности, а у Полато помарки, то выдранные страницы. Все же надеюсь, что записи смогут пролить свет на его жизнь ичто более важно, на его смерть.
Дневник Пола
* * *
Завел новый дневник.
Доктор сказал новая работановый график и новый дневник.
Спал хорошо. Утром чувствую лучше, чем ночью. Плохих мыслей нет, но состояние странное. Может волнение перед работой?? Как примут?
* * *
В отделе по надзору человек спросил, кем я хочу быть. Ответил, что врачом. Спросил, что я умею? Я все умею! В улье я делал операции. Инфекции тоже лечил и людей тоже. Люди не отличаются от васпов, только болеют чаще. Значит, я всегда найду работу. Я поделился своими мыслями, что тело это то же самое, что механизм. Механизм ржавеет, а тело болеет. Когда устраняешь неполадки, механизм снова приходит в рабочее состояние. Разве нет? Это логично. А человек почему-то смеялся. Он сказал, чтобы я пока тренировался на технике, а не на людях. Поэтому я буду работать авто-механиком. Я сказал ладно. И меня отвезли на станцию тех обслуживания.
Начальника зовут Вацлав. Имя не длинное, легко запомнить.
Мужик серьезный. Но принял хорошо. Даже пожал руку, и я пожал. Всюду меня водил и все показывал. Со мной будут работать еще два человека. Они здесь давно. Вацлав сказал, что правильные мужики.
Сработаемся??
* * *
Встречался с Рассом. Он работает дворником. Много смеялись. Я спросил, как ему? Он сказал, это лучше, чем на войне. Я с ним согласен. Но иногда пугает состояние пустоты. Дни похожи один на другой. Доктор сказал это пройдет, тем более я пошел на работу. Я стараюсь много гулять. Делаю спортивные упражнения. Это отвлекает.
Расс сказал, надо заниматься творчеством. Как нам показывали в центре. Он сочиняет стихи! Читал мне. Я смеялся и ничего не запомнил.
Расс уверен не все потеряно. Самый тяжелый период прошел. Теперь все будет хорошо.
* * *
Подъем в 7-30.
Долго не мог заснуть. Думал. Полночи ходил. Под утро спал хорошо и крепко. Утром настрой хороший. Зарядку забыл!! Ничего. Спорт вечером.
На работе мне дали порулить!! Здорово!
Не знал, что так соскучился по технике. Это как будто я снова вернулся в улей, когда был еще рядовым. Мне нравится ехать по дороге и нравится скорость. Я только не знаю правил. Рядом сидел мой новый друг Борис и подсказывал.
Мы много говорили.
Он сказал, что у него жена и сын. Он спросил, есть ли у кого-то из нас семья. Я ответил, что конечно нет. Он спросил, не расстроил меня этим вопросом? А я удивился. Удивляться я умею. Расстраиваться нет. Обида и жалость это разрушающие чувства. Так нам говорили в центре. Сказали, что надо думать по-зи-тивно. Если в моей жизни чего-то нет или не было, то может будет когда нибудь. Для чего же еще мы согласились на переход?
Борис спросил, хочу ли я семью. Я сказал, наверное. Но я не знаю, что это такое, поэтому не могу судить. Когда не с чем сравнить, как можешь сказать хочешь ты этого или нет?? Борис смеялся. Я чувствовал себя неловко. Попробую описать. Это такое чувство, когда внутри что-то сжимается и думаешь, наверное ты ляпнул глупость. И лучше бы вообще молчал. Все, что я говорю людям, почему-то вызывает смех. Доктор сказал записывать это в дневник. Так я смогу проследить, что делаю правильно, а что нет. И все равно нужно говорить все, что думаешь. Потому что если держать в себе и молчать, то как я смогу жить в обществе людей?? Надо учиться открываться, так он сказал. И я стараюсь.
* * *
Доктор сказал записывать сны. Особенно которые запомнятся. Плохие и хорошие. Плохие для того, чтобы потом над ними работать. Хорошие я не помню для чего. Доктор говорит иногда слишком умно. Иногда я не понимаю его и не запоминаю длинные слова. Вот Ян бы точно его понял. Он дольше всех общался с людьми и дружит с ученым. С тем, который пришел в Дар и предложил план перехода. Мы его пытали, потому что долго не верили. Теперь я горжусь, что спас его, а то Ян бы точно его убил. Ян вообще немного ку-ку и всегда был таким, особенно после того, как люди ставили над ним опыты и превратили в зверя. Зато теперь он самый умный из васпов. С этим ученым они чем-то похожи. Оба считают себя немного выше других. Мы с Рассом смеемся и шутим над ним ииногда. Но конечно не зло, потому что зачем злить своего командира? Когда увижу Яна, не забыть спросить бы его, что такое интро-верт.