Массивный сухогруз, идущий вниз по течению, громко гудит. На оранжевом борту белыми буквами написано: «Звезда Риги». Интересно, Ригаэто какое-то место или что? Шерон и Джеко наверняка знают. Зеваю во весь рот, ложусь навзничь на похрустывающую гальку и смотрю, как одна за другой набегают на каменистый берег волны, поднятые тяжелым судном.
Господи, как же спать хочется
Сайкс? Ты жива? Эй, Сайкс!
Дневной свет режет глаза. Где я? Почему босиком? И с какой стати чертов Эд Брубек трясет меня за плечо? Отдергиваю руку, стремительно вскакиваю, отбегаю на несколько шагов; горячая галькаай! обжигает босые ступни, и я с размаху трескаюсь головой о край деревянного волнореза.
Эд Брубек стоит как вкопанный.
Больно, должно быть.
Без тебя знаю! Голова-то моя!
Я просто проверял, не умерла ли ты.
Я потираю ушибленную голову:
А что, я похожа на покойника?
Ну да. Всего несколько секунд назад была очень даже похожа.
Так учти, урод, я очень даже живая! Просто вздремнула.
Велосипед Брубека лежит на боку, колесо еще крутится, к раме привязана удочка.
Только не рассказывай, что ты пришла сюда пешком, Сайкс.
Нет, меня сюда пришельцы доставили, на сверхскоростном звездолете! И сразу перепрыгнули в другое измерение!
Хм. Вот уж не знал, что ты у нас любительница активного отдыха на природе.
Вот уж не знала, что ты у нас добрый самаритянин!
Век живи, век учись.
Где-то вдалеке какая-то обалделая птица вовсю выводит дурацкие заливистые трели. Эд Брубек откидывает с глаз черную челку. Он такой загорелый, прямо как турок.
Ну и куда же ты путь держишь?
Куда-нибудь подальше от этого вонючего Грейвзенда, пока ноги не отвалятся.
Ничего себе. И чем же Грейвзенд так провинился?
Я зашнуровываю ботинки. Волдырь на пальце саднит.
А сам-то ты куда направляешься?
У меня дядя вон там живет. Эд Брубек машет куда-то вдаль, от реки. Он полуслепой, из дома почти не выходит, вот я и навещаю его, чтобы не скучал. Я как раз от него ехал, хотел в Оллхэллоусе порыбачить, да вдруг тебя увидел и
И решил, что я умерла? А я и не думала умирать! Что ж, не стану тебя задерживать.
Он улыбаетсядескать, как хочешьи идет по берегу.
Я кричу ему вслед:
Эй, Брубек, а Оллхэллоус далеко?
Он поднимает велосипед:
Миль пять отсюда. Хочешь, подвезу?
Я вспоминаю Винни с его «нортоном» и качаю головой. Эд, как пижон, вскакивает на велосипед и уезжает. А я набираю полную горсть камешков и злобно швыряю в реку.
Эд Брубек, крошечный, как пылинка, скрывается за купой островерхих деревьев. И даже не оглянулся ни разу! Дура я, что не согласилась. Усталые колени не гнутся, ступни дико ноют, а тысячи крошечных сверл буравят лодыжки. Нет, в таком состоянии пять миль я в жизни не пройду. И вообще, Эд Брубектакой же парень, как Винни; а все парни попросту спермометы. В животе бурчит от голода. Зеленый чайотличная вещь, но кто ж знал, что после него ссышь, как конь. А во рту будто кошки насрали. Эд Брубек, конечно, парень, но все-таки не полный мудак. На прошлой неделе, например, он поспорил с миссис Бинкерк на уроке религии, обвинил ее в ретроградстве, чисто по-взрослому, а его отправили к мистеру Никсону. Наверное, людикак айсберги: верхушку видно, а остальное нет. Я стараюсь не думать о Винни и все-таки думаю; вспоминаю, как еще утром мечтала собрать с ним рок-группу. Тут впереди из-за купы островерхих деревьев появляется крошечный Эд Брубек, катит в мою сторону. Наверное, решил, что рыбачить уже поздно, и возвращается в Грейвзенд. Он становится все больше и больше, и вот он уже не пылинка, а обычного размера и на полном ходу с форсом тормозит передо мной, так что я сразу вспоминаю, что он еще совсем мальчишка, хотя с виду взрослый парень. На дочерна загорелом лице белеют глаза.
Да садись уже, Сайкс! Он хлопает рукой по седлу велосипеда. Чего в Оллхэллоус пешедралом плестись? Пока ты туда доберешься, совсем стемнеет.
Мы с приличной скоростью катим по тропке. На каждой кочке или ухабе Брубек спрашивает: «Ты как, нормально?» и я, разумеется, отвечаю: «Ага». Ветерокс моря и от быстрой ездызабирается в рукава, гладит грудь, будто мистер Щекотун, заделавшийся похотливым развратником. Потная майка Брубека липнет к его спине. А я вот не буду думать о Винни, покрытом испариной и о Стелле тоже не буду. Сердце снова разрывается на части, внутри все жжет, будто рана, на которую плеснули «Деттола». Обеими руками сжимаю раму велосипеда, но на ухабистой тропке трясет, и для большей устойчивости я просовываю большой палец в шлёвку джинсов Брубека. У него теперь наверняка стояк, но это уже его проблемы.
Пушистые ягнята щиплют травку. Овцы-мамаши не спускают с нас глаз, будто мы прямо сейчас слопаем их малышей с брюссельской капустой и картофельным пюре.
Мы вспугиваем стаю длинноногих ложкоклювых птиц, и они перелетают над самой водой на другой берег. Кончики крыльев задевают воду, по ней расходятся круги.
Здесь Темза сворачивает к морю. Эссекс блестит золотом. Грязное пятно вдалиостров Канвей, а там, дальше, Саутенд-он-Си.
Пролив Ла-Манш синий, как чернила шариковой ручки; небо голубое, как бильярдный мелок. Мы тряско переезжаем пешеходный мостик над каким-то ржавым ручьем, а вокруг то ли болота, то ли пологие дюны. В противоположной от моря стороне указатель: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ НА ОСТРОВ ГРЕЙН».
Только это не настоящий остров. Хотя, может, когда-то был настоящим.
А обалделая птица-певица, похоже, нас преследует. Ну, наверное.
Оллхэллоус-он-Сиэто, по сути дела, большой кемпинг на берегу близ неприметной деревушки. Повсюду рядами стоят мобильные дома и длинные автоприцепы на подпоркахв американских фильмах такие называются трейлерами. Полуголые и совершенно голые малыши носятся по пляжу, стреляют друг в друга из водяных пистолетов, играют в свингбол, орут как оглашенные. Поддатые мамаши закатывают глаза, глядя, как мужья, докрасна обгоревшие на солнце, обугливают колбаски на жаровнях. Я глотаю дым.
Не знаю, как ты, говорит Брубек, а я просто умираю от голода.
Да, неплохо бы перекусить, откликаюсь я с излишней готовностью.
Брубек останавливает велосипед у площадки для мини-гольфа под вывеской «Прикольный гольф у Клевого Рольфа» и заказывает в ларьке треску с жареной картошкой за два фунта. Я прошу порцию картошки, которая стоит всего пятьдесят центов. Брубек тут же говорит типу за прилавком: «Две трески с чипсами, пожалуйста» и сует ему пятерку, а тип косится на меня, а потом глядит на Брубека, мол, молодец, сынок, и меня это страшно злит, потому что мы с Брубеком ни в каких таких отношениях не состоим и вступать в них не собираемся и ему моим бойфрендом не бывать, хоть закорми меня треской по самые гланды. Брубек заказывает две банки кока-колы и тут замечает выражение моего лица.
Это ж просто рыба с картошкой. И абсолютно ничего из этого не следует.
Вот именно, черт возьми, абсолютно ничего не следует! фыркаю я, но получается как-то ехидно. Спасибо.
Проходим мимо последнего трейлера и еще чуть дальше, к низенькому бетонному строению на краю дюн. Из узкой прорези окна попахивает мочой, но Брубек решительно взбирается на плоскую крышу.
Это дот, поясняет он. В войну здесь стояли пулеметы на случай вторжения немцев. Таких дотов тут в округе сотни, если присмотреться. Если подумать, то классно получается: мирное времяэто когда пулеметные гнезда используют как столы для пикников.
Я смотрю на него и думаю, что в школе он бы вряд ли так умничал. Потом влезаю на крышу, любуюсь видом. На противоположном берегу широченногобольше мили ширинойустья Темзы виднеется Саутенд, а в другой сторонедоки Ширнесса на острове Шеппи. Мы открываем банки с кока-колой, я осторожно отрываю кольцо, чтобы потом сунуть в пустую банку. Таким кольцом собака может сильно порезать лапу. Брубек подставляет свою банку, мы с ним чокаемся, как вином (только в глаза я ему не гляжу, чтобы у него не возникали ненужные мысли), и пьем. Первый глоток обдает взрывом ледяных шипучих пузырьков. Картошка теплая, сбрызнутая уксусом, а горячий кляр обжигает пальцы, когда мы его сдираем, чтобы добраться до сочной слоистой мякоти трески.
Ужас как вкусно! говорю я. Ну, будь здоров!
Мы снова чокаемся банками.
А в Манчестере фиш-энд-чипс вкуснее, заявляет Брубек.
Воздушный змей розовым хвостом выписывает вензеля по синеве.
Я глубоко затягиваюсь «Данхиллом», который стрельнула у Брубека. Ну вот, теперь лучше. Почему-то вдруг вспоминаю, что Стелла Йервуд с Винни сейчас наверняка курят «Мальборо» в постели, и сразу же приходится притворяться, что в глаз попала соринка. Чтобы прогнать непрошеные мысли, спрашиваю Брубека:
Так что там у тебя за дядя? Ну, тот, которого ты навещаешь?
Дядя Нормродной брат моей матери. Он раньше был крановщиком на цементном заводе «Блю сёркл», но давно уже не работает. Он слепнет.
Я снова затягиваюсь.
Но ведь это ужасно! Бедняга!
Дядя Норм говорит, что жалостьэто разновидность оскорбления.
Он совсем слепой или только частично? А может
У него уже оба глаза на три четверти не видят, и зрение все ухудшается. Но для дяди Норма хуже всего то, что он больше не может читать газеты. Говорит, теперь это для него все равно что искать ключи в грязном сугробе. Так что я почти каждую субботу езжу к нему на велосипеде и читаю ему статьи из «Гардиан». Потом он говорит со мной о стычках Тэтчер с профсоюзами, или о том, почему русские полезли в Афганистан, или о том, почему ЦРУ затеяло свергать демократические правительства в Латинской Америке.
Прямо как в школе, вздыхаю я.
Брубек мотает головой:
Нет, наши учителя только и думают, как бы вернуться домой к четырем, а в шестьдесят лет спокойно выйти на пенсию. Дядя Норм любит поговорить и поразмыслить и меня к этому приучает. Ум у него острый как бритва. А потом тетя кормит нас обедом, и после этого дядя заваливается вздремнуть, а я иду ловить рыбу, если погода подходящая. Ну или если мне на глаза не попадется одноклассник, замертво лежащий на берегу. Он тушит окурок о бетонную плиту. Ну Сайкс, колись: что за история с тобой приключилась?
С чего это мне колоться? Какая еще история?
Без пятнадцати девять я заметил тебя на Куин-стрит, а ты шмыгнула в
Ты меня заметил?
А то. В общем, ты шмыгнула в крытый рынок, а семь часов спустя обнаружилась в десяти милях к востоку от Грейвзенда на берегу реки.
Что за дела, Брубек?! Ты что, частный сыщик?
Маленькая бесхвостая собачонка, виляя задом, подбегает к доту. Брубек швыряет ей кусочек картошки.
Если бы я был настоящим сыщиком, то заподозрил бы нелады с бойфрендом.
Не твое дело! резко говорю я.
Верно, не мое. Не знаю, кто уж он там, но этот мудак явно не стоит таких переживаний.
Я морщусь и тоже швыряю псу картошку. Он жадно хватает подачку, и я думаю, что, наверное, он беспризорный. Как и я.
Брубек сворачивает картофельную обертку кульком, ссыпает хрустящие крошки себе в рот.
Ты к вечеру вернуться собираешься?
Я глотаю невольный стон. Грейвзендкак черная туча. Там Винни и Стелла. Там ма. Собственно, ониэто и есть Грейвзенд. На часах 18:19. В «Капитане Марло» уже смех и разговоры, постепенно подтягиваются завсегдатаи. А наверху Джеко и Шерон сидят на диване перед телевизором и смотрят «Команду А», пристроив между собой миску с сырными чипсами и кусок шоколадного кекса. Хорошо бы вернуться! Эх, если бы не ма с ее проклятой пощечиной
Нет, говорю я Брубеку. Не собираюсь.
Через три часа стемнеет. У тебя не так уж много времени, чтобы отыскать бродячий цирк и стать циркачкой.
Колышутся травы на дюнах. Небо затягивают тучи из Франции. Я надеваю бомбер.
Подыщу какой-нибудь уютненький дот, который еще не зассали. Или сарай.
Налетают чайки, пикируют, как на резиночках, пронзительно кричат, выпрашивая картошку. Брубек встает, машет руками, новоявленный Безумный принц из Оллхэллоус-он-Си, распугивает птиц.
Пожалуй, я знаю место получше.
Мы едем дальше, на этот раз по вполне приличной дороге. Кругом захолустье, плоское, как лепешка; бескрайние поля с длинными черными тенями. Брубек напускает таинственности, не говорит, куда именно мы едем, мол, либо ты мне доверяешь, Сайкс, либо нет, но обещает, что там тепло, сухо и безопасно и что он сам раз пять или шесть ночевал в этом месте, когда допоздна ловил рыбу, так что приходится пока довольствоваться этим. А еще он говорит, что сразу после Грейвзенда отправится домой. В том-то и проблема с парнями: обычно они готовы тебе помочь только потому, что ты им нравишься, и нет ни малейшей возможности как-нибудь непринужденно выяснить, что же на самом деле у них на уме, пока не становится слишком поздно. Вообще-то, Брубек вполне ничего, по субботам навещает слепого дядю, читает ему газеты, но из-за Винни и Стеллы, черт бы их побрал, я больше не уверена, что разбираюсь в людях. С другой стороны, близится ночь, так что выбора не остается. Проезжаем мимо какого-то огромного предприятия, и я только хочу спросить, что тут производят, как Эд, словно прочитав мои мысли, говорит, что это Грейнская электростанция, которая обеспечивает электричеством весь Грейвзенд и половину Юго-Восточного Лондона.
Да, знаю, вру я.
Церковь приземистая; колокольня с узкими бойницами окон золотится в лучах заходящего солнца. Лес шумит, как накатывающие на берег волны, а над ним мельтешат грачи, точно черные носки в сушильном барабане. На указателе надпись: «Приходская церковь Сент-Мэри-Ху» и номер телефона викария. Сама деревня Сент-Мэри-Ху даже и не деревня, а несколько старых домов и паб на перекрестке.
Условия для ночлега, конечно, не ахти, говорит Брубек, когда мы слезаем с велосипеда, зато Отец, Сын и Святой Дух обеспечивают полную безопасность, причем бесплатно, что в наши дни очень ценно.
В церкви, что ли?
Ты шутишь?
Освободить помещение надо ровно в семь утра, иначе схлопочешь от начальства.
Да, именно церковь он и имеет в виду. Я недоверчиво поднимаю брови.
Брубек в ответ корчит рожу, мол, мое дело предложить, а там как знаешь.
Придется согласиться. Кентские болота не усеяны уютными сараями, полными теплой соломы, как в «Маленьком домике в прериях». Мне на глаза попался лишь один, несколько миль назад, да и тот из рифленого железа, под охраной двух бешеных доберманов.
Так ведь церкви запирают на ночь.
Ага, хмыкает Брубек таким же тоном, как я бы сказала: «Ну и?»
Он озирается, проверяет, нет ли где кого, вкатывает велосипед на церковное кладбище и прячет у стены, в темных высоких кустах. Только после этого он ведет меня на крыльцо, занесенное грязноватой поземкой конфетти.
Присмотри за воротами, велит он и вытаскивает из кармана что-то вроде кожаного кошеля, в котором позванивает связка тонких длинных ключей и какая-то металлическая пластинка в форме буквы «Г». Еще раз быстро глянув в сторону улицы, он вставляет в замок ключ и слегка им шевелит.
Меня охватывает страх: а вдруг нас сейчас поймают?
Где это ты научился взламывать замки?
Видишь ли, отец меня учил не в футбол играть и не резину менять, а кое-чему другому.
Да нас же за это посадят! Это же это же
Взлом и проникновение. Поэтому смотри в оба.
И что мне делать, если кто-нибудь появится?
Изобрази крайнее смущение, мол, мы тут целуемся.
Ну Нет уж, Эд Брубек, это тебе не
Он шикает на меня, будто сдерживает смех:
Говорю же, изобрази! И вообще, расслабься. Чтобы прижать тебя к ногтю, копы должны доказать, что это ты взломала замок. А если ни в чем не признаваться и не попортить механизм он вставляет в замочную скважину тонкую штуковину в форме буквы «Г», то никто ничего не сможет доказать. Короче, ты тут случайно: гуляла поблизости, обнаружила, что дверь открыта, вошла внутрь, потому что всегда интересовалась архитектурой саксонских церквей. Между прочим, это и есть наша легенда. Брубек прикладывает ухо к замку, продолжая орудовать отмычкой. Я после Пасхи тут три субботы ночевал, и меня ни разу никто не потревожил. И потом, мы же не грабители. Ты девчонка, тебе прощепосмотришь умоляюще, носом похлюпаешь, заноешь: «Ах, господин викарий, не выдавайте меня! Я убежала от отчима-насильника» и тебя отпустят, да еще и чаем угостят, с печеньем «Пингвин». Брубек жестом велит мне помолчать; в тишине раздается щелчок. Ну вот, готово.