Хм, и чтобы это значилосухо констатирует Маритон.
Это значит, не только душа во время кризиса готова распасться, но и сам дух народа. Целые страны во время Великого Континентального Кризиса оказались разбитыми, как и Этронто. Мне искренне жаль людей той падшей страны. Они оказались растерзаны системой, которую и строили. Целый народ оказался потерян во мраке забытой истории.
Как смешно. Не только люди оказываются, разбиты и потеряны, но и целые державы. Интересны пути, по которым ведёт нас ваш Бог.
Да, Маритон, именно так и получается. Кризис идеи, кризис морали приводит к одному-единственному исходурасколотым остаётся не только человек, но и целые страны и народы. Кризис идеологии или веры страшнее экономического кризиса, так как в нищете и бедности люди могут объединятся, но когда они лишены одной идеинарод будет резать друг друга до скончания времён. В тот момент, когда рушатся моральные устоибытие раскалывается на куски. И надавив на педаль газа, Флорентин ревностно кинул. Ничего, скоро у мира появится новые моральные ориентиры. И это станет его истинно-ценным обретением.
Глава одиннадцатая. Потери и обретения
Спустя два часа. У самой границы с Рейхом. Двенадцать часов дня.
Природа, её виды и ландшафты давно сменились, но теперь беженцев окружает только пейзаж жуткого постапокалипсиса, рождённого человеческой спесью и безумием. Высокая трава мертвенно-жёлтого цвета, больше похожая на высохшие палки, колющиеся и неприятные. Земля источает омерзительные химические ароматы и скорее всего она попросту сгнила от воздействия смертельных веществ. Животных рядом нет, разве что пробежит украдкой больной мутант, словно вышедший из ада, и наведёт ужас на бедных людей. А воздух несёт лишь ветерок, преисполненный мотивами гнилостности и смрада, ударяя по носам переселенцев, гонимых с севера и ищущих убежища под покровом Канцлера, возглавляющего Рейх.
Машинылегковые автомобили и старенькие грузовики сошли с дороги, покрывшейся разветвлённой сетью трещин и глубоких ям, оставленных силой разрушительной коррозии. Кузовами и бамперами они промяли строй из сотен и тысяч травинок и заняли место на гниющей земле, сойдя с разрушенного асфальта. Люди поспешили выйти из машин и расположиться на отдых, дабы восполнить силы и размять ноги после утомительной дороги, где единственное развлечениесмотреть в окно и «наслаждаться» пейзажами того, что раньше было природой. Но стоит ли говорить, что много кто отказался от такого «удовольствия».
Пять легковых автомобилей и три грузовика, покрытых ржавчиной, помятых и избитых, испытанных временем и жестокой рукой разрушения, которая не щадит ни один механизм, несут с собой тридцать шесть человеквсех, кто отважился ехать на встречу стягу чёрного двуглавого орлафлагу Рейха.
Поодаль от всех, прямиком на дороге стоят два человека и смотрят далеко вперёд. Первыйв чёрном одеянии похожим на балахон, утянутый старым кожаным пояском. Его одежда вся в заплатках и швах, грязная, будто рясу не мыли год и не по форме. Черноволосый мужчина в тёмном куске ткани похож не на священника, а на человека в большом мешке, который каждый шаг волочится за ним по земле. Второйвысокий парень атлетического телосложения, облачённый в одежды более эстетического образа. Его ноги утягивают драные штаны из кожи, где места дыр закрываются окровавленными бинтами или повязками, и их единственная цель не прикрыть безобразия одежды, а скрыть страшные раны и удерживать капиллярный кровоток. Практически под самые колени штаны хоронятся под высокие кожаные сапоги на шнурках. Они, в отличие от штанин исполнили свою задачу первокласснони одного пореза или дыры не было получено, пока боль и немое бешенство как клубок раскатывали Маритона по городу Тиз-141. На них даже нет слоя грязи, ни единой пылинки, ибо обладатель сапог может наплевать на собственную жизнь и здоровье, но чистота обуви вбита воинским уставом на уровень подсознания. И парень начистил их перед самым отъездом старой дырявой тряпкой, ибо в трущобах «просветлённого» государства тяжело достать чистую и хорошую ткань, не говоря о креме для обуви.
И что мы будем делать дальше?
Тяжёлое и грубое звучание голоса Маритона может привлечь внимание кого угодно, но не Флорентина. Служитель Бога уставил взгляд вперёд и внимательно рассматривает дорогу и к чему она ведёт, изучая каждый возможный вариант действий.
Ты меня слышишь?
Да, даёт сухой ответ Флорентин. Просто задумался.
О чём?
О воле божьей и куда она нас приведёт.
Пока она нас привела в тупик, чугунно вымолвил Маритон и уставил взгляд живого глаза вперёд.
Дорога из раздолбанного асфальта, по которому трудно даже идти, а ездавообще самое настоящее испытание, идёт ещё несколько километров по прямой, до тех пор, пока не упирается в высокую, пятидесятиметровую стену, святую из железа и бетона, усиленную массивными рёбрами и охраняемую турелями на пару с тысячами воинов и дронов, готовых стать первой линией обороны в грядущем вихре войны.
Огромная стена, выставленная по периметру всей границы, являет чудо оборонной инженерии, которой при агрессии на Информакратию должно оградить власть и програманн от вторжения сил иностранных держав. И теперь, когда Южно-Апенниннский Ковенант взбунтовался против сложившегося порядка вещей, эта стена будет востребована как никогда раньше.
Мы проехали пост у реки полтора часа назад. Проговаривает Антинори, враждебно посматривая на исполинское сооружение. Что-то тут не так.
Что именно?
Через девяносто километров от старого разрушенного речного поста где-то должна быть лазейка, ведущая прочь из Информакратии. Но впереди я вижу только преграду.
Маритон ухмыльнулся.
В таких случаях военные и высылают для встречи тактические группы. Но Рейх, похоже, нас кинул. Как вообще вы с ними связались? Как-то вы же узнали про него и про будущую войну, и как пал Римский Престол?
Священник молчит, продолжая рассматривать непреодолимый барьер. Маритон заметил, что прежде, чем дать ответ, Флорентин часто берёт паузу, будто-бы отчасти не слышит вопросы или его разум наполнен иными размышлениями.
Так может, скажите?
А? Что? вышел из размышлений Флорентин. Откуда узнали? С нами связался агент его святейшества, иначе говоряслуга благого Канцлера. Он нам и поведал о грядущих изменениях. Рассказал, как пал Рим перед милостью нового императора и что очередь за Информакратией. И поведал, как выйти из этого проклятого края до того, как тут всё вспыхнет.
Маритон коснулся подбородка и почесал его, перейдя к следующему вопросу:
И что ты будешь делать?
Не знаю, доносится ответ, исполненный бессилием. Остаётся уповать только на Бога и его милость. И обратив взгляд серых глаз на стоянку, чуть жалобно, с толикой заботы продолжил, устремив ладонь на три десятка человек, раскинувших лагерь прямиком на «жёлтой химинке». Ты только посмотри на этих людей. Они столько испытали, столько прошли, что раскормленный народ древности, тот из эпохи благоденствия, вряд ли бы перенёс на своей шкуре. Такое количество страданий и боли, что их не описать. Нас Господь подверг стольким испытаниямидеологические чистки, геноцид, травлю голодом и нищетой, всевозможные лишения. Маритон, после обращения мужчина обратил лик прямиком на священника и увидел в его глазах, в его душе только печаль. Кажется, я их подвёл. Боже, как я мог так ошибиться. Я повёл их в никуда. Мы сейчас можем только повернуть назад и вернуться к жалкому существованию, пока праведный пламень Канцлера не испепелит это место.
Маритон уставил взор на людей, разбивших бивак у автомобилей и грузовиков. Женщины и дети, мужчины и старикивсе они показывают, чем является эталон нищеты. Старые выцветшие, покрытые дырками и потёртостями одежды, липкой коркой, пропитанной грязью и потом облекают кожу, усеянную язвами и гниющими ранами. Целебные настойки, сваренные из немногих трав, едва могут остановить заражение, что медленно убивает организм, отравляя его и заставляя гнить. Зубы желты, как сыр, ибо до них многие месяца не касается зубная щётка, оттого и мерзкий запах изо рта бьёт и его силы достаточно, чтобы одним сногсшибательным дыханием вывести из обморока. Немногие пользуются тряпками, смоченными водой, чтобы протереть зубы, придавая им лёгкую белизну. Щёки мужчин покрыты неряшливой и косматой бородой, скрывающей гнойные нарывы, оставленные после попыток бриться ржавыми тупыми лезвиями, и целые колонии всяких мерзких тварей, прививающих к постоянному почёсыванию. Худые истощённые детишки, похожие на скелеты, одетые в непонятные куски ткани, с трудом передвигаются по земле, не говоря об обычной, присущей для всех детей, подвижной игре.
Когда я жил за «Кругом Интеллекта», даже не представлял, что такое может произойти. Что люди за стенами так убого живут. Я видел нищету, но до такой степени. Мрачно твердит бывший Аккамулярий, сложив руки на груди, и через каждое слово прорывается ненависть. Долгое время я служил тем, кого ненавидел. Я столько времени исполнял приказы системы, которую не могут терпеть. Много раз мне приходилось выезжать в зоны нищеты, но такого я никогда не видел.
Никто из слуг Информакратии не знает о том, что есть «Круг Обречения», стал скорбеть Флорентин. В него скидывают все ненужные элементы, которые попадают под богопротивные репрессии. Ты не представляешь, то ещё лет пять назад в приходе насчитывалось до тысячи человек. А теперь, и взяв пару секунд, чтобы утереть горячие слёзы на щеках, священник продолжает. Их осталось три десятка.
А те, кто отказывался ехать?
Кто-то не из моего прихода. В принципе, поэтому и отказались. А остальные сами решились, иль им надоела эта жизнь не знаю.
Впервые, за последние три дня, Маритон чувствует скорбь не только за потерю Анны. Да, утерю любимой девушки, испарившейся в орудийном залпе, он переживает тяжело и разум до сих пор затянут багровым туманом, но в этот раз он видит, что боль способна терзать не только его. Флорентин утирает слёзы скорби и печали, вспыхнувших от осознания, что двигаться дальше некуда. Покуда бивак несчастных беженцев закрывают парочка сухих деревьев, холмов и «жёлтая химинка», разросшаяся до полутра и двух метров в высоту и представленная грандиозным полем, разведывательные системы стражей вала не увидят людей, решивших убежать из этой тюрьмы. Да и десятки километров отдалённости так же играют роль отменного средства сокрытия, ибо на таком расстоянии их вряд ли кто заметит. И это, хоть немного, утешает.
Маритон смотрит на своего нового священника и видит человека, которому небезразлична судьба тех, кто ему доверился. Он не похож на трущобных религиозных фанатиков, которых на просторах Информакратии разбросано неимоверное множество. Мужчина чувствует, что его горе отступает назад, перед горем другого человека, давая понимать, что чувство потери дано не только ему одному, оттого и некое ощущение пристыженности готово упасть на Маритона. Ведь последние два дня он только и пытался привлечь внимание к себе своим безмолвием и замкнутостью, строя из себя таинственную личность, получившую страшный душевный шрам. Привлечение внимания к собственной боли едва затуманило рассудок, заставляя думать, что всем остальным чуждо ощущение сострадания и душевных потрясений.
Маритон поднимает металлическую руку, и тонкие железные пальцы аккуратно обхватывает плеча священника, и Маритон обращает к нему речь:
Ничего, мы справимся. Если твой Бог привёл нас сюда, значит не зря не зря. Давай пока просто отдохнём. Дорога была тяжёлая и людям нужен отдых. А там и придумаем, что делать дальше.
Хорошая идея. С натужной улыбкой соглашается Флорентин.
Два парня сходят с разбитой дороги. Маритон окидывает взглядом стоянку, пока идёт к своему месту. Серые грузовики и такие же бесцветные, точнеелишившиеся покраски, легковые машины стоят у дороги, направив капоты в широкое поле и уставив багажники и кузова на дорогу. В лагере мало кто бодрствует, говоря иначелюди в основном отдаются сну на лежанках, похожих на помойные тряпки, вываленные в отходах и сшитых в одну большую кучу ткани, которая только может смягчить пребывание в лежачем положении. Кто-то предпочёл разложиться на жёстких и неудобных полах в кузовах грузовиков, не касаясь своим жалким имуществом смердящей и гниющей земли.
Падре! радостный возглас молодого паренька раздался на весь бивак. Наконец-то!
Пока двое мужчин миновали фонари машин, им на встречу кидается паренёк в сером стихаре, противно шуршащем об пожухшую траву, по виду, ещё юноша. Худой и светловолосый, с филигранно оточенными чертами лица и голубыми, выразительными глазами, больше похожими на два сиятельных сапфира, взирающими в душу. В глаза молодого юноши трудно смотреть, они настолько душевны и исполнены странной печали, что душа начинает болеть и плакать, если долго смотреть в сиятельные очи.
Тише, Гильермо, поднимает руку Флорентин и по-отечески берётся за плечо юноши. Спящих братьев и сестёр разбудишь. Пусть отдыхают. Нам ещё многое придётся пережить, нужно набраться им сил.
Да, падре, практически шёпотом выговаривает парень, шевеля сухими полуживыми устами. Пойдёмте, мы вас заждались.
«Интересный парень» пронеслось в мыслях Маритона. Мужчина впервые видит такой типаж людейспособных одним видом вызвать сожаление. Нищие в трущобах, больные и убогиевсё это взывало к чувству жалости в душе парня, но сожаление. Впервые за долгое, очень долгое время, Маритон ощущает, как дух содрогается от человечности. Столько лет в бесчеловечной системе, выстроенной на основах тоталитарного подчинения вбили на подсознательном уровне постулатникого сожаления к слабым и не санкционированным государством. А теперьколени и локти, все суставы берёт живая дрожь, а сердце сжимается от одного вида Гильермо. Это не содрогание души возлюбленного человека, дух которого бросает в жар от гормонов. Это иное. Сердце сдавливается, когда Маритон смотрит на один вид юноши. «Слишком он невинен для этого мира» подумал бывший Аккамулярий.
А кто меня ждёт, сын мой?
В ответ молодой человек лишь пошёл вперёд, как бы зазывая за собой двух мужчин. Маритон делает шаг вперёд и чувствует, как под подошвой его сапога хрустит мутировавшая трава. Каждый шаг это хруст, будто бы он идёт по бульвару, усеянному павшими жёлтыми листьями, которые ещё не успел убрать дворник.
А это кто?
Гильермо, выдавливает сквозь ком в горле, Флорентин. Парню было пять лет, когда он попал к нам.
А как он оказался у вас в приходе?
Страшная история. Антинори останавливается и присаживается на капот, чтобы дать юноше подальше уйти. Я знал его родителей, как примерных христиан, приличных людей и хороших родителей.
Родителей!? Вскрикнул Маритон, памятуя, что в Информакратии весь институт семьи находится под строжайшим запретом, а слово «родитель» одно из самых мерзких оскорблений, за которое можно получить реальный срок. А как такое возможно? Это же запрещено.
Флорентин чуть улыбнулся, выдавив нечто похожее на улыбку, показывающую хандру и лёгкую хитрецу:
Разве? Ты лучше скажи это тем, кто живёт поодаль от «Круга Интеллекта», как ты его называешь. Там законы Информакратии лишь формальность, которую поддерживают кровью и жестокостью воинствующие инфо-культы и патрули Киберариев. И они это знали его родителиобычные мужчина и женщина, которые любили друг друга и Гильермо плод этой любви. Внезапно Флорентин переходит к более напористой риторике, отчего Маритон шелохнулся. Пойми, даже посреди нищеты и голода они оставались людьми, любящими друг друга и своего сына. Они не сделали ничего плохого, никому, но богопротивные твари, проповедующие о власти и диктатуре интеллектуально-одарённых, решили иначе. Четырнадцать лет назад они ворвались в дом его родителей и решили доказать истинность своих дикарских поверий. На глазах жены они сначала избили мужа дубинками, отбили все органы, а потом, вкатив дозу обезболивающего, засунули в стеклянную ванную с кипятком, заставляя её наблюдать, как он варится живьём. А бедную девушку освежевали, растерзали и насалили на пику, оставив её тело посреди разрушенной площади, в глубине трущоб. В назидание остальным, кто решит завести семью.
А Гильермо?
Мальчика вовремя забрали сердобольные соседи, избавив от просмотра казни и «справедливого воздаяния», гневается Флорентин. Но прокормить и содержать его они не могли, поэтому привели ко мне. Речь священника становится всё более спокойной, хоть и изобилировала нотками недовольства, но до неприязни не доходила. С тех пор весь приход заботился о нём весь приход.
Как он перенёс потерю?
Никто не говорил ему, о том, что случилось с его родителями. Но Гильермо догадывается. Он насмотрелся столько жестокости, и знает, что случается с теми, кто пытается идти против системы. Поэтому, я думаю, что он понимает, как всё произошло.