За дверьюпока она запертаПрошлое, каким мы его помним Свет солнца и сияние луны, шелест ветра и шум дождя и жизнь такая разная: наполненная грустью и отчаянием, надеждами и любовью, слезами и детским ангельским смехом. Я слышу, как смеются два ребенкасовсем крошечная девочка и ее старший братиктрехлетний улыбчивый карапуз. Два голосанастолько разные, настолько родные. Не вижу их лиц, только смех, беззаботный и живой Нет! Думать о другом! Думать о другом!!!
Вспомни о красотев голове возникают картины вечного, непрекращающегося движения, калейдоскоп «обычных чудес»: юная сочная зелень весны сменяется зрелым, богатым летом; безумное разноцветье осени превращается в холодное величие безбрежной зимы. Щедрые снегопады истончаются до озорных весенних дождиков, обильно увлажняющих плодородную летнюю почву, затем вновь приходит черед мрачных, злых ливней, когда уставшая резвиться вода вмерзает в стылую осеннюю землю. И первая долгожданная снежинка, предвещающая наступление ледяной королевы Цикл бытия, гармония мира. Изменчивая, многоликая красота затейницы природы. Что я увижу за порогом
Мне страшно и больно я не хочу видеть могилу Прошлого под каменным надгробием беспощадного Будущего. Не хочу видеть гибель жизни, не хочу перестать слышать детский смех
Настоящее не оставляет выбора, оно подталкивает в спину, протягивает мои руки к запертой двери, отворяет тяжелые засовы
* * *
Ржавые петли визгливо заскрипели, в темный проем хлынул прохладный свежий воздух. Еще несколько шагов вверх по лестнице, и бомбоубежище за спиной погрузится в песок времениНастоящее обернется Прошлым, а Прошлоебылью, странной, красивой сказкой с печальным концом. Я телом ощущаю, как рвусь через пласты времени, чувствую, как скрипят шестерни вселенских часов, перемалывающих секунды и тысячелетия в пыль.
Уже виден отсвет яркого дневного солнца. Глазам, привыкшим к абсолютной, непререкаемой тьме подземелья, мучительно больноужасная режущая боль, от которой могут спасти только плотно сомкнутые веки. Дальше придется идти вслепую Какое безумие Будущее, спрятавшись за тонкой, почти прозрачной кожей век, вновь исчезает, ускользает от меня, я зависаю в безвременье, на перекрестке трех дорог.
Вокруг тишина Люблю ееумиротворяющую, ласковую для уха, заботливую для сознания, ищущего отдохновения. Благословенную тишину можно пить, как нектар, и никогда не насытиться, еюй можно дышатьполной, свободной грудью; сливаться, исчезать и растворяться без остатка. И чтобы во всем миреничегони шороха, ни скрипа, ни движения воздуха, только осторожный, ритмичный стук сердцабум-бум, бум-бумчтобы пониматьты жив, это ты наслаждаешься тишиной, а не она тобой Абсолютное, самое сладостное безмолвие скоротечно, минутаи появляется непрошеный шум в ушах, похрустывают суставы, пульсирует кровь в вискахи магия исчезает
Однако есть и другая тишина, неттишь! Звенящаякак натянутый нерв, тревожнаякак мертвый штиль, наполненная ожиданиемкак змея перед прыжком. Тишьквинтэссенция запредельного, подсознательного ужасаэто конвульсия и дрожь, вибрация иррационального, отупляющего страха, проникающего под самую кожу Она непрошеной гостьей врывается в мозг, свирепой хищницей вгрызается в мысли и чувства и, подобно вампиру, высасывает из них свет и надежду, отравляет сознание отчаянием, парализует волю.
Как трудно сделать шаг. Ты все понимаешьпути отрезаны, сгоревшие мосты давно превратились в пепел, и нужно сделать единственно возможноена ощупь, вслепую пробиваться вперед Однако мышцы отказываются повиноваться, ноги налиты свинцом. Успокоиться, восстановить дыхание, остановить обезумевшие, сорвавшиеся с цепи мысли и переставить одну ногу. Я больше не чувствую твердой поверхности, по колено погружаюсь во что-то теплое, пышущее жаром. Только не смотреть, только не смотреть! Чуть приоткрывшиеся глаза, обнажившиеся из-под век всего на миг, на один предательский миг, мгновенно получают световой удар. Выжигающий, испепеляющий луч. Боль дикой вспышкой отправляет сознание в небытие я падаю, падаю, падаю и не могу достичь дна этой боли
* * *
Нечем дышать, повсюдув носу, ушах, во ртупепел. Боль здесь, всегда со мной, но удушье берет верхзаставляю безвольное, пораженное мучительной судорогой тело подняться. Голова, глаза налиты кровью, вены пульсируют с невозможной частотой, а сердце, готовое вырваться из груди, заходится в исступленной, самоуничтожающей истерике.
Слепец в царстве теней
Вокруг беснуется осиротевший ветер. Он разговаривает со мной на все голоса, он кричит и молит, вздыхает и плачет, он спрашивает об исчезнувшей подружке-листве, которая так весело шелестела в его объятиях. Ему может ответить только вездесущий пепел, но он молчитвсегда молчит. Лишь взлетает и кружит в ритуальном танце смертисумасшедший шаман, оплакивающий сгинувшие в ядерном пожарище деревья, опустевшие дома, выжженный изнутри город. Я танцую вместе с ним, но мне не нужны движениягибельный ритм внутри моего сердца.
«Они ушли» это ветер.
«Сгорели» неслышимый шепот немого пепла.
«Дотла» стонет тишина.
«Всееее» безумным хохотом заливается тишь.
Кладбищена многие километры. Многоэтажные склепы, братские могилы
Скрип детских качелейодинокий, неуместный среди безмолвного погоста. Маленькая девочкане вижузнаю. Она улыбается, она смеется над моими закрытыми глазами:
«Живые слепы стоит умереть, чтобы прозреть».
Морок, безумные игры безумного разума.
Бреду сквозь вездесущий пепел. Не понимаю куда, не ведаю зачем Двигаться, чтобы ощущать себя каким? живым? Но в царстве мертвых ячужак, изгой, до времени отвергнутый бледной старухой. Яупрек ушедшим покинутый город смотрит на меня тысячами пустых оконных проемов, в каждом задавленный, лишенный голоса крик и обвинение. Я «вижу» тениза разбитыми стекламисотни, тысячи силуэтов. Тьмав упор, не таясьрассматривает меня Чудовище с миллионом глазот него не спрятаться. Страшные, опаленные адским пламенем зрачки найдут тебя повсюду, твоя душа под прицелом.
Сбросить наваждение, терпеть, держатьсядо вечера, до наступления сумерек.
Здесь всегда светит Солнце
Вздрагиваю, голос кажется настоящим, живым.
Кто здесь? гортань не слушается, я шепчу на грани слышимости.
Голос в ответ смеется:
Твой поводырь.
Не понимаю, странный собеседник страшит меня. Слепой, потерянныйя беззащитен перед ним.
Пониманиенепозволительная роскошь в мире, который сошел с ума.
Некоторое время мы идем молча, я не слышу его шагов, не слышу дыхания, но он здесь, совсем рядом
Куда мы идем? глупый вопрос, под стать ситуации, и тут же другой, я тоже сошел с ума?
Поводырь заливается беззаботным, легким смехом, разве посреди урагана возможно сохранить разум?
Я ничего не вижу, понимаю, что от незнакомца не добиться ничего, что вокруг?
Почему ты решил, что я зрячий?
Начинаю заводиться:
Тыповодырь, ты должен видеть!
Недолгая тишина в ответ, затем тихое:
Здесь очень-очень яркий свет, повсюду и нет нигде тени, но самого Солнца не видноскрыто в собственном сиянии. Свет, везде свет Слепит сильнее тьмы
Мой собеседник говорит каким-то неестественным тоном, со странной интонацией, будто читает по книге.
Я ощущаю пепел.
Свет все превращает в пепел, сжигает дотла.
В голосе моего спутника вдруг прорезаются живые нотки:
Земля покрыта пеплом, как снегом. И «снег» идет и идет иногда полностью закрывая небо и кажется, наступила долгожданная ночь и можно отдохнуть от вечного рассвета. Однако новое Солнце не терпит противления и мракаи ночи не вступить в свои права.
Внезапно страх покидает меня:
Красиво излагаешь, как по писанному зачем ты нашел меня?
* * *
Причудливая прогулкадвое путников в недрах мертвого, укутанного черным саванном города. Возродиться бы из пепла птицей Фениксом, окинуть зорким глазом новый мирего границы и горизонты Не хочу быть «рожденным ползать» кротом, не хочу на ощупь пробиваться через грязь и тлен, пресмыкаться под убийственными лучами беспощадной звезды.
Вокруг слишком ярко, чтобы ощущать собственную слепоту. Я не чувствую земли, делаю шаг за шагом, бреду без цели и смысла. Поводырь больше не беспокоит меняон всего лишь часть декораций, деталь интерьера в театре абсурда. Мы молчим и наслаждаемся нашим молчанием. Двигаться, идтипрямо, прямо, прямо! Остановишься и круговерть вальсирующего в агонии города захватит, подчинит, лишит разума.
Что-то меняется, поводырь застывает на месте. Перезвон! Колокола! Но здесь не должно быть церквинет и никогда не было Однако я слышу величественную музыкубиение железного сердца, а через секунду оживает божественный орган. Внеземное звучание, запредельная красота
«Мелодия» мне знакома, однажды она подарила мимолетное, короткое счастье Небольшая церковь в крохотной деревушке. Несколько десятков празднично одетых людейих лица забыты, укрыты туманом времени. Два человекаузнаю себямолодой, слегка нервничающий жених в строгом черном костюме, имоя белоснежная принцесса, готовящаяся стать королевой Они мы заходим внутрь церкви, исчезаем под сенью благодатных сводов. Пожилой священникя помню его добрый, по-отечески мудрый взглядсоединяет руки влюбленных. Церемония ускользает от меня, остается только волнение и ощущение сопричастности
Обожженные глаза режет солью. Но мне не стыдно перед поводырем:
Что ты видишь? Эта церковь должна находиться за много километров отсюда.
Мой спутник покорно отвечает:
Ты в плену своего Прошлого, я вижу то, что тебе хочется показать. Ты был тогда там счастлив?
Пожимаю плечами, возможно и тут же киваю. Сейчас знаю, чтода.
Судьба подарила мне много светлых моментов. Когда-то это воспринималось как данность: случайная встреча, неудержимый водоворот чувств, бешеный ураган страстей, тихое таинство венчания и спокойная семейная жизнь, размеренная повседневность до новой вспышкив мир пришел беззащитный, крошечный человечек, удивленно взирающий по сторонам. Первые слезки, улыбки, бессонные ночи и тревожные дни, первые неуклюжие шаги и «па-па», от которого кружится голова и замирает сердце А потом появился ангелочекулыбчивая кудряшка с серьезным взглядом зеленых глаз
Прекрати! Прекрати все это! я ору изо всех сил, пытаюсь руками найти поводыря, ударить наотмашь, но ловлю лишь пустоту, зачем, зачем ты мучаешь меня?!
Ничто больше не нарушает кладбищенского покоя, набат умолк, орган никогда не звучал. Лишь ветер нашептывает одному ему известные мантры да слабеющее эхо вторит чужим словам«в плену Прошлого, в плену Прошлого»
* * *
Обида и злостьдве сестры. За что мы прикованы к земле, зачем нам руки, которые не в силах поднять наши тела в воздух?
Завуч, женщина неопределенного возраста с простым и честным прозвищем «Грымза», брызжет на меня слюной, из хищной, ощерившейся клыками пасти выползают на свет ядовитые слова-змеи: «хулиган», «двоечник», «позор класса»
А я хочу взмахнуть крылами, оседлать дикий, непокорный воздух и взмыть неудержимой птицей над школьным двором, чтобы кружиться, стремительно взлетать и, подобно ястребу, пикировать вниз, пугая смешных, нелепых узников земли. Хочу, чтобы от моего победного клекота содрогались и лопались стекла по всей округе, чтобы
Но у меня нет крыльев, только слабые, потеющие от стыда и бессилия руки. Я должен забиться в кокон оказаться по ту сторону янтаря Янтарьотец привез мне его с югакрошечный, прозрачный «камушек» неправильной формы, но внутри него навсегда поселилось неизвестное насекомое с хрупкими, аккуратными крылышками. Я зналоно живое, затаившееся, миллионы лет безропотно ждущее окончания бессрочного заточения. Вокруг янтаря сменяются эпохи, тысячелетия пролетают секундами, отступают и вновь возвращаются грозные ледники, лишь пленник камня всегда по ту сторонунеподвластен временисмеется, издевается над смертью. Мне нужно туда
Не знаю, почему память явила мне школьную экзекуцию. Унижения стараешься загнать поглубже, положить неугодные воспоминания на самую дальнюю, покрытую паутиной забвения полку Детский талисман давно сгинул, бесследно затерялся в прошлом. Только в юные годы возможно прорыдать всю ночь над пропавшим другом, живущим в окаменевшем кусочке смолы. Сейчаспожимаешь плечами и немедленно забываешь о плененном насекомом Где ты? Как пройдет для тебя очередной миллион лет? Увидишь ли новых людей или планета, тяжело переболев радиацией, навсегда отринет безумных существ, пораженных жаждой смерти?
«Мы пришли, Поводырь нарушает таинство тишины и молчания, дальше ты сам».
Мне не хочется удивляться и спорить с ним. Деликатность за деликатность.
«Подожди, возьми вот это», в мою раскрытую ладонь ложится нежданный «подарок». Ощупываю его: «Ножницы?» Наверное стоит высмеять нелепый дар, однако Поводырь серьезен: «Пора перерезать пуповину Прошлого».
Я не слышу, как он уходит, нет ни шагов, ни звуков, даже пепел не взлетает вслед странному путнику
* * *
Слепоте не скрыть от меня собственного дома. Огромная двадцатиподъездная «змея», уходящая на девять этажей в небо.
Я не один. Самые важные на свете люди уже ждут меня: любимая королева, всегда прекрасная, неугомонный трехлетний принц-почемучка и непоседа-принцесса с улыбкой, дарованной самими ангелами
«Па-па! Папочка!». Этим словам не всколыхнуть застывший, мертвый воздух, не сорвать с тела земли черный траурный покров, не вдохнуть жизнь в город-призрак, оплакивающий собственную смерть Эти слова только для менядля уставшего, отчаявшегося сердца, для невидящих глаз, почти разучившихся плакать, для
Я бегу им навстречу, спотыкаюсь, падаю, смеюсь от счастья и снова бегу.
Они совсем рядомслышу их. Протянуть рукукоснуться, обнять! Не нахожу. «Папочка». Ладонями режу воздух. «Папа!» Хватаю пустоту. «Спаси нас!»
Голоса ускользают, теперь они глухие, еле слышимые. Мои руки молотят по металлическим гулким дверям лифта. Господи, нет, молю тебя, нет, не надо! Только не снова!
Обесточенный лифт, застрявший между жизнью и смертью. Снаружиповсюду, со всех сторонвоют сирены противовоздушной тревоги, надсадные, истеричные громкоговорители взывают: «всем укрыться в подвалах и бомбоубежищах». Мимо меня пробегают перепуганные, растерянные люди. В общем хаосе я почти не различаю три слабых, отчаянных голоска, заточенных в недрах мертвого подъемника. «Папочка, пожалуйста!». Я скребу израненными, кровоточащими ногтями по упрямому, неподдающемуся железу. «Папочка, здесь темно и страшно!». Мои ноги выбивают из равнодушного металла громоподобную дробь. «Спаси нас!» Трясущиеся, дрожащие от нечеловеческого усилия кисти напрасно пытаются разъять намертво сомкнувшиеся челюсти адского «капкана»
«Не бросай нас» Я кричу. «Не оставляй нас одних». Это больше не крикпревращаюсь в ярость, в кипящий гнев. Лифт содрогается под моим отчаянием, лютая ненависть гнет прочные, неуступчивые листы, нечеловеческая, запредельная злоба оставляет на гладкой поверхности зачарованных дверей глубокие рваные борозды.
Но силы на исходе, тело кричит и молит о пощадея проигрываю
«Папа, открой глаза, посмотри на нас, пааапоооочкааа!»
Я не оставлю вас больше, не оставлю!
Увидеть, всего лишь увидеть Веки не слушаются, тонкой кожи на глазах больше неттолько костяной наростороговевший панцирь. Глаза запечатаны страшным проклятьемэто кара, наказание.
«Ты знаешь за что».
Знаю.
«Прими это».
Нет!
«Тебе не нужны глаза, которые не в силах увидеть Свет».
Не тебе решать! Уйди!
Я пытаюсь сорвать костяную пластину, закрывшую лицо страшным бельмом. Напрасноона не поддается, мои ногти даже не оцарапывают ее.
«Тебе не помочь своей семье, тыслеп».
Уходи!
«Их не спасти, беги, спасай свою жизнь».
Уходиииии!!!
«Ты оставил их один раз, теперь будет проще».
Это тишьтишь говорит со мной, вливается в уши, успокаивает умирающие от боли мышцы, баюкает
«Все уже случилось, ты не мог им ничем помочь. Так бывает, так случается. Человек слабслабее судьбы, слабее обстоятельств».
Я нащупываю холодное острие ножниц, подаренных Поводырем. Слабый, далекий голос: «Пора перерезать пуповину».