Ну вот сам посуди
Карцовский! Карий глаз снова дернулся под бровью, сощурился и заискрил. Если ты хочешь сказать мне что-то оригинальноедай знак, и я с интересом выслушаю. А если это твой обычный бубнеж за безысходность и тлен, то я, пожалуй, тебя свяжу. И использую вместо кляпа все, что там в банке накрошено. Лады?
Эйнштейн не вел светских бесед. Но если уж его прорывало, экспрессии хватало на пятерых. Цыпа замахал руками.
Да тише, тише, брат Притворный ужас выглядел почти натурально. У матросов нет вопросов. Сиди себе, шпалы считай, сколько влезет. Вон той вчера не было, железно говорю! Чтоб меня монтер забрал Это непременно надо учесть и в журнале отметить!
Он еще немного пожестикулировал, поиграл бровями, подвигал национальной гордостьюхарактерным выразительным шнобелем. Потом вдруг как-то разом скис, еще раз затянулся и пробурчал:
А если без шуток, устал я, друг мой любезный. От всего вот этого вот устал. Даже от песенки своей. Жрет метро мою душеньку, пьет из нее без бомбильи. А душевная беседа с общительным и харизматичным человеком, как ты знаешь, помогает снять стресс. Ну, в теории.
Эйнштейн не любопытствовал впустую. Он снова покосился на Цыпу и не стал уточнять, откуда тому известно слово «бомбилья». Ясное дело откуда: библиотека на станции собралась знатная. Прямо перед Катастрофой в дом возле вестибюля воткнули книжный магазин. За первые пару месяцев его содержимое почти целиком перетаскали вниз: подняться, влезть, собратьи на базу. Долгосрочный вклад в будущее.
Свою роль сыграли и общежития Политеха, откуда многие бежали к метро, по привычке сунув в рюкзаки конспекты да методички. Средний уровень эрудиции на Лесной был высок до неприличия. Практическое применение знаниям тоже нашлось: электрика, механика, агрономия, социология Жили на изолированной станции в целом недурственно. Жилине тужили. Пока не началось.
Цыпа, собственно, Цыпой был только для краткости. Интеллигентные родители нарекли не менее интеллигентного потомка Иннокентием Аркадьевичем Карцовским. Словно надеялись, что однажды старый мир вернетсяс его торжественными обращениями по имени-отчеству и канцелярскими табличками на должностных дверях. Но мир не вернулся и даже пока не планировал. А Иннокентий Аркадьевич стал Цыпой.
Кличку он получил за невеликий рост и общую субтильность. А также за привычку, как выразился Павел Второй, «квохтать по пустякам». С Эйнштейном было еще проще: по паспорту его звали Альберт. Правда, кто из родителей придумал так именовать натурального казаха по фамилии Ниязымбетов, история умалчивала. Как и о том, куда эти самые родители делись.
Эйнштейну-Альберту было все равно. Или, по крайней мере, так казалось со стороны. Он только кисло поморщился на словах «общительный и харизматичный».
Карцовский, давай лучше анекдот. Это будет взаимоприятно: ты треплешься, я слушаю, оба ржем. Идет?
Не вопрос! Цыпа оживился. Значит, так. Попали на необитаемую станцию
Было.
Что, уже рассказывал? Тогда слушай другой: у одного диггера спросили
Было.
Ты зануда. Так, а если про морсвинку и Блокадника?
Подожди. Слушай.
Когда Эйнштейн говорил «слушай» надлежало замереть. И слушать всеми ушами, желательно отращивая в процессе дополнительные. Цыпа быстро сунул трубку в банку, подхватил АКСУ и вопросительно уставился на друга.
Где?
Тот встал с патронного ящика, сгорбился, растопырил пальцы. Глаза перестали искрить карим, спрятавшись под мохнатые ресницы.
Вроде Вроде за гермой.
Карцовский дернулся и тут же развернулся в сторону эскалаторной шахты. Товарищ едва успел сцапать его за рукав.
Не там. Не за той гермой. За другой.
Брови Цыпы удивленно взлетели вверх. Он шлепнул губами, с неприличным шумом выдохнул через них
И тут до него тоже долетело.
Бетон дрогнул. Несильно, но ощутимо. Банка с куревом издала ехидный жестяной звук; пламя карбидки, упрятанной под бруствер, покачнулось. Дежурные переглянулись.
Цыпа, наблюдение. Эйнштейн ткнул в сторону футляра с ПНВ, а сам подбежал к висящему на стене алюминиевому ящику, из которого на неверный полусвет извлек телефонную трубку: рыжую, пластиковую, угловатую. Павел Павлович, у нас да хрен пойми, что тут у нас. Где-то в перегоне до Мужества. Я слышал. Даже Карцовский слышал. Может такое быть, что?..
Он не договорил. Договаривать было зябко. Альберт мало чего боялся, но про некоторые вещи на Лесной все предпочитали выразительно молчать.
Принято, захрипели в трубке. Голос был нетороплив, даже задумчив. Мы тут тоже Обратили внимание. Был толчок? Сейсмический?
Был, Павел Павлович. Эпицентр Снова шевеление пальцами, опущенные ресницы. Эпицентр где-то возле гермы. Или у забутовки. Не граната, не мина. Что-то тяжелое. Может, туннель просел?
Проверим, пообещала трубка. Продолжать наблюдение, держать связь. Высылаю подкрепление, но на всякий случайподготовить отход. Герои мне не нужны. Отбой.
Павел Второй, судя по размеренному тону, изрядно напрягся. Это хорошо. Когда Второй напрягаетсянарод начинает бегать и делать, неприятных неожиданностей тогда удается избежать. Эйнштейн с одобрением дернул уголком рта и снова прислушался.
Тихо. Давно тихо?
А я знаю? огрызнулся Цыпа, терзая ПНВ. Это у тебя слух, как у летучей мыши. Мутант, блин. А я уже веки натер наглазниками, и ни хрена