Лорд Хоррор лежал в аналогичном отчаянье у себя в затемненной спальне. В порчфилдской квартире шторы не раздвигались часами. Он лег в постель при первом же натиске мигающих огней. Проглотил целую упаковку розового «мигралева», запил кувшином «перно» и «тизера». Придется терпеть худший приступ мигрени за двадцать лет. Приступ этот, знал он, уложит его на всю оставшуюся неделю, поместит в темный лимб между сном и болью. Ему придется постоянно переживать ошибку вторника. Как могли мы быть столь самодовольны? Хитлер практически стоял у него на порогекамнем сбить можно. И пробыл здесь три месяца. Без толку твердить себе, что на самом деле он не воспринял информацию Менга всерьез; или что много лет ходил по сотне таких же потенциально ложных следов, и терпенье его и выдержка почти что исчерпались. Он приоткрыл обледенелый красный глаз, закряхтел, и боль прокатилась по его голове. Он подался вперед и стукнулся головой о твердую стену спальни, потом еще и еще.
Внизу Экер лежал навзничь в холодной ванне.
Менг свирепо исполосовал себе груди битым стеклом. Затем вспорол себе ноздри, отлущил от лица кожу и переделал всю свою внешность так, что превратился в приземистого курносого свиночеловека.
(Лорд) Хоррор на Луне
Фройд, думал Хитлер ненастным днем на Луне, в последние годы Века приписывал Шопенхауэру предвосхищение множества основных догматов психоанализа. Томас Манн однажды написал, что теории Фройда были доктринами Шопенхауэра, «переведенными из метафизики в психологию». Влияние Дарвина также предоставляло важную научную санкцию, выведенную из множества прежде спекулятивных и философских течений мысли XIX столетия, которые, как Хитлеру было известно, привели к тому, что Шопенхауэр достиг своей запоздалой популярности.
В его труде «Die Welt als Wille und Vorstellung» подчеркивались бессознательные и иррациональные аспекты Воли. За действием Воли стояли два инстинктаохранительный и половой.
Хитлер к собственному своему удовлетворению убедился, что половой инстинкт Шопенхауэр считал гораздо более важным: «Человек есть воплощенный половой инстинкт, ибо своим происхождением он обязан совокуплению, и желанье его желает совокупляться Половой актнепрестанное помышление о нечестивом и невольном, неотступная греза о непорочном, ключ ко всем намекам, всегда готовый повод к развлеченьям, неистощимый источник шуток».
Так же Хитлер полагал, что, подчеркивая противопоставление инстинктов и интеллекта, Шопенхауэр, возможно, неверно приписывал безумие процессу подавления. «В той теории содержится ложь», уверенно говорил себе Хитлер, глядя в дальнюю дымку, заволокшую обширные, свернутые зловонные очертания Старины Разящей Руки.
Хитлер покачивался на турбулентности в 550 футах над Луной. Ночью тяжкие тучи перевалили Швейцарские Альпы у него за спиной, и теперь густыми хлопьями валил снег. Хитлер вынес перед собою руку в защитном приветствии. Голая грудь его раздулась, и снег, оседавший в дырах на его грубой коже, сдуло с него в небо, отчего Хитлер стал походить на игрушечного снеговика, попавшего в вихрь белых хлопьев под янтарным стеклом.
Хитлер устал. Его овевала меланхолия. Во многих милях от него, на периферии Луны рывком бросился вперед Старина Разящая Рука, и сам он закачался высоко в воздухе у основания своего члена; он чувствовал, как далекий рот его органа с лязгом сомкнулся на туловище какого-то ничего не подозревающего обитателя. Старина Разящая Рука перемолол кости и кровь у себя в огромной пасти, и Хитлер ощутил судороги: то еще теплые останки всасывались волдырями крапивницы на голове его пениса.
Массивная мошонка, на которой он примостился, расселась, и Разящая Рука, вытянувшись всею своей податливой длиной по щипцовым крышам и изгибаясь ею по улицам Луны, разлегся под ним на бессчетные мили, щелкая в снегу своей злодейскою пастью.
Разящая Рука нынче питался только мясом, а больше ни на что не соглашался, и до Хитлера из снежных туманов глубокими отзвуками доносились раскаты его апокалиптического гласа. Звук будто бы вздымался из погребенных пещер и гротов; в горле пениса, казалось, звонили соборные колокола.
Один из местных священников говорил ему, что Разящая Рука говорит на латыни. Когда же Хитлер нажал на него, чтобы тот ему перевел, священник смущенно ему сообщил, что Старина Разящая Рука выражает желание покинуть его и отправиться по белу свету самостоятельно как его сын.
Хитлер ощущал, как поглощается еще один кус сопротивляющейся плоти. Он догадался: это кто-то из вездесущих горных козлов, что бродят по Нижним Альпам. Доверяя своему половому вкусу, а также по энергичности перистальтических движений пениса он научился сравнительно легко определять, какую именно дичь употребляет в пищу Разящая Рука.
Вокруг него атмосфера была холодна, суха и разряженна, и запах горячего меда дрейфовал к нему на снежных термалях. Он возложил голову на воздушное облако. Старина Разящая Рука продолжал расти, и его возносило все выше и выше; вскоре воздух станет настолько жидким, что больше не сможет его поддерживать.
Хитлер часто задавался вопросом о той роли, которую в этиологии его нынешних неврозов играла память. Быть может, ему стоит относиться к Старине Разящей Руке как к проявлению его собственной неврастении; как знать, не вторая ли жизнь у него в уме вызвала такое истерическое состояние, как Старина Разящая Рука. Утверждение Фройда, что неврастения располагает исключительно половой основой, всегда отзвучивало в нем уклончивой нотой. Он оставался убежден, что его собственная борьба с существованием, как и его последующее место в истории, были гораздо более значимыми факторами его нынешнего состояния. Фройд отчетливо различал те неврозы, что, казалось, возникают от Verdrängung, сиречь «подавления», и те, которые можно приписать независимым формам защитного проецирования, подмены и отрицанья. Хитлер предпринимал попытки сформулировать альтернативную, динамическую общую концепциюпреимущественно выводимую из Шопенхауэрачеловеческого полового развития, которая охватывала бы основные Фройдовы понятия сублимации и формирования ретракции с его собственной манифестацией.
Понятие Фройда об анатомической фиксациикоторая может относиться либо к анатомической структуре, либо к поведенческому свойствуныне уже упрочилось в сферах эмбриологии, тератологии, коя есть изучение чудовищных рождений, и общей медицинской патологии. Хитлер наблюдал, как понятия эти начинают фигурировать в собственно психоанализе только после того, как генетическая точка зрения наконец стала центральным соображением в метафизиологии Фройда.
Хитлер признавал, что под различными пертурбациями, выводимыми непосредственно из габаритов Старины Разящей Руки и касающимися остановки и фиксации, лежало дальнейшее биологическое допущение, постулированное Дарвином и другими эволюционными мыслителями: во время истерических припадков репродуктивное эго временно превалирует над эго самосохраняющим.
Фройд рассматривал психоневрозы в понятиях порочного и динамического круга извращенных либидинозных порывов, подвергающихся непрестанному подавлению и возрождению. Результатом, по его утверждению, становилось всяческое искажение памяти и фантазийлибо о прошлом, либо о будущем.
Сквозь просвет в тучах Хитлер видел глубокие галереи и нависавшие крыши швейцарского городка под собой. Пуста, но по-прежнему видна оставалась главная улицарю де Шато. В первые недели сильно ускорившегося роста Разящей Руки весом своим он валил ряды лип, в изобилии росших на тамошних улочках и площадях, и деревья укладывались меж брошенных раздавленных автомобилей.
Снежная дымка по-прежнему скрывала почти все окраинные здания. Хитлер не знал, пережили темные деревянные шале (летом укрытые красной геранью) мародерский натиск Старины Разящей Руки или же нет. Он вглядывался в растянувшиеся клочья облаков, чтобы яснее разглядеть свой член. При скверных погодных условиях он и не рассчитывал увидеть его окровавленный рот с шарниром челюсти, погребенный в тумане и стремившийся к Монтрё и Гштаду.
Немного погодя он заметил напротив себя еще одну часть Разящей Руки. Белая кожа пульсировала кровью, струившейся под нею, а сам он свернулся кольцами вокруг башни «Musee Cantonal des Beaux-Arts». В центре площади под башней фонтан со статуей Св. Сульпиция брызгал водою прямо на пенис, и Хитлер едва не позволил себе кратко улыбнутьсяон вспомнил, что серное содержимое воды, как утверждалось, благотворно для лечения ревматизма и прочих заболеваний.
Разбирая и другие части Старины Разящей Руки в изворотливой снежной туче, он мог наблюдать, что основная масса его покрывала как минимум две трети городка. Остальная Луна была пустынна. Воздушный фуникулер на дальний Маттерхорн стоял без действия, вагонетки его шатко болтались на кабелях. За трассой по отвесному горному склону спускался водопад; к юго-востокуослепительно-белые ледники и поля цветущих орхидей.
Утверждение Фройда, дескать «вся культурафарс; болезненные последствия подавленной сексуальности», утешало. Оно отзывалось правильным аккордом анархической полемики. Юнгу оно подсказало отметить, что, поскольку сам Фройд так эмоционально увлекся собственной половой теорией, не стоит ли свести к фарсу и саму теорию Фройда?
Фройд концептуализировал подавление (или защиту) в понятиях эго, задавливающего определенные «несовместимые» и, в общем, травматичные идеи, он верил, что патологическая защита отсекает несопоставимую идею от ее воздействия, а все замещенные воздействия при неослабном подавлении, стало быть, вызывают патогенический «раскол» сознания, одновременно становясь источником бессознательной энергии для невротических симптомов.
За год до своей кончины Фройд выступил с таким вот поэтическим заявлением: «С невротиками все так, будто мы в каком-то доисторическом пейзажек примеру, юрском. Кругом по-прежнему бегают огромные ящеры; растут хвощи высотой с пальмы!»
В «Происхождении полового влечения» он протяженно разбирался со снами невротиков, снами о запретном желании и снами о наказании. Сон он объяснял тем, что эго реагирует на запретное грезо-желание на до-сознательном уровне. Эго успешно отреклось от этого желания и ответило на него желанием самонаказующим, которое затем подхватилось бессознательным и преобразовалось им в сон «возражения». Эти грезо-желания происходили из супер-эго.
В невротические симптомы вовлечен компромисс между двумя конфликтующими желаниямизапретный либидинальный порыв и одновременная тяга наказать самого себя.
Грезо-желание, будучи «отъединено от реальности наяву», похоже, пользуется некоторой безнаказанностью, а вот либидинальные порывы невротиканет.
Во время сна цензура отключается не до конца. Задача ееобеспечить, чтобы состояние сна не нарушалось недолжным манером; в некоторых случаях такой цензор воспрещает тревожным желаниям проникнуть в сознание. Бессознательное желание вынуждено воспринимать регрессивное направление и воплощаться визуально, формируя связь с системой восприятия, а затем грезо-желание подвергается значительно большему искажению снотворчеством.
Психофизиологическое состояние сна характеризуется отводом эго своих словочар от интересов жизни наяву. Эго сосредоточивает три эти словочары на желании спать. Сон, в свою очередь, осуществляет сновидения, расслабляя цензорский контроль эго над бессознательным. Фройд обозначил эту вторую черту состояния сна как «принцип sine qua поп» образования сновидений.
Прежде, чем Хитлер уснул, снег падал широкими тяжелыми хлопьями, белыми, как выводок карпов. А когда проснулся, его жалило жарким дождем. Ночь еще не закончилась, и он отметил, что горячие ливни становятся все чаще. Он слышал, как пролетают птицы. К утру он уже знал: многие птицы попадутся в ловушки дыр на пористой коже Разящей Руки.
В отдалении видел он начатки красного зареватого же, какое наблюдал каждую ночь. У него на глазах оно метаморфировало в очертания железного колокола.
Все мы любим таинственные страны, сказал Навуходоносор, и широкий галстук с рисунком громадного кобальтово-красного сердца, в котором томилась танцующая Голли, затрепетал на его округлой черной груди. Остров Сокровищ, Копи Царя Соломона, Горменгаст, Земли Торманс и Оз. Он выглянул с весело раскрашенных эрзац-бульваров «Kraft Durch Freude» на проплывавшие берега Нила. Поиск Эгнаропроклятье, болезнь, свойственная всем нам. От чар ее нет средства, за исключеньем, быть может, исследователя, который сумеет обнаружить ее источник.
Под ними проплывала белая река. Борта воздушного судна летели в дюжине футов над зыбкими водами. В тенях, отбрасываемых пластиковыми навесами бульваров, с двумя невообразимо громадными темными фигурами по бокам стоял Навуходоносор. Кокомо, говорящий негритоид, полукружьями двигал своею приземистой миниатюрной головою. Его толстая шея пузырилась машинным маслом. Стальные уста его приоткрылись:
Как Бейкер Нильский? На фланелетовый халат пала слюна белой смазки. Его длинные и широкие желтые яхтенные туфли с тремя бритвенными разрезами по бокам, чтобы помещались его стальные пальцы, с силой стискивали собою палубу.
Возможно, нам для направления потребуется исследователь пометафизичнее Бейкера. Сэр Ричард Бёртон, к примеру, предположил Верховный граф Гонор, нависая справа от Навуходоносора. Дородная фигура Гонора высилась больше чем на восемь футов, голубые глаза его сверкали на симпатичном черном лице. По такому поводу долгие ленты дымно-серых волос его ниспадали до талии. На нем была одна лишь кожаная блуза, располосованная, дабы являть обильный обхват его бедер. Помимо блузы и пары белых гольфов он был наг. Фланги его суровых мясистых ягодиц были раздвинуты, чтобы внутрь беспрепятственно проникал прохладный нильский воздух.
Их окутывала первобытная тревожная атмосфера Африки. От берега, где гуще всего рос папирус, доносились неумолчные щелчки насекомых. Шлепки нильских волн в тростниках, жужжанье бессчетных светляков и комаров, легкие, однако отчетливые звуки и крики якан и ибисоввсе доносилось до них. Змеешейка, с полупогруженной в воду шеей, похожая на змею, проплыла к ним по воде и поднырнула под крейсирующее воздушное судно.
После своего путешествия «Kraft Durch Freude» выглядел ободранным и облезлым. Воздушный корабль шел вверх по теченью от Урондогани. Оттуда он проследовал вдоль Нила к югу от Хартума, ни разу не коснувшись вод. Навуходоносор направлял судно по всему извилистому теченью реки пять сотен миль, главным образомчерез пустыню, и воздушный корабль вскоре пересечет тот рубеж, на котором с Абиссинских гор стремительно скатывается Собат. Там Нил сворачивает к западу, а земля разбухает от пышных джунглей. Воздух там отяжелеет от влаги и духоты, а нильские берега начнут теряться в тех обширных просторах гниющей поросли, что известны под именем Судд. Судд, прочел по карте Навуходоносор, питается Бахр-эль-Зерафом и Бахр-эль-Гхазелем и лежит в той зловонной части Африки, что не испорчена с самого начала времен, так же первобытна и враждебна человеку, как Саргассово море.
Воздушный корабль летел дальше. Гонор по временам замечал случайного бубала на остатках травянистых равнин. До сих пор джунгли захватывали здесь все больше и больше территории. Он уже не мог различить низкие голые холмы вдалиили джебелы, что ранее окаймляли речные берега.
Граф, что вы на это скажете? неожиданно вскричал Кокомо. Негритоид вытянул свою удлиненную руку. Гонор глянул в иконометр. Причудливая красная дымка позднего вечера уже наползала на джунгли, покрывая всю ширь реки у них на пути. Гонор поначалу решил, что следует подрегулировать световой фильтр. Вдоль береговой листвы открылось длинное зиянье красного светасловно бы день устал. Чащи яблочно-красных тростников шевелились в сплошных водах, а медные тучи громоздились и наползали на весь периметр небес.
Осоматик Гонор опер свою тушу о Кокомо, нащупывая пальцами колпак своего короткого меча. Негритоид обхватил стальными руками жирную шею графа. Вокруг же Природа, казалось, сошлась в хватке лихорадочного транса. Тростники и деревья гнулись от угрозы неотвратимой кинетической бури, а вода под «Kraft Durch Freude» накатывала пенистыми валами.
Навуходоносор возложил длань на голую ляжку Гонора и словно бы вознамерился заговорить, однако гигант жестом призвал его к молчанью. Гонор склонил громадную голову. Порывистый ветер поймал его седые волосы и взметнул их ввысь спиральным пышным начесом. Звуки джунглей и птиц, круживших над ними, пропали на ветру. Вместо них Гонор слышал лишь высокий голосон пел. Сила этого голоса нарастала, и красные кусты внизу клонились чуть ли не до земли. Он видел, как ерошит и вздымает воды, словно их тоже зах ватила невероятно огромная сила. Нил теперь стал того же медного оттенка, что и небо над ним.