Мне в этом ритуале виделось недоверие и взаимное презрение. Может быть, этот габитус возник в те темные времена, когда быть наркоманом означало иметь неслабую физическую зависимость от героина или опия. И, оставляя клиентов ждать за закрытой дверью, барыги пытались обезопасить себя, потому что героиновый торчстрашное создание, способное при абстиненции убить за раскумар. Но зависимые от мовылюди состоятельные, достойные, респектабельные. Зачем унижать их ожиданием на лестнице?
Я звонил в дверь, он открывал, узнавал, спрашивал: «Сколько?», и оставлял меня ждать. Так тянулось год за годомя даже потерял счет, потому что было непонятно, по какому календарю отслеживать нашу «дружбу» и мою зависимость. Для правильного жизненного настроя считается, что дату рождения лучше называть по китайскому календарю, а текущуюпо григорианскому (если б его кто-то еще помнил!). Так получишь неисчерпаемый источник для оптимизма.
Чего внутрь не пускаешь? попробовал я как-то спросить. Я ноги вытру.
У меня не убрано, ответил он.
Как будто я был из санэпидемстанции. И сразу спросил:
Сколько?
Слушай! Ну не буду у тебя в прихожей по шкафчикам лазить! Обещаю! настаивал я. Пусти в квартире подождать.
Он подумал и ответил:
Нельзя. У меня не прибрано. Сколько?
Отношения между наркотом и дилером стары, как мир. Это совсем не та простенькая игра в «узнай меня», что происходит со случайным пушером, который высматривает клиента в лабиринте чайна-тауна. Пушер возникает в твоей жизни на минуту, дилервсегда где-то рядом. Сама модель отношений с дилером возникла в те времена, когда появился первый кайф и первый человек, готовый продать этот кайф другому за деньги. А это значитподобные отношения существуют от основания мира. «Сколько?» спрашивает Каин у Авеля. Один обогащается за счет зависимости второго. Чем больше один употребляет, тем лучше живется другому. «Ну как же, если не продам я, он пойдет к цыганам», успокаивают свою совесть барыги. Не онитак другие. И правильно делают. Пока есть кайф, им будут торговать. И на их пороге всегда будут топтаться изможденные фигурки, которых они никогда не пускали внутрь. «Сколько?» уточняли старушки-самогонщицы. За забором щурились с похмелюги кургузые мужики: «Нет денегнет и самогона. Иди отсюда, пугало огородное!».
И кажется мне, что не пускают они нас к себе не потому, что им стыдно. Пока есть эта дистанция, есть ощущение, что мыне люди. Животное, скотина, макака наркозависимая. «Сколько?» спрашивают они и моют руки после того, как пересчитают деньги.
Похоже, что в своей внебарыжной жизни Сергейрозовощекий, добродушный и позитивный персонаж. Одна бедаторгует, сука, стаффом. Один маленький скелетик в шкафу.
Только однажды он пригласил меня зайти в квартиру. Когда во время нашего с ним разговора послышался скрежет замка соседней двери и из квартиры вышел толстый пельмень в тельняшке. Под ручку его держала такая типичная кошелка из бедных кварталов: остатки былой роскоши, заношенный плащик, дешевая не по возрасту бижутерия. «О, здорово, Сан Саныч! Добрый день, тетя Галя!» поздоровался Сережа с ними и сказал мне приветливо, будто я был его лучшим другом: «Давай, проходи!». Дверь закрылась. «Сколько?» спросил он абсолютно нейтральным тоном.
Но как к дилеру у меня к нему претензий никаких нет. Никогда не бодяжит, дорожит постоянными клиентами, при крупной покупке сам предлагает скидку. Знает, где брать, не исключено, что сам возит через границу. Когда-нибудь и его закроют. И его круглыми щечками по полной насладятся тюремные бугаи. Именно с его стаффом у меня связано одно из самых необычных переживаний.
Случилось это почти сразу после нашего знакомства. Стимулом был обычный дешевый стишок-витаминка, пятьдесят юаней, серый пластиковый листок, черный маркер. Я употребил за столиком в шикарной кофейне под сенью кованых светильников и пурпура, которым был задрапирован потолок. Развернул, пробежал глазами и удивился отточенности стиля, перечитал еще раз, медленно, вдумчивои спрятал в карман. Официант принес тирамису, полил пате бальзамом и поджег егоголубое пламя, вечная память героям гастрономии. Я достал листочек, поднес к огню и, когда он занялся, бросил в пепельницу. Прихода не было никакогодушу рвало на части исключительно от поэтического впечатления. Это был какой-то гений меланхолии, точный и безжалостный. Не исключаюкакой-то автор российского Серебряного векатам много было великих женских имен, отмеченных деструктивной пессимистической силой. Вот этот фрагмент.
Іду адна, а прада мноюноч,
шырокі шлях, няздзейсненыя мары.
Густая цемень сцелецца ля ног,
а бледны месяц партызаніць ў хмарах.
Каля дарогі дрэвы сталі ў строй
шыракаплеча і непераможна.
Дзесь у сяле сабакі між сабой,
як часам людзі, сварацца бязбожна.
Сяло ня спіць, гараць агні здалёк,
за імі дом мой, там ніхто ня свеціць
Страсае ціха росы на пясок
зусім нямы мой спадарожніквецер.
Шляхі вайны. Па іх іду ўсю ноч.
Разведчык-месяц з хмараў выглядае,
а росы, росы сыплюцца ля ног,
з вачэй ці з траў, я і сама ня знаю
И вдруг без всяких там глюков, без традиционной утраты ориентации в пространстве и времени, я ощутил тебя таким никчемным и никому не нужным, каким может чувствовать себя только человек в Минске в сорок седьмом столетии по китайскому календарю. С удивлением я наблюдал, как у меня полилось из глаз, из носая пробовал задушить плач салфеткой, пытался спрятать глаза, но лилось, текло по щекам.
Сейчас мне сложно объяснить, почему я плакал. Мне было жаль Ганина, мне было жаль женщину, написавшую стихотворение, мне было жаль себя, мне было обидно за собственную ничтожность, мне было противно оттого, что я ни во что не верю, а автор стихотворения, кажется, верила. Мне даже показалось, что моя болезненная привязанность к мове вызвана «кризисом веры» (любая современная книжка по поп-психологии разъяснит, что «кризис веры»это такой же результат неэффективного маркетинга, как и кризис продаж. А если налицо кризис продажзначит, ты не тем торгуешь: смени товар, и бизнес забурлит). Плач становился все сильнее. Чем больше я пытался успокоиться, тем больше меня одолевали рыдания.
Человек, который плачет в ресторанеэто скандал. Cold sex, постмарксистская критика чувственности, безэмоциональное потребление, человек как машина самоудовлетворениявсе эти концепции привели к тому, что мир чувств стал практически таким же непристойным, как и мир употребления мовы. Хотите удостовериться в том, что мыуже не люди? Поплачьте в кофейне. Если вы еще на это способныискренне расплакаться. Если вам это позволят косметика MaxFactor и ваш консультант по омоложению.
Через пять минут судорожных рыданий я услышал характерный звуккто-то сфотографировал меня на мобилу. Через десять минут ко мне подошел вышколенный официант в ливрее и с казенной озабоченность осведомился, не вызвать ли мне «скорую». Я рассчитался и вышел, подгоняемый в спину ветром, в наш Город призраков, где меня ожидала срочная беллетристическая работа в офисе: брендбук компании по продаже компаний, выпускающих калийные удобрения. «Сейчас пройдет! говорил себе я. Скоро успокоюсь!» В офисе впечатлительная секретарша, которая когда-то пыталась вызвать милицию для поисков Ганина, хлопала надо мной крыльями и пробовала напоить то чаем, то кофе, то валерьянкой. «Что случилось? Что с вами случилось?» вопрошала она. Как же теперь люди теряются при виде сильных эмоций!
«Ничего. У меня просто аллергия», отвечал я. «Может, скорую вызвать?» предлагала девушка. Меня тем временем трясло от плача, идущего из самого сердца. Я заметил, что писать в состоянии таких сильных рыданий неудобно, потому что слезы и сопли норовят залить клавиатуру. Я ревел более сутокдо конца рабочего дня в офисе, потомдома, в подушку, и на следующее утро в офисе, доделывая заказ калийщиков. После полудня в моем кабинете никого не осталось: видимо, коллеги боялись, что мой «психоз» может быть заразным. В 16.30 мне на стол лег стандартный офисный бланк с уведомлением о моем сокращении ввиду плановой минимизации корпоративных затрат. Принесла мне его впечатлительная секретарша. Когда я уходил, неся коробки с накопленным за время работы барахлом, я слышал, как она говорила подружкам: «Ой, девочки, я себя такой виноватой чу-у-увствую!».
Так я стал свободным человеком с уймой свободного времени для употребления мовы.
Когда у меня заканчиваются деньги, я иду и месяца два разношу по офисам бутыли с питьевой водой «Трайпл». Или расклеиваю афишки тайских массажных салонов в Дроздах. Или работаю лифтером в «Кроун Плаза»мой французский прононс по сию пору производит впечатление на местных менеджерш, которые никогда выше шестого этажа (где их дрючит директор по персоналу) не поднимались. Я поправляю фирменную фуражку, я улыбаюсь и спрашиваю «Quelle etage?» Я прикасаюсь к кнопкам лифта рукой, затянутой в белую кожаную перчатку, полный элегантности и чувства собственного достоинства. Диоген бы гордился мной. Временами местные арабы, старательно маскирующиеся под французов, чтобы произвести впечатление на своих девок, делают вид, что не понимают мой французский. Тогда, бывает, я выхожу из себя и работу приходится менять, а кулаки заживают сами.
В последние несколько месяцев работодатели, быстренько заглянув в историю моего трудоустройства в паспорте гражданина Северо-Западных земель, предлагают мне работу, связанную скорее с физическим, чем с умственным трудом. Я прихожу в офис, рассчитывая на позицию этикет-консультанта, специалиста по переговорам с китайцами, а устраиваюсь мыть пол и заварочные чайники после таких переговоров. Говорю же, Диоген бы мной гордился.
Вот только не надо меня жалеть, жалейте себя! Если живешь в заднице и тычеловек с образованием, позицией и гордостью, в сорок у тебя есть выбор. Или ты становишься говномтой самой субстанцией, которая и должна находиться там, где ты родился, и тогда у тебя будет карьера, символический капитал и секретарша с всегда готовым к употреблению фитнес-задом. Или ты пытаешься оставаться человеком, и тогда задница тебя отторгает, а все вокруг смотрят на тебя, как на говно. Потому что для говна не говноговно (такой вот афоризм). Можете называть меня cuwn, можете называть меня джанки, но лучше, дорогие мои, посмотрите на себя. Даже если вы и купили себе флэт с прекрасным видом на город с высоты птичьего полета, птицей от этого вы не стали, потому что субстанция, из которой вы сделаны, плавает, а не летает.
И то что я ворую из гипермаркетовне свидетельство бедности, а мировой тренд, антипотребительское левачество, мой стихийный бунт против того, что вы мне навязали в качестве правил игры.
Прошло несколько лет с тех пор, как я снова увидел пельменеобразного старшего оперуполномоченного Департамента финансовых расследований Новикова и его дубовый костюм. Мне становится не по себе, когда я отдаю себе отчет в том, что все это время они за мной следили. Будто бы я был насекомым, живущим в домашнем муравейнике из прозрачного пластика.
Почему они взяли меня только сейчас? Сами они, наверное, сказали бы так: «Потому что появилась оперативная целесообразность».
Барыга
Сто пятнадцатый сонет. Там было так: «Хлусіў я ў сваіх ранейшых песнях, што нельга мне цябе любіць мацней. Не ведаў я, што полымя прадвесні, магло пасля гарэць яшчэ зырчэй».
Ну?
Элоиза сидела напротив меня. На этот разреальная, а не привидевшаяся во сне или грезах. Она была такая реальная, что до нее можно было бы дотронуться. Если бы я был уверен, что после этого меня не казнят за оскорбление четыреста тридцать восьмой.
Ну и, Сергей? Где тут слово?
Я думал Что «прадвесні» Это логично. Сначала говорится про «любовь», а потом «полымя прадвесні», которое могло бы гореть «зырчэй», чем их любовь. Можно допустить, что «прадвесне»что-то между «любоўю» и «каханнем», разве не так?
Дурак! она рассмеялась. Какой же дурак!
Посмотрела мне прямо в душу с таким шутливым выражением лица, будто решая, продолжать ли издеваться надо мной или, может, объяснить. В такие моменты она напоминала игривую кошечкукаждая черточка ее лица источала дурашливость. Я не представляю, как такой человек мог руководить крупной и полностью законспирированной боевой организацией.
Сергей. Прадвеснеэто слово, которое означает время, предшествующее весне.
И что, есть специальное слово для этого времени?
Наши предки так ждали тепла, что выдумали особое слово для обозначения этой поры. Когда снег уже почернел, земля под ним проснулась, но вода в лужах еще не оттаяла. Потому что все еще зима.
Вот оно, значит, как, я вздохнул.
Но видишь, в этом весь Дубовка. Чтобы заполнять безэквивалентной лексикой даже перевод Шекспира. Потому мы именно за ним и охотились. Это все? Это все, что ты вспомнил?
Нет, ну почему все? я наморщил лоб, имитируя серьезную умственную деятельность.
На этот раз меня привезли к ней после первого короткого сигнала: «Готов встретиться. Есть версии». За мной заехал не обычный китаец с заученной фразой «сыредуте за мной», а беларус из числа приближенных Элоизы, которыми командует лично Сварог.
Так что еще? Выкладывай! не терпелось ей.
Есть еще вариант«змуста».
Змуста? она нахмурилась. Что-то странное. А в каком контексте?
Ну, там так: «Калі мне ў сэрцы месца не стае, а захапленне змусту прынясе».
Она выхватила pad и записала слово. Я заметил, что ее щеки от азарта и волнения порозовели. Да, мова интересовала ее значительно больше, чем я. И это нормально. Просто я слишком сентиментальный.
Нет, не то! Потому что в этом предложении есть подлежащее, «захапленне», оно тоже означает чувство. Целиком исключено, что в такой ряд добавлено еще одно обозначение того же самого. Но слово действительно утраченное. Будем копать семантику
Там просто еще в одном месте оно есть. В 151-м сонете: «Каб грэшных думак ты сама не мела, адкуль бы iх дазналася душа? Пакуль не спакушае змуста цела, нiхто не мог бы плоцi спакушаць».
Элоиза пометила всю фразу. Почерк у нее был, будто у очень взволнованного каллиграфа. Но получалось красиво, как на рекламе Diesel. Стик она держала так, будто это кисточка.
Элоиза, а можно личный вопрос?
Она подняла глаза и посмотрела на меня с удивлением. Будто словарь начал разговаривать.
Ну, попробуй.
Я давно хотел спросить А как вас зовут на самом деле? Потому что Элоизаэто же псевдоним, да?
Мы сидели наедине в стандартной китайской харчевне примерно на тридцатом уровне. В таких харчевнях подают момо, чупси и чоумень. Этой владел старый китаец с круглым лицом, выдававшем в нем выходца из Тибета. Мы вошли, он поздоровался, сказав почти разборчиво «добыры день», и ушел к себе на кухоньку колдовать над газовой колонкой. Сварог стал у выхода, его бойцы окружили квартал, не подпуская никого к харчевне. Два китайских гражданина в очках, по видустандартные торговцы палеными мобильными телефонами «Эппл» (рубашки в стиле «поддельный Pierre Cardin», дополненные ботинками фабрики «Неман»), быстрыми тенями выскользнули прочь, оставив деньги за заказ на столе. Вот же сообразительные людиничего объяснять не надо. Вид татуировок с драконами на шеях парней с автоматами, которые стали у каждого окна, сказал им достаточно.
Мы с хозяйкой чайна-тауна заняли один из пластиковых столиков. Интерьер явно не гармонировал с нарядом Элоизы. Она была одета в строгий гольф MNG и узкие кожаные брюки Prada. На шееплатиновая подвеска. А вокругстены, обшитые белым сайдингом. Над нашим столиком висели дешевые электронные часы с «позолотой» и стандартным китайским китчевым украшениемводопад с непропорционально огромной уткой на первом плане. Владение «фотошопом»не самая сильная черта китайских дизайнеров. Поза у этой утки была драматичная и напряженная, как у античных статуй.
Старый хозяин харчевни принес нам тарелки с едой, которую мы не заказывали. Увидев угощение, я понял, что заказать это мы и не могли, потому что такого нет ни в одном меню в чайна-тауне. На потертом фаянсе с китчевыми розочками утопали в пузырьках арахисового масла золотистые драники.
Приятного аппетита, Наместница! поклонился он Элоизе.
Спасибо, Мо! Ты лучший повар на планете! похвалила она старика. И, обращаясь ко мне, продолжила: Как меня зовут, спрашиваешь? А зачем тебе это нужно? Хочешь гороскоп на меня составить?
Нет, просто как-то неудобно обращатьсяЭлоиза