Не только, как бы невзначай бросает через плечо мужчина, здесь много чего можно только «так», а не «иначе». В этом и есть воспитание. Прошу вас, он останавливается перед высокой двустворчатой дверью и приоткрывает её, пропустив вперёд Лизу, которая всё это время шла скрепя зубами и вонзая ногти себе в ладони и, соответственно, меня.
Вашего мальчика сейчас приведут, добавляет он, закрывая за нами дверь.
Комната, в которой мы оказались, представляла из себя большой зал, в котором стояли несколько десятков, вполне себе уютных, столиков, как в провинциальных американских кафешках из старых фильмов. На противоположной стороне были такие же двери, как и те, через которые мы вошли. Отворились они примерно через пять минут нашего ожидания и в них появились Лёша и сопровождающий педагог, тоже мужчина.
Господи, всхлипывает Лиза, увидев остриженные почти «под ноль» волосы своего сына, что это такое?
Это наше правило, не сбавляя шаг, отвечает за парня педагог, здесь все равны. Это должно быть даже во внешнем виде.
Да? искренне удивляюсь его заявлению. Вы же готовите их к жизни. Так причём здесь равенство?
Притом, что учиться быть частью социума и жить в нёмэто не одно и то же. У нас свои методики, вам в них вдаваться ни к чему, искусственно улыбаясь, уточняет мужчина. Кстати, обращается он уже к Лизе, я классный руководитель вашего сына. Зовут меня Виктор Семёнович. Вы можете знать меня Виктор.
Лиза, коротко отвечает она, не сводя глаз с Лёши.
А вы, я так полагаю, Игорь, инспектор из УИЦ? перевёл Виктор Семёныч, кажущийся безразличным, взгляд уже на меня.
Так точно, отрапортовал я.
Ну, что же, можете сами убедитьсясын Елизаветы, действительно, помещён в образовательное спецучреждение. Так что, полагаю, она имеет право, на определённые льготы. Ну, конечно, на ваше усмотрение, сразу поправил он себя.
Извините, подняла на него глаза Лиза, едва сдерживая слёзы, а вы так и будете здесь стоять?
Сожалею, но моё присутствие обязательно, с показным сочувствием разводит руками Виктор Семёныч. Вообще-то, когда проходят плановые встречи, мы оставляем наших воспитанников с родителями и просто ждём за дверью. Но, у вас особый случай. Это первое свидание. Внеплановое, хочу заметить! Так, что, по инструкции, я должен быть рядом.
Как ты, сынок? едва дослушав отчеканенную речь, наконец, обращается к сыну.
Нормально, отозвался парень, после секундной паузы и с оглядкой на педагога.
Ты хочешь домой?
Я он замялся, потом потянулся к матери и прошептал в самое ухо, я хочу этого больше всего на свете
Слёзы из глаз сына и его матери одновременно расчерчивать щеки солёными струйками.
Так! строго гаркнул педагог. Не шептаться! Это против правил!
Да пошёл ты, со своими правилами! не выдерживаю я внутреннего эмоционального давления, которое уже достаточно промяло ту заглушку из цинизма и навязанных норм, что со временем ввинчивают в каждое из живых сердец.
Простите? искренне удивился мужчина и непонимающе посмотрел на меня.
«Простите», кривлюсь, словно полудурок. Иди на хер, говорю!
А вы точно
Сочно, перебиваю я его, очередной детской кривлякой и въезжаю в ухо, со всего размаху, Серёгиным подарком, купленным на нелегальном рынке. Виктор Семёныч почти беззвучно каркает, отшатывается и валится на пол.
Это чтопистолет? опешил Лёша.
«Это чтопистолет?»продолжаю кривляться, видимо, из-за натянутых до предела нервов. Ну, чего стоите? уже гаркнул я на мамашу с сыном. Ходу!
Я понял, что во мне несколько секунд назад что-то перещёлкнуло. Совсем тихонько, еле слышно. Какой-то микроскопический тумблер в моём сознании, который меняет ход всех мыслей и всю постулативность суждений. С этим щелчком родился новый человекчеловек, ненавидящий современное общество так же сильно, как и себе подобныхпозволивших создать худшее рабство из тех, которое только может быть. Рабство, в котором рабы не понимают, что они рабы
Смотрите, сказал фараон жрецам, внизу длинные шеренги закованных в цепи невольников несут по одному камню. Их охраняет множество солдат. Чем больше рабов, тем лучше для государстватак мы всегда считали. Но, чем больше рабов, тем более приходится опасаться их бунта. Мы усиливаем охрану. Мы вынуждены хорошо кормить своих рабов, иначе они не смогут выполнять тяжёлую физическую работу. Но они всё равно ленивы и склонны к бунтарству Смотрите, как медленно они двигаются, а обленившаяся стража не погоняет их плетьми и не бьёт даже здоровых и сильных рабов. Но они будут двигаться гораздо быстрее. Им не будет нужна стража! Стражники тоже превратятся в рабов. Свершить подобное можно так, фараон сделал небольшую паузу, чтобы максимально привлечь внимание жрецов, которыми и так поглощалось каждое его слово.
Пусть сегодня, перед закатом, глашатаи разнесут указ фараона, в котором будет сказано: «С рассветом нового дня, всем рабам даруется полная свобода. За каждый камень, доставленный в город, свободный человек будет получать одну монету. Монеты можно обменять на еду, одежду, жилище, дворец в городе и даже сам город! Отныне высвободные люди».
Утром следующего дня жрецы и фараон вновь поднялись на площадку искусственной горы. Картина, представшая их взорам, поражала воображение. Тысячи людей, бывших рабов, наперегонки тащили те же камни, что и раньше. Обливаясь потом, многие несли по два камня. Другие, у которых было по одному, бежали, поднимая пыль. Некоторые охранники тоже тащили камни. Люди, посчитавшие себя свободнымиведь с них сняли кандалы, стремились получить как можно больше вожделенных монет, чтобы построить свою счастливую жизнь
Кратий ещё несколько месяцев провёл на своей площадке, с удовлетворением наблюдая за происходящим внизу. А изменения были колоссальными. Часть рабов объединилась в небольшие группы, соорудили тележки и, доверху нагрузив камнями, обливаясь потом, толкали их наверх.
Они ещё много приспособлений наизобретают, с удовлетворением думал про себя Кратий, вот уже и услуги внутренние появились: разносчики воды и пищи Скоро выберут себе начальников, судей. Пусть выбирают: они ведь считают себя свободными, а суть не изменилась. Они по-прежнему таскают камни
Красивая и пугающая легенда, правда? Только мы сами сделали это и сами позволили её усовершенствовать, дать написать вторую часть. Когда рабам, наконец, рассказали, что они рабы. А они, то есть мы, пожали плечами и потащили дальше свои камни. Но я не хочу больше их таскать
А потому, я бегу по узкой дорожке коридора, обложенной с обоих сторон костяшками домино, и понимаю, что мой камень остался там, где сейчас лежит оглушённый преподаватель тюрьмы, именуемой спецшколой, где свободных духом детей делают душевнобольными калеками. Из ответвления коридора появляется сопровождающий нас к этому корпусу педагог, услышавший непонятный шум. Секунду он колеблется в своих суждениях, не веря своим глазам, уточняет«Вы это куда?» В ответ, в лоб ему утыкается дуло пистолета. Учитель человек образованный, всё понимает без слов. И вот мы уже семеним гуськом по уличной асфальтированной дорожке, а вокруг нас раскинулся такой хрупкий мозаичный лес.
Вы понимаете, что вас осудят, бубнит через плечо педагог. И откуда у вас пистолет? Это же невозможно!
Все возможно, коротко отвечаю и для убедительности тычу дулом ему в поясницу.
Нет, снова завертел головой сопровождающий, ну, невозможно же! На входе сканеры металла и оружейного поликарбоната. Сканеры взрывчатых веществ и горючих смесей! Чёрт, сюда даже патрон, не то, что пистолет, пронести невозможно! Твою мать, запоздало озарило преподавателя, он ненастоящий!
Видали, нервно кивнул я своим спутникам, сообразительный!
Прежде чем наш несостоявшийся заложник успевает повернуться ко мне лицом, я обрушиваю рукоятку на его широкий безволосый лоб.
Так он ненастоящий? то ли удивился, то ли расстроился Лёша.
Откуда бы я настоящий взял? снова рявкнул я. Зажигалка это. Бежим! На воротах об этом ещё не знают!
А ещё наше преимущество заключалось в том, что обзор с камер видеонаблюдения той территории, что разделяла корпуса различного назначения от внешнего периметра, был общим. Так было во всех казённых учреждениях. То есть, увидеть, что именно произошло по дороге, было возможно, лишь путём проведения манипуляций с прокруткой записи, игр с зумом и тому подобному. Естественно, никто этим заниматься не стал, посчитав, что с педагогом что-то случилось и гости на всех парах бегут к посту охраны за помощью, а не за тем, за чем бежим мы.
Что там случилось? вышел нам навстречу один из трёх охранников, покинув свою коробку-проходную.
Вместо ответа ему в лоб упёрлось дуло керамического пистолета-зажигалки по тактильным ощущениям неотличимое от стального.
Вы понимаете, что вас сурово осудят? как ни странно, не потерял духа охранник, практически, слово в слово повторив предостережение оглушенного месколко мгновений назад преподавателя.
Это только если поймают, удостоил его ответом, развернул затылком к себе и начал двигаться вперёд, прикрываясь им как щитом.
Коллеги моего заложника, наконец, смекнули, что к чему и, конечно же, нажали тревожную кнопку. Но, дабы не подвергать жизнь своего товарища ещё большему рискуподняли руки вверх, демонстрируя поистине ангельское миролюбие.
Разблокировать двери. Все двери, уточнил я и ещё сильнее вдавил дуло в затылок моей жертвы.
Охрана повиновалась, стараясь делать всё плавно и медленно, чтобы лишний раз не нервировать психа, решившегося выкрасть ребёнка из спецучреждения. Вертушка, преграждающая проход от пола до самого потолка, получила свободный ход. Я кивнул моим спутникам и те спешно миновали первый барьер. Затем прошёл и я, слипшись с моим заложником, словно собаки на случке.
Стволы! скомандовал, как можно более решительным голосом. Оружие на стойку, рукоятками вперёд! Медленно и без глупостей, иначе я убью вашего коллегу.
Двое свободных охранников мельком переглянулись и, поколебавшись секунду, выполнили моё требование. Я кивнул Лёше, он без слов понял и приватизировал оружие.
Пошли, кинул я через плечо Сувориным и те вышмыгнули на улицу. Я же вышел спиной вперёд, все ещё вдавливая в затылок начальника КПП бесполезный кусок керамики. Хотя, как оказалось, не такой уж и бесполезный.
Отойдя от КПП метров на пятнадцать, я отпустил ворот рубашки моего заложника и освободившейся рукой лишил его кобуру привычной тяжести.
У тебя будут очень большие проблемы, не опуская поднятых вверх рук, даже как-то слишком спокойно для сложившегося положения, решает обрисовать мне мои перспективы охранник.
У нас у всех большие проблемы и уже очень давно. Шагай обратно, медленно, лапы держи кверху! Иди к товарищам, они, поди, истосковались уже
Для убедительности я чуть ткнул его в спину, уже стволом его собственного пистолета, что возымело должный эффект. Заложник медленно побрёл к своему рабочему месту, а мы бросились бежать.
Надо сказать, что отечественная полиция никогда не отличалась особой оперативностью. Ни будучи ещё милицией, ни ставшей военсудполом. Потому, когда послышался вой сиренмы уже были в трёх кварталах от спецшколы. К слову, мне такой спринт дался гораздо тяжелее, чем моим попутчикам.
Укрывшись в мрачном проулке, они просто стоят и тяжело дышат, опёршись руками на свои собственные колени. Я же буквально захлёбываюсь собственным хрипом. Сползаю по стене, сажусь на корточки. Руки трясутся, лёгкие кажутся мне невесомыми. Их будто бы нет вовсе Тогда, что заставляет грудь так сильно сжиматься и расправляться вновь? Господи, наверное, меня убьёт не шальная пуля или обязательные работы, где-нибудь в шахте или на захоронении радиоактивных отходов, а мой собственный пропитый и прокуренный организм, взбунтовавшись из-за чрезмерной, в его понимании, нагрузки.
Мне тяжелее всего, но я осознаюфора, которую нам дали, с каждой минутой будет уменьшаться. Не в силах сказать ни слова, просто машу рукой с зажатым в ней пистолетом, призывая следовать за собой. Запоздало понимаю, что не сокрытое от глаз оружиене лучший пособник конспирации. С силой поднимаюсь, ноги безбожно ломит, прячу пистолет за пояс. Почему в кино все делают именно так? Почему он не мешает киношным героям и злодеям? Мы, в особенности я, уже не можем бежать быстро, а потому передвигаемся рысью по мелким зассаным переулкам. Каждую секунду я думаю не о том, куда свернуть или как рационализировать маршрут, который, к слову, представляю себе вполне смутно, а о том, как изловчится, чтобы пистолет не вывалился из-за пояса или не провалился в штаны. Трехкратная передислокация его из области паха в область поясницыничем не помогает. Какая же, наверное, хорошая вещькобура В конце концов, просто скидываю ветровку и набрасываю её на руку, со сжатым в ней пистолетом. Лёша решил проблему гениально и простосложил два конфискованных ствола в Лизину сумку и взялся нести её, чтобы мать не выдохлась раньше времени.
Мы долго петляем по проулкам, пережидаем, снова переходим в ускоренный режим. Я не имею представления, как именно должны вести себя беглецы и по каким принципам ведёт розыск, по горячим следам, военсудпол. И, тем не менее, уже полчаса прошло, а мы на свободе! Всего полчаса, а кажется целая вечность Вдруг лицо Лизы меняется с просто тревожного, на безумное.
Димитар! вскрикивает она.
Димитареё младший сын. Через несколько секунд замешательства мой мозг даёт мне ответ на вопроспочему в глазах Лизы истерика? Сложив «два и два» военсудпол придёт за младшим пацаном. И тогда её сердце Даже не хочу думать.
Я звоню единственному человеку, готовому поддержать меня в любой ситуации. В любой Сейчас главная проверка этого заверения.
Серый, мне очень нужна твоя помощь, говорю я, надеясь, что мою гарнитуру ещё не поставили на прослушку и геомониторинг. Собственно, очень скоро, это станет ясно. Если они уже сложили свои «два и два» то должны были позвонить в УИЦ для уточнения данных.
Опять? слышу я ворчливый ответ своего шефа. Ворчливый, но не испуганный. Значит, ещё нет
Серыйв последний раз, обещаю, не зная смогу ли сдержать обещание, нужно забрать пацанёнка из школы какой? отвлекаюсь, спрашивая я у Лизы.
51. Проспект Ларина, быстро отвечает она.
51-й на проспекте Ларина, повторяю её слова. Зовут Димитар Суворин. И, Серыйвыключи гарнитуру. Встречаемся возле места, где различают «дохлых кляч и старых друзей».
Твою ж мать! шеф, наконец, приблизительно понял, в какое дерьмо меня угораздило вляпаться.
Глава 9. Убежище
Я долго сидел и смотрел в окно. С того момента, как мы с Лизой и Лёшей выбрались на нежилую окраину, прошло почти пять часов. Какое-то время я отвлекался на то, чтобы посмотреть, как обнимаются и облегчают своё горе слезами мать с сыном. Сердце сжималось, в горле вставал комок, и я снова устремлял взгляд по ту сторону окна. Мы нашли пристанище на третьем этаже, в доме напротив того здания, что стало утробой нелегально рынка. С этой позиции хорошо просматривался общий для двух построек двор. Хотелось есть, но чувство голода стояло где-то в сторонке, лишь изредка напоминая о себе завыванием в желудке. Конечно, если бы у меня было больше времения бы израсходовал весь лимит своей карточки, как продуктовый, так и универсальный, дабы потом обменять необходимые изгоям безделицы на пищу. Однако, времени у меня не было. Я вообще не планировал ничего, что могло бы поставить меня за грань закона. Почему я сделал это? Что меня толкнуло, не то что на шаг, а на прыжок за эту грань? Хотя, наверное, это не совсем правильный вопрос. Точнее, не совсем своевременный. Гораздо актуальнеечто делать дальше?
Я долго сидел и думал над этим и до сих пор сижу, но так ничего и не придумал. На коленях лежит пистолет, который я так тщетно пытался умостить за поясом во время нашего побега. Оружию вовсе не хотелось смотреть глазом своего дула на моё хозяйство, сжавшееся от страха, равно, как и на мою задницу, тоже, к слову, сжавшуюся по той же самой причине. Современная модификация пистолета «Ярыгина». Первые версии были не совсем удачными. Пистолет то и дело клинило, причём так, что, зачастую, привести его в боевое состояние без должного инструментария не представлялось возможным. Со временем дефекты, таки, устранили и несколько усовершенствовали модель. Теперь это была вполне себе надежная машинка с довольно вместительным магазином на двадцать патронов. Патроны, кстати, в трофейном оружии, оказались травматическими. Может потому охранники спецшколы и не попытались оказать сопротивление. А может, просто не захотели. Жить, ведь, хочется всем, особенно когда не знаешь, что у твоего противника на вооружении всего лишь зажигалка.