Эй, сучары! Вы чего там, приснули? доносится вместе с настырным стуком кулака в полусантиметровый металл. Тащи молот
Мы ретируемся. План «Б» оказался единственным жизнеспособным. С улицы балкон, с которого имеется возможность перемахнуть на соседний, просматривается. Противников достаточно, чтобы блокировать не то чтобы два, а все пять подъездов. В техническую шахту через разбитую нами стену сначала ныряет Лёша, потом Димитар. Отец помогает забраться в пролом Лизе, поддерживает её за руки насколько хватает длины его собственных, потом скрывается в нашей тайной норе сам.
Стойте! Стойте, сволочи! слышим визг Эдика из средней комнаты.
Освободите нас, Христом-Богом прошу! раздаётся не менее отчаянный крик Феди.
Скрепя сердце оборачиваюсь, и делаю шаг на голос. Сергей хватает меня за рукав и вертит пальцем у виска.
На кой хрен они тебе сдались?
Не могу я так, бросаю ему в лицо, вырывая руку, по-скотски это. Иди, говорю уже через плечо, я догоню.
Шарю по стене в поисках ключа от замочков на стальных тросиках, приковывающих наших пленников к батарее. Гвоздь, на который Сергей повесил ключ, находится не сразу. Отстегиваю старшего, вкладываю в его связанные руки ключ, резко прохожусь своим карманным ножом по многослойной обмотке лодыжек и запястий обоих пленников. Всё! Я своё дело сделал.
Бегу с туалет и слышу, как раздаётся первый удар. Пришельцы начали выбивать кладку вокруг двери, очевидно, для того, чтобы удобнее было её выломать, прямо вместе с металлической лудкой и не заморачиваться на борьбе с неподатливым, довольно толстым металлом. Ныряю в пролом, чуть не проваливаясь вниз, едва успевая зацепиться рукой за стояк водопровода и упереться ногой в необработанный кирпич шахты. Спуск занимает какие-то мгновения, адреналинлучший ускоритель. В самом низу неудобно. Трубы идут на изгиб и частично перекрывают путь. Приходится неестественно изгибаться самому. Застрявших нет, значит и я справлюсь. Стараюсь не шуметь. Упираюсь спиной в кладку и толкаю от себя трубыподдаются. Так потихоньку протискиваю своё тело. Как только ослабляю усилиястояки пружинят и давят на грудь. Ещё толчок, ещё и вот я в подвале.
Осматриваюсь. Вижу своихони нетерпеливо и нервно ждут меня. Отец стоит у окошка, которое было выбрано в качестве аварийного выхода и призывно машет рукой. По очереди выбираемся наружу. Вдалеке жилой город. От первых домов нас отделяет четырёхкилометровое поле заросшее сорняком, которому нипочём никакие катаклизмы. Раньше здесь тоже были дома. Их снесли, но вместо них, ничего так и не построили.
Углубляемся в заросли метров на двадцать и падаем на брюхо. Стараемся дышать как можно тише, хотя получается это плоховсе задыхаются от нашего неожиданного спринта. Доносится грохотнаш оборонительный бастион, в виде толстой металлической двери, пал. Если бы пришельцы знали о том, что положение «закр.» от положения «откр.» отделяют всего две, пусть и массивные, задвижки, то они бы не трудились так долго. Хватило бы лома и пары-тройки крепких ребят. Но, истину глаголят«счастье в неведении» Правда, в данном случае, наше счастье заключается в чужом неведении.
Лежим, почти не дышим. Слышим впереди шуршание сухой травы. Сергей медленно достаёт из кармана пистолет, я делаю то же самое. Поворачиваю голову назад и понимаю, что у отца оружие было наготове уже давно. Нервы словно перетянутая струнавот-вот лопнут. Сквозь полутораметровые иссушенные заросли вижу силуэт. Снимаю «Ярыгина» с предохранителя. Он уже готов выплюнуть из своей хищной пасти резиновую пулю, способную вывести из строя противника. Она не убьёт. Но болевой шок блокирует, связывает врага по рукам и ногам, хотя бы на короткое время, которого должно хватить, либо, чтобы добить ножом, либо, чтобы сбежать. Это если враг один. А еслисколько я их там насчитал? Палец ложится на курок и
Свои! слышу голос Феди, от сердца отлегает.
Какие, на хрен, «свои»? огрызается Сергей, но по голосу понятно, что на его губах улыбка.
Наслежащих на пузе меж жухлых кустов, становится на двое больше. Как бы Сергей не отрицалон рад, что к нам присоединились наши грабители-недотёпы. Ничто так не объединяет, как общая беда. И ничто так не отдаляет людей друг от друга, как благодать. Видимо, беды и несчастья и были придуманы для того, чтобы человек мог оставаться человеком. «Испытание свыше», кажется, так говорят? Что ж, может они и правы
Проходит час. Мы лежим, наблюдаем, как в окнах уже не нашей квартиры мелькают силуэты. Поначалу, незнакомые лица всматривались в пустырь, иногда, даже в тот квадрат, где мы укрылись. Тогда мы, не сговариваясь, переставали дышать. Казалось, я слышал биение не только своего сердца, но и лежащего рядом. Проходит второй. Силуэты всё ещё мелькают, а мы всё лежим. Тянется третий, потом четвёртый Тело затекло, хочется встать, потянутьсянельзя. Время от времени шевелю пальцами ног, чтобы убедиться, что они ещё мне подвластны. То же самое с руками. Перекладываю голову с одной щеки на другую, на коже остаётся рельеф от обломившихся маленьких веточек и камешков. С интересом изучаю рисунок подушечками пальцев, словно незрячий, читая описание к картине шрифтом Брайля. Сам себе улыбаюсь, воображая картинки на своих щеках. Цветок, деревенский домик, собака, а вот нащупал блюдо с курицей, как то, что было в баре Как же хочется есть. Пятый час. Лежим, боимся поднять головы. Слышим какие-то шорохи в доме, из которого так спешно ретировались. Удаляющегося гула моторов не былозначит, враг не уехал. Лежим, молчим
Чего делать будем? первым не выдерживаю именно я, шёпотом обращаясь сразу ко всем. Кажется, шёпот за сегодня стал нашим привычным тоном.
Хороший вопрос, отзывается Федя, следующий вопрос!
Не умничай! шикаю огрызаясь. Кто это такие, лучше расскажи толком.
Я же вам говорилкочевники.
И что? Нам это ни о чём не говорит!
Чёрт возьми! Вы как первый день из города никто не возражает и Федя очевидно понимает, что попал в точку. Что, серьёзно? не верит он в свою догадку.
Серьёзно. Ближе к делу, возвращаю разговор в информативное русло.
Короче, это кочевникикочевые банды. Они не обитают долго на одном местепостоянно колесят. В таких местах как это, где рядом торговляостанавливаются, либо на пару часовпоесть, сбыть товар, либо на неделю-две, а может и месяц, если место хорошее. Ну, знаешь, типа отпуска себе устраивают
Тут же рынокцивилизованное, в каком-то смысле место Им отпор не дают?
Зачем? удивляется Федя. Такие места, как и харчевни или хостелымирные. Здесь нейтралитетникто не воюет. На том же рынке, бандитов, вроде этих, каждый день пруд пруди. Все продают награбленное и никого это не смущает. Главное, чтобы в нейтральной зоне никто не беспределил. За беспредел и наказать могут, причём такие же отморозки, только чтущие порядки.
А как же мы? Мы же возле рынка практически. Почему нас прессуют?
Ну, чуть замялся Федя, мы же не на самом рынке. Тебя могут ограбить, как только ты выйдешь из подъезда, чуть мотнул он головой в сторону дома, где шла торговля, и никто ничего не скажет. Так уж повелось.
Слушай, доносится сзади шёпот Сергея, а чего их военсудпол не прищемит? Вон, какой караван! Это не беглец-одиночка, которого ещё найти надо. Их даже со спутника засечь можно!
А судполу оно надо? тихонько усмехается Федя. Такие банды правительству выгодны.
В смысле? жажду я подробностей.
Ну, они же изгоев простых прессуют? начал рассуждать Федя. Прессуют. Страху на пустые земли наводят? Наводят. Таких, как вы, например, властям сдают? В лёт.
Как это?
Вот так это! Если ты в федеральном розыскеони тебя, за милую душу, сдадут в ближайшем городе или посёлке, где, хоть захудалое отделение военсудпола есть.
А их не принимают? интересуется Сергей. Они же бандиты.
Ну, вот такое правосудие избирательное, констатировал Федя. Они не мешают. Даже помогают. То, что происходит за пределами городоввласть интересует лишь, как бы сказать так
С геополитической позиции, помог я.
Точно! соглашается Федя. А, на то, что происходит меж теми, кто не в системеим насрать. Не совсем насрать, конечно, но, кто кого режетвсё равно. Там другие интересы, как я понимаю
Слышите, вы, «два интереса», зашипел Сергей, делать то, что будем? У меня уже пролежни, наверное
Тихо ты! шикаю на него. Видишьразбираемся.
Ага, поддакнул Федя, видишь
Я тебе сейчас дам, «видишь»! грозит кулаком Серёга. Ты гляди на него
Ладно, Серыйхорош! возвращаю разговор к конструктивизму. Таки, действительно, что делать то, как думаешь? интересуюсь у Феди. Свалят эти товарищи или лагерь разобьют?
Похоже, понравилось им тут, озвучивает он свои догадки. По крайней мере, на ночь похоже останутся.
А завтра могут уехать?
Могут. А могут и не уехать.
Значит так, подвожу черту, они же не будут, наверное, поле это прочёсывать? на всякий случай интересуюсь у более опытных скитальцев.
Не думаю. Если бы хотелиуже бы давно для разнообразия подал голос Эдик. Федя лишь согласно кивнул.
Ясно. Значит, продолжаю свою мысль, ждём темноты и по-тихому валим отсюда.
Куда? шепчет откуда-то слева Лиза.
Не знаю, признаюсь честно, хотя понимаю, что такой ответ устроит немногих, но подальше от этих головорезов.
Я местечко тут недалеко знаю, говорит Федя, для ночлега сгодится.
Так и сделаем, с облегчением резюмирую. Возражений нет?
Ответом послужило молчание, которое в данном положении, было конструктивнее слов.
* * *
Остаток светлого времени суток тянулся, казалось, целую вечность. Мы долго ждали момента, так как все страдали излишней мнительностью. Нам всё время чудилось, что стемнело ещё недостаточно. Когда освещения хватало, чтобы отчётливо видеть в радиусе метров тридцати, не больше, мы решилипора. Однако, теперь нам мешал другой фактортишина. Как только опускается темнота, возникает ощущение, что сам мир засыпает. Каждый звук слышен резко, чётко, разносится на всю округу. Можно было с высокой долей вероятности предположить, что мы уже давно никому не нужны и никто не собирается нас преследовать. Однако, и исключать возможности, что услышав как толпа пробирается по полю сквозь сухой сорняк, который ломаясь трещит будто падающее дерево, какой-нибудь курящий у окошка кочевник не пустит на звук автоматную очередь, так, для профилактики. Кстати, кочевники, действительно, заночевали в доме, который прослужил нам убежищем целых две ночи. Было жаль с ним расставаться, но расставаться с жизнью было ещё жальче.
Из нерешительности нас вырвал настойчивый наказ отца, который встал, огляделся, сказал «пошли». Потом он, для убедительности и излишней аргументации своих намерений, наконец, начать движение, пнул ногой нас с Сергеем, растянувшихся на пузе и опасавшихся сменить позу. Когда мы все поднялись с земли, он кивнул на Запад. «Поезд, пояснил он. Сейчас пройдёт поезд, слышите?»
И действительно, через пару минут тишь нарушил ритмичный стук колёс о стыки рельсов. Он доносился издалека, но с ним была уже не полная тишина. А значит и хруст сухой растительности под неаккуратными ногами чуть размывался на общей звуковой палитре. Мы отошли подальше от дома влево, потом сделали широкую дугу, огибая ещё и соседнее строение, где находился нелегальный рыноктак на всякий случай, и вышли к узкой лесополосе, за которой простиралась полоска давно заброшенных полей, а за ней извивалась река.
Федя убедил нас, что нужно держать путь именно к воде. В тех местах есть, где укрыться от лишних глаз и от возможных погодных капризов. По его заверению, путь должен был занять час-дваэто максимум. Пересечь поле, потом небольшой участок ухабистой степи и «вуа-ля»мы у небольшого прибрежного заброшенного посёлка. На деле, ковыляли мы часа три, ужасно выбились из сил, но, наконец, дошли до нашей точки «Б».
И вот мы встаём на порог того самого убежища, о котором твердил Федя. Перед нами предбанник длинного барака. Другие строения в посёлке, либо, в разной степени разрушены и непригодны для укрытия, либо заросшие сорняком и ядовитой плесенью, вызывающей у человека приступы удушья.
Это и есть твоё место? брезгливо спрашивает у Феди Сергей, заглядывая вовнутрь барака, где кипит своя собственная жизнь маленькой общины.
Тебя что-то смущает?
Да. Это же бомжатник!
А вы кто? окидывает Федя взглядом нашу компашку и усмехается.
Все молчат. ПонимаютФедя, по сути, прав. Мы теперь такие же бродяги, как и все, кто копошится в грязи покосившегося барака, а может и хуже. У местных, хотя бы такой дом есть. Все это осознают, но привычки просто так не исчезают.
Мы брезгливо проходим мимо сидящих у стен чумазых людей, стараясь соблюдать почтительное расстояние. Всем противно и мне тоже. А ещё противнее, что я понимаюв этих людях течёт такая же кровь, как и во мне, но я всё равно не могу подавить своё отвращение и от этого начинаю себя ненавидеть. Ведь, дай им дом, условия, работу с достойной оплатой и они будут ничем не хуже настех, бывших. А может и лучше. А может и мы, через месяц, станем ещё более отпугивающими взгляд, привычный лишь к городскому быту.
Федя ведёт нас вглубь барака. У одной из железных бочек, в которых мерно горят какие-то разномастные деревяшки, народу чуть меньше. Он указывает на свободное пространство. Превозмогая брезгливость, садимся на грязный, заляпанный непонятно чем, пол.
Спасибо, говорю Феде, и тебе Эдик, киваю младшему горе-налётчику.
И тебе спасибо, Игорь, отвечает старший «бандит».
А мне за что?
За то, что не оставил там, прикованными к батарее. Знаешь, кочевники редко отпускают на все четыре стороны. Даже если попробовать купить свою жизнь, вероятность того, что, когда выбьют из тебя всё хоть мало-мальски полезное, не прирежуточень мала. А с нас и брать-то нечего было. Так что точно кирдык.
Который час? вдруг спрашивает Лиза.
Полночь почти, отзывается отец вытягивая ладони к огню.
Спать давайте предлагает она, скосив глаза на задремавшего на её плече Димитара.
Давайте, соглашается Сергей.
Лиза, Лёшак огню поближе двигайтесь, машет рукой отец.
Нет, спасибо, кивает она на сидящую рядом с нами старуху, раскачивающуюся из стороны в сторону, будто в трансе, и парня, трясущегося, явно от наркотической ломки, расположившегося по другую сторону бочки, нам и здесь, у стеночки, хорошо.
Холодно будет, качает головой отец.
Нормально, упрямится Лиза. Лето, почти
Наблюдая за лёгкой полемикой, устало укладываюсь поближе к костру, сворачиваясь калачиком. «Спокойной ночи», бормочу, закрывая глаза и, почти сразу, проваливаюсь в сон.
Я снова маленький. Снова это чувство, такой искренней и чистой, беззаботности. Такое мягкое и слегка щекочущее нутро, простое и, в то же время, неописуемо многогранное Такое однозначное счастье.
Я бегу по возведённым стенам недостроенного дома, смеюсь. Мы играем. С кемдаже не знаю. А важно ли это, если есть оно, счастье? Мне так весело. Так свободно дышится. Я взбираюсь на плиту перекрытия, ложусь на живот и заглядываю на первый этажникого. Меня не видно, но я решаю спрятаться там, где меня ещё сложнее будет найти. Стены второго этажа выведены на уровень третьего, только перекрытия не проброшены. Кладка по краям выщерблена временем. Как раз достаточно для того, чтобы цепкие детские пальцы нашли опору.
Взбираюсь на самый верх. Стена толщиной в два с половиной кирпичавполне хватает для того, чтобы скрыть тонкое детское тело от обзора снизу. Ложусь на спину. По-доброму ухмыляюсь. Меня не видно! Снизу посмотрятпусто. А я здесь! Никто меня не найдётя уже победитель! Чуть отодвигаюсь от внутреннего края, чтобы полностью включить свой детский режим невидимки. Ещё чуть-чуть, ещё Не понимаю, что происходит. Левая лопатка проваливается вниз и я, с ужасом, понимаю, что падаю. Успеваю уцепиться рукой за край. Сначала одной, потом второй. Поражаюськакие же цепкие детские руки. Сил хватает, чтобы держать тщедушное тело. Подтягиваюсь, закидываю на плоскость правое предплечье, но тут пальцы левой руки соскальзываютот кирпича, в который они впились, отламывается край. Я теряю хрупкое равновесие и меня, снова, тянет вниз. В истерике скребу крошащийся рукотворный камень.
Тут справа на стену, тем же путём, что и я, взбирается мужчина. Лицо его сокрыто капюшоном толстовки. Он на полусогнутых ногах подбегает ко мне и протягивает руку, она вся в язвах и коросте. К горлу подступает комок, а внизу живота холодеет. Я ещё яростнее начинаю скрести кирпич, но это не приносит ничего, кроме стёртых в кровь пальцев. В отчаянии я заглядываю в капюшон и вижу своё лицо. Вижу себя, только взрослого, такого как сейчас. Лишь лицо другое, страшноепобитое кожными хворями и с отпечатками невзгод и лишений, выпавших на век, того, другого меня.