Слезай. Здесь нас могут увидеть в бинокль.
Спасибо, что подвез.
Да ладно. Там, у себя, присмотри за Трис.
Мы теперь заговорщики оба. Смертники. Что-то жутко.
А с чего ты отказался? Ну, по правде?..
Прежде чем ответить, Коби крепко подумал.
Они, эти двое, настоящие. В глазкекак сон, но все это взаправду есть. Вот прямо за стеной уже империя, представь. А если стену построили, то и передвинуть ее можнодальше, на весь Кент.
Кинат.
Нет уж, Кент!
А по-русски?
Собрав в уме понятие о новом языке с его особенным произношением, Коби старательно выговорил:
Kentskaya oblast.
Ничего, красиво так, годится. А почему я«черный толк», яйцо не говорило?
От религиозных вопросов Коби предпочел уйти в сторону:
Тебе имя уже дали?
А как же! ЯLev.
Yakov, будем знакомы.
Пожимать руки неверным не принято, но Лейс и тут преодолел себя, прибавив:
Надо найти место, чтоб встречаться без опаски.
Верно. Тебе сказали, что зерна могут множиться?
Ка-ак?..
Без вражды, в безопасности и с тем, кому веришь, если держать зерно вместе.
Надо проверить. Про себя Лейс наметилс кем.
Как повествуют базы данных, с них и началась история Кентской автономной области (первоначально Кентское наместничество), и хотя могилы мучеников Якова и Льва в Архангельском соборе Кентербериусловные, почитание ихпрежде всего там.
Офицеры научно-практической миссии «Посев» Щербаков и Акчурин, взявшие Льва с Яковом в работу, известны гораздо меньше. Кроме энциклопедий, найти их фамилии можно в отчетах отдела экспансии при Министерстве заморских владений Российской империи.
Олег ДивовЗанимательная дипломатия
Помню, как сейчас: я стоял на краю летного поля, а экипаж Чернецкого бодро прошагал мимо к своему конвертоплану, и командир воздушного судна смотрел куда-то вперед и вдаль, не замечая никого, зато второй пилот Шурик Гилевич издали мне подмигнул.
Они все были очень красивые и деловые в темно-синей форме гражданской авиации, такие шикарные ребята, ну просто герои, прямо хоть лети с ними вместе спасать мир, но вот нутром понимаешь, что имможно, а тебе нельзя.
На планете карантин, полеты запрещены. И если эти бедовые парни решили-таки подняться в небо по своим неотложным героическим делам, ты-то не дергайся.
Следом за экипажем прошли геологи, которым тоже летать нельзя, но в своих защитных робах они смотрелись рядом с авиаторами как багаж и глядели чистым багажом, равнодушными глазами, демонстрируя всем видом, что если КВС Чернецкий задумал грузить балласт, ему лучше знать. У них крепко спетая банда типа «сам погибай, товарища выручай» а ты жуй травинку и не вмешивайся. Зря, что ли, тебе подмигнул Шурик, он попусту не подает сигналов.
Травинку я жевал и глазел по сторонам не ради безделья, а согласно этикету: стояли мы на краю поля с великим вождем Унгусманом по прозвищу Тунгус, имея вполне дружескую, однако утомительную беседу на актуальные темы внутренней политики. Смотреть на вождя династии Ун, покуда он вещает, не положено. Но опустить очи долу не позволял уже мой личный статус. Приходилось, навострив уши, озираться туда-сюда, то на далекую глинобитную стену местной столицы, где мудро и жестко правил Тунгус, то на домики нашей базы, где свирепствовал начальник экспедиции полковник Газин. В обоих случаях зрелище не радовало.
Я слишком хорошо знал, что творится там внутри.
А на орбите звездолет, только нас не заберет.
Очень не вовремя я вспомнил, что хочу домой и не могу улететь. Моя третья полугодичная вахта здесь подошла к концу, но так и не завершилась. Мои профессиональные навыки больше не имеют значения, я никому не могу помочь, ничего не могу сделать, от меня никакого толку. Временами так устаю, что готов сдохнуть, но даже на это не имею права
И тут летчики изобразили свой, извините за выражение, демарш. Пока я пытался его осмыслить, Тунгус как-то весь подобрался, двухметровая антрацитовая громадина, и сделал короткий едва заметный жест от живота, будто оттолкнул Чернецкого и компанию тыльной стороной ладони. У нас это значит «шли бы вы отсюда», а у местныхнаоборот, универсальный знак сопричастности и пожелание скорейшего исполнения задуманного.
Чернецкий вдруг коротко оглянулся через плечо и кивнул Тунгусу.
Грешным делом я испытал вместе с недоумением известное облегчение. Вождь меня совершенно измучил, приятно было отвлечься.
Не знаю, объяснит ли это мое замешательство, но великий вождь Унгусман действительно великий, у нас теперь таких не делают. Он до того великий, что ходит повсюду один и с голыми руками, может себе позволить. Видит насквозь все живое, а оно его слушается. Даже лютые степные псы, которые чисто из вредности не поддаются одомашниванию, завидев Тунгуса, радостно виляют хвостами совсем как земные собаки И когда этот ослепительно-черный и оглушительно харизматичный дядька начинает на тебя давить, а ты жуешь травинку и делаешь одухотворенное лицо, ей-богу, даже война обрадует.
Обычно вождь меня не плющит своим величием, держит за равного. Я ведь из «первой высадки» и с тех пор здесь, считайте, прописался. Тунгус зовет вашего покорного слугу другом. И сегодня чисто по-дружески так наступил на горло, что я счастлив был отдышаться хоть самую малость.
А Тунгус сказал, провожая летчиков взглядом:
Хорошие парни, доброе задумали, почему вожди запрещают им?..
И сам же ответил, пока я искал слова:
Вожди боятся потерять силу управления. Понимаю. Сам такой. Иногда проще все запретить, чем устранять последствия. Особенно в трудные времена. Но если находятся герои
Я не успевал переводить слово в слово; к счастью, речь любого туземца по умолчанию «пишется», потом расшифруем, да и общий посыл ясен. Тунгус пытался донести до меня очевидную, как ему казалось, мысль, что правильный вождь умеет отличать правильных героев. И даже когда всем запрещено все подчистую, надо оставлять лазейки для хороших парней: вдруг они своим самоуправством выручат племя, не казнить же их потом.
Второй смысловой слой я тоже выловил: Тунгус деликатно намекнул, что очень уважает полковника Газина, и вообще русские молодцы ребята, но стоило бы нам наплевать на отдельные запреты, а то как бы не стало еще хуже. Сдохнем же.
У местных есть аналог нашему понятию «интуиция». Летчики, на взгляд Тунгуса, сейчас повиновались инстинкту и потому имели шанс на выигрыш; а контрольная башня, с которой начали орать невнятное, она как стояла на месте, так и обречена стоять. Ну и заткнулась бы. Сошла бы за умную.
Вот семеро смелых! провозгласил вождь. Запомни их, друг мой. Наверное, их потом накажут. Но такие, как они, проложили твоему народу дорогу к звездам!
Тунгуса так разобрало, что он даже руку положил мне на плечо, а другую эпически простер Чернецкому вослед.
Я ничего не понимал, кроме того, что вождь, в отличие от меня, все понимает.
Честно говоря, я не мог в тот момент нормально исполнять служебные обязанности, поскольку боролся с приступом паники.
Вождь пришел по вопросу, как я уже говорил, внутренней политики: он настоятельно рекомендовал мне сделать ребенка его младшей дочери, прекрасной Унгури. Тунгус знал, я буду против; а я вдруг почувствовал, что очень даже «за» помирать, так с музыкой. Тут-то мне и стало дурно, впервые по-настоящему дурно за последние безумные полгода, когда сначала убился Сорочкин, а потом на глазах развалилось все, и прахом шли былые достижения, и смерть косила местных, и вчера погиб наш спецназ Мы в поисках выхода метались так и сяк, плевали на дисциплину, нарушали карантин, это было в порядке вещей, и я не чувствовал страха. Теперькогда понял, что летит к черту моя профессиональная этика, испугался. Значит, край настал. То ли сдают нервишки, то ли я чую, как близко погибель, и мечтаю хоть под занавес немного побыть нормальным человеком.
А великий вождь Унгусман, папуас этакий, не боится ничего, он считает, что у нас временные трудности и русские с ними совладают.
Мы уже сами в себе разуверились, а туземецверит в нас.
Спасибо ему, конечно.
А семеро смелых, растуды их туды, полезли в конвертоплан.
У нас в санчасти на сегодня пятеро, двое с подтвержденным иммунитетом, но вирус «пробил» его. В городе около двух тысяч больных, и тысячу уже похоронили. Атипичная ветрянка валит местных без разбора со смертностью под сорок процентов у детей и семьдесят у взрослых. Мы кое-как сбиваем эти показатели до десяти и тридцати. Наша полевая лаборатория превратилась в фармацевтический заводик и пыхтит, как самогонный аппарат. Вся экспедиция, кроме спецназа и транспортников, вспомнила навыки парамедиков и бегает по столице, пользуя страдальцев жаропонижающим и окормляя здоровый еще народ иммуномодуляторами.
Сотня русских на двадцать тысяч местных, как вам такой расклад. Переболевших туземцев мы обучаем, даем им экспресс-аптечки, это здорово помогает. Но легче на душе не становится.
Народ счастлив, что русские с ним возятся, и дохнет, улыбаясь. Русские пока вроде не дохнут, зато болеют трудно, заливаясь слезами и матерясь. Когда подскакивает температура и у человека ослабевает контроль, становится видно, как тяжело мы переносим стыд и позор.
Вирус земной ветрянки боится солнца, живет на открытом воздухе десять минут, шансы заболеть повторно близки к нулю. А эта сволочьтакая устойчивая и злая, будто ее нарочно выпестовал безумный ученый, подправив слабые места. Почему она мутировала и набрала силу, отдельная тема для разговоров шепотом. Лично я об этом даже не думаю. Была идея, я ее оформил, послал куда надо и забыл. Как советует доктор Шалыгинне умножайте сущностей, а то с ума сойдете, тогда придется вас поймать и вылечить; вы же этого не хотите, правда?
Мы заперты тут полгода, а кажетсяполжизни. Помогаем местным по собственной инициативе. В первые дни эпидемии метрополия не успела принять никакого «решения по туземцам», и мы буквально навязали Москве свой выбор, о чем не подозревает даже полковник Газин. Он-то уверен, будто дома ему аплодировали. Считается естественным, что в какую бы задницу ни угодил русский человек, то поступит по совести, ибо русская идея есть идея справедливости для любой божьей твари. Мы в ответе за тех, кого приручили, и так далее. Чисто для протокола Газин собрал личный состав, поставил вопрос на голосованиеи все сделали шаг вперед. А Москва долго чесала в затылке, требуя отчет за отчетом, прежде чем сообразила, что чем бы экспедиция ни тешилась, лишь бы не вешалась, и одобрила наши действия.
Тем более одно самоубийство за нами уже числилось.
Полковник много чего сказал об этом прискорбном инциденте. А мы стояли и губы кусали от бешенства. А некоторые глупо хихикали на нервной почве. До нас четыре месяца ходу на сверхсвете, с нами можно только по дальней связи переругиваться, зато какой каннибализм сейчас в Управлении Внеземных Операций, где полезли друг на друга медицина, психология, безопасники, а еще начальство мертвеца Поглядим, кто уцелел, когда вернемся домой.
Если вернемся.
Тунгусу знакомо понятие «мор»; он полагает, что заразу принес торговый караван с западакак минимум он так говорит, а что думает, бог весть. Вождь закрыл столицу наглухо, но за пару дней до того случилась плановая рассылка гонцов с новостями и ценными указаниями. Вернуть успели меньше половины курьеров, остальные ушли далеко, а следом поскакали «вестники мора» короче, черт знает, сколько племен они совместными усилиями заразили. Разведка гоняет высотные дроны над континентом, мониторя ситуацию, и ничего не рассказывает: полковник запретил. Он не доверяет Тунгусу и все пробует догадаться, где этот хитрый папуас учуял выгоду в таком безнадежном деле, как эпидемия, готовая перейти в пандемию, и какой подлянки от него ждать.
Кочевые племена уже пару раз подъезжали к нам с идеей совместно ограбить столицу. Гордые черные морды степняков были украшены довольно точными копиями наших респираторов. Здесь быстро соображают и быстро учатся. Красивый, умный и благородный народ. А мы, с их точки зрения, милашки и симпатяги. Что наводит на размышления. Звать местных «братьями по разуму» не повернется язык. Судя по тому, насколько совпадают наши представления об эстетике, у нас общие предки.
Когда нас осчастливили вторым деловым визитом, из города внезапно явился Тунгус. Великий вождь династии Ун тепло приветствовал милых родичейкочевые вожди его кузены или вроде тогои обещал: едва мор в столице пойдет на спад и великий будет чуток посвободнее, то пригласит всех в гости и сделает такое заманчивое предложение, что те не смогут отказаться. Еще он от души пожелал кочевникам доброго здоровья. Типа, оно им понадобится.
Несостоявшиеся грабители погрустнели и убрались восвояси. Попутно они стянули у нас с помойки бочку из-под краски, дырявую покрышку от вездехода и полевой системный интегратор, который мы безуспешно искали всей базой второй месяц. Когда его уволокли на пять километров, интегратор включил самоподрыв и громко бахнул. Загорелась степь, Чернецкий и подъемный кран несколько часов мотались туда-сюда, заливая пожар. Тунгус долго хохотал и сказал, что он нас обожает. Полковник рвал и метал.
Со стороны это было, наверное, забавно, а нам как раз таких приключений не хватало для полного счастья, экспедиция и без того валилась с ног. Москва подбадривала советами по дальней связи и клялась: вакцина уже в пути. Доктор Шалыгин построил модель вируса и отослал ее на Землю в первые же дни эпидемии. Вся загвоздка была в том, что наладить на месте производство вакцины без «живых» образцов и набора материалов мы не могли. Оставалось держаться извечным нашим манером, коим славны русские, «стоять и умирать». Трудиться и ждать.
Дождались мы третьего дня: на орбите нарисовался тяжелый звездолет МЧС «Михаил Кутузов». И настало бы нам облегчение, но мы спускаемый аппарат с вакциной, как бы сказать помягче, не поймали.
То есть мы старались, но куда нам с ним справиться.
Связисты говорят, когда полковник обсуждал этот умопомрачительный казус с командиром «Кутузова», было полное ощущение, что Газин вот-вот выскочит на улицу, откроет стрельбу из пистолета вверх, дострелит до орбиты и продырявит звездолет, чисто со злости.
Он так на него орал: «Падла ты одноглазая!» что слышала вся база.
А командир ответил: простите, ребята, сбой системы ориентации, виноват, но помочь ничем не могу, вы на карантине, у меня приказ.
Ага, закричал Газин, пусть мертвые сами хоронят своих мертвецов, вот твой приказ, да?! Ну и лети отсюда, железяка хренова, без тебя справимся!..
Не справились. Потеряли десять человек. Это был такой удар, что экспедицию будто пыльным мешком по голове стукнуло, всю и сразу.
И сейчас я твержу себе: поверь вождю, он не ошибается, у Чернецкого сработала интуиция. Разве трудно поверить?
Трудно.
И эти семеро смелых, растуды их туды, сели в конвертоплан, и сразу врубились движки, а я стоял, жевал травинку и наблюдал. Чернецкий не выглядел сумасшедшим или дезертиром, он смахивал на человека, затеявшего авантюру, за которую по головке не погладят. Но раз Чернецкий рискует, значит, он видит какой-то вариант. Все КВС так обучены, чтобы в безвыходном положении использовать любые ресурсы. Они дерутся чем попало и до последнего вздоха. В точности как командиры звездолетов, кораблей, субмарин, в общем, нормальные русские офицеры.
От контрольной башни бежали люди, на взлетке тоже началось суматошное движение, но делать что-то было уже поздно. Ну разве схватить конвертоплан за хвост манипулятором подъемного крана. Хорошая, кстати, идея. Поймать, да и черт с ним, как мудро заметил великий вождь Унгусман. А то развелось героев. Имперское мышление, видите ли: наш паровоз вперед летит, а кто не спрятался, тот не пьет шампанского.
Одного я не мог угадать: зачем Чернецкому геологи с пустыми руками, без рюкзаков и инструмента. Лишних три центнера и более никакого смысла И тут в голове мелькнуло: развесовка. Геологи имитируют полную штатную загрузку машины. Похоже, нас ждет воздушная акробатика.
На душе стало как-то пусто и холодно. Я все понял.
Тунгус отпустил мое плечо и вполне по-человечески сложил руки на груди. Вид у него был самый что ни на есть довольный. Вождь наслаждался подготовкой к несанкционированному подвигу, за который ему не придется никого дубасить по голове.
Конвертоплан дал тягу. Маленькая забавно сплюснутая машинка с плоским брюхом и прямоугольным крылом, прочно стоящая на крепком шасси, окуталась пыльным облаком, и вдруг из него раздался такой адский рев, будто там разбудили дракона неким вполне непечатным способом.