Сегодня ночью чувство голода терзало его меньше, чем горячее желание поскорее прибежать в аббатство и сообщить о находке. Однако поступить так означало отказаться от своего призвания. Даровали ему знамение небеса или нет, но Великий пост он должен провести здесь, в бдениях, словно ничего особенного и не произошло.
Сидя у костра, брат Фрэнсис сонно смотрел в темноту туда, где находилось Убежище Радиации, и пытался представить себе, что на этом месте возвышается величественный собор. Эта фантазия радовала его, хотя с трудом верилось, что этот удаленный уголок пустыни будет выбран в качестве центра будущей епархии. Ладно, пусть не собор, церковь поменьше церковь Святого Лейбовица в Пустошах, окруженная садом и стеной, с гробницей святого, к которой из северных земель стекаются потоки паломников с препоясанными чреслами. «Отец» Фрэнсис из Юты показывает пилигримам развалины, даже проводит их через «Второй Люк» к чудесам «Закрытой Среды» и дальше, в катакомбы Огненного Потопа, где где А потом он отслужит мессу у камня-алтаря, в котором заключена Реликвия святого лоскут мешковины? нитки из петли палача? отстриженные ногти со дна ржавого ящика? А может, «ПРОГРАММА СКАЧЕК»?
Фантазия брата Фрэнсиса увяла. Его шансы стать священником стремились к нулю. Братья Лейбовица не миссионерский орден, и священники им были нужны только для самого аббатства и нескольких небольших монашеских общин в других местах. Более того, официально «святой» еще считался всего лишь блаженным и не будет объявлен святым до тех пор, пока он не сотворит еще несколько достоверных чудес, подкрепляющих его причисление к лику блаженных. Хотя, в отличие от канонизации, статус блаженного не являлся доказательством святости, это давало монахам ордена Лейбовица право официально поклоняться своему основателю и покровителю. В мечтах брата Фрэнсиса церковь уменьшилась до размеров придорожного алтаря, а река паломников превратилась в ручеек. Новый Рим занимали другие дела например, официальное решение по вопросу о сверхъестественных дарах Святой Девы. Доминиканцы утверждали, что непорочное зачатие подразумевает не только наличие неотъемлемой благодати, но также то, что Пречистая Матерь обладала теми же сверхъестественными дарами, что и Ева до грехопадения. Теологи других орденов, признавая эту гипотезу благочестивой, тем не менее отрицали ее, заявляя, что «существо» может быть «изначально невинным» и при этом не обладать сверхъестественными дарами. Доминиканцы стояли на том, что данное убеждение всегда имплицитно присутствовало в других догматах таких как Успение (сверхъестественное бессмертие) и Непогрешимость (сверхъестественная принципиальность). Пытаясь разрешить спор, Новый Рим, похоже, канонизацию Лейбовица отложил в долгий ящик.
Утешив себя мыслью о небольшом алтаре в честь блаженного и скромном ручейке паломников, брат Фрэнсис задремал. Когда он проснулся, от костра остались только сияющие угли. Что-то здесь не так, подумал он. Фрэнсис заморгал, вглядываясь в окружающую его тьму.
Из-за алеющих углей темный волк мигнул в ответ.
Послушник завопил и бросился в укрытие.
Этот вопль, решил он, дрожа от страха в своем логове из камней и веток, всего лишь невольное нарушение обета молчания. Он лежал, прижимая к себе металлический ящик, и молился о том, чтобы дни Великого поста пролетели быстро. А тем временем стену его убежища царапали чьи-то когти.
3
и тогда, святой отец, я едва не взял хлеб и сыр.
Но ты же его не взял?
Нет.
Значит, действием ты не согрешил.
Я так хотел их взять, я уже чувствовал их вкус
Сознательно? Ты сознательно наслаждался этой фантазией?
Нет.
Ты пытался от нее избавиться.
Да.
Значит, в помыслах ты не совершил греха чревоугодия. Почему же ты считаешь себя виновным?
Потому что затем я вышел из себя и облил его святой водой.
Что?
Отец Чероки, одетый в орарь, смотрел на кающегося грешника, который стоял на коленях перед ним под палящим солнцем. Священнику не давала покоя мысль о том, как такой юноша (и притом, насколько он мог судить, не особенно умный) ухитряется находить возможности согрешить или почти согрешить, пребывая в полном одиночестве, посреди голой пустыни, вдали от всего, что вызывает искушение. Сложно попасть в неприятную ситуацию, если у тебя только четки, кремень, перочинный нож и молитвенник. По крайней мере, так казалось отцу Чероки. Однако исповедь сильно затянулась, и он мечтал о том, чтобы мальчик наконец с ней закруглился. Отца Чероки замучил артрит. Рядом на переносном столике, который он возил с собой, лежали Святые Дары, и поэтому священник предпочитал стоять или опуститься на колени вместе с кающимся. Он зажег свечу перед золотым ящичком с Дарами, но на фоне солнца ее огонек не был виден возможно, ее задул ветер.
В наши дни уже позволено проводить экзорцизм без разрешения вышестоящих церковных властей. В чем ты исповедуешься в том, что был зол?
И в этом тоже.
На кого ты разгневался? На старика или на себя за то, что чуть было не взял пищу?
Я Я точно не знаю.
Так решай, нетерпеливо сказал отец Чероки. Либо ты обвиняешь себя, либо нет.
Я обвиняю себя.
В чем? вздохнул отец Чероки.
В том, что злоупотребил сакральным в приступе ярости.
Злоупотребил? У тебя не было причин заподозрить влияние дьявола? Ты просто рассердился и брызнул на него святой водой, словно чернилами в глаз?
Послушник смущенно заерзал, почувствовав сарказм в словах священника. Исповедь всегда тяжело давалась брату Фрэнсису. Он не мог подобрать правильные слова для описания своих дурных поступков и безнадежно сбивался с толку, пытаясь вспомнить мотивы. Позиция священника в этом вопросе «либо ты сделал это, либо нет» тоже не улучшала ситуацию, хотя, очевидно, он был прав.
На мгновение я обезумел, сказал Фрэнсис наконец.
Чероки открыл было рот, собираясь возразить, затем передумал.
Ясно. Что еще?
Чревоугодливые мысли, сказал Фрэнсис, подумав.
Священник вздохнул.
Мне казалось, что с этим мы уже разобрались. Или ты про другой случай?
Отец, вчера я видел ящерицу с синими и желтыми полосами. У нее были такие великолепные ляжки сочные, толщиной с большой палец И я все думал, что она на вкус как курятина, снаружи вся такая поджаристая, с корочкой, а
Ну хорошо, прервал его священник. Лишь тень отвращения мелькнула на его морщинистом лице. Мальчик, в конце концов, долго пробыл на солнце. Ты получал удовольствие от этих мыслей? Ты не пытался избавиться от искушения?
Фрэнсис покраснел.
Я я пытался ее поймать. Она убежала.
Значит, ты согрешил не только в мыслях, но и в делах. Единственный раз?
Ну да, единственный.
Итак, ты сознательно собирался есть мясо в Великий пост. Пожалуйста, теперь говори как можно точнее. По-моему, ты уже выслушал голос своей совести. Есть ли иные проступки?
Есть, и очень много.
Священник поморщился. Ему еще предстояло посетить несколько отшельников, дорога была долгой и жаркой, и у него болели колени.
Пожалуйста, рассказывай как можно быстрее, вздохнул он.
Один раз я осквернил себя.
Мыслью, словом или делом?
Ну, тут был этот суккуб, и она
Суккуб? А, ночью Ты спал?
Да, но
Тогда зачем исповедоваться в этом?
Потому что впоследствии
Впоследствии? Когда ты проснулся?
Да. Я все думал о ней. Представлял ее себе снова и снова.
Значит, ты сознательно предавался сладострастным мыслям. Ты сожалеешь об этом? Что еще?
Эти обычные истории приходилось выслушивать бесконечно то от одного послушника, то от другого, и отцу Чероки казалось, что брат Фрэнсис мог бы, по крайней мере, выпалить свои самообвинения «раз, два, три!» четко и по порядку, без понуканий. Увы, Фрэнсису, похоже, было сложно выразить свои мысли, и поэтому священник терпеливо ждал.
Святой отец, по-моему, я обрел призвание, но Фрэнсис облизнул потрескавшиеся губы и уставился на жука, сидевшего на камне.
Ах вот как? тусклым голосом осведомился Чероки.
Да, мне так кажется, но ведь это же грех, да, отец? То, что поначалу я с презрением отнесся к этому почерку?
Чероки моргнул. Почерк? Призвание свыше?.. Он внимательно посмотрел на серьезное лицо послушника и нахмурился.
Вы с братом Альфредом обменивались записками?
О нет, святой отец!
Тогда о чьем почерке ты говоришь?
Блаженного Лейбовица.
Чероки подумал. Разве в коллекции древних документов, хранившейся в аббатстве, есть какой-то манускрипт, написанный лично основателем ордена? Оригинал? Поразмыслив, он пришел к выводу, что да, какие-то обрывки сохранились и сейчас лежали под замком.
Ты говоришь о том, что произошло в аббатстве? До того, как ты оказался здесь?
Нет, святой отец, это произошло прямо вон там Фрэнсис мотнул головой влево. За три холмика отсюда, рядом с высоким кактусом.
И это связано с твоим призванием?
Д-да
Значит, ты хочешь сказать, что блаженный Лейбовиц, умерший подумать только шестьсот лет назад, лично прислал тебе письменное предложение дать обеты? И что ты э-э осудил его почерк? Прости, но у меня сложилось именно такое впечатление.
Да, святой отец, приблизительно так оно и было.
Чероки фыркнул. Встревожившись, брат Фрэнсис достал из рукава клочок бумаги и протянул священнику. Бумага была хрупкая от времени и покрытая пятнами. Чернила на ней выцвели.
«Фунт пастромы», прочел отец Чероки, глотая незнакомые слова, банка квашеной капусты, шесть бубликов отнести домой Эмме». Несколько секунд он не сводил глаз с брата Фрэнсиса. И кто это написал?
Фрэнсис ответил.
Чероки все обдумал.
Нельзя исповедаться в таком состоянии. А мне не следует отпускать тебе грехи, пока ты не в своем уме. Увидев, как поморщился Фрэнсис, священник успокаивающе коснулся его плеча. Не бойся сынок, мы поговорим об этом, когда тебе станет лучше. Тогда я выслушаю твою исповедь. А пока Он нервно оглянулся на сосуд со святым причастием. А пока я хочу, чтобы ты немедленно собрал свои вещи и вернулся в аббатство.
Святой отец, я
Я приказываю тебе, монотонно произнес священник, немедленно вернуться в аббатство.
Д-да, святой отец.
Я не отпущу тебе грехи сейчас, но ты мог бы все равно проявить искреннее раскаяние и обязаться прочитать две декады молитв. Хочешь ли ты, чтобы я тебя благословил?
Послушник кивнул, сдерживая слезы. Отец Чероки благословил его, встал, преклонил колена перед Святыми Дарами, затем прикрепил золотой сосуд к цепи на шее, положил свечу в карман, сложил столик, привязал его за седлом и в последний раз важно кивнул Фрэнсису. Потом сел на свою кобылу и отправился дальше к другим отшельникам, соблюдавшим Великий пост. Фрэнсис сел на горячий песок и заплакал.
Все было бы иначе, если бы он просто мог отвести священника в ту древнюю крипту, если бы мог показать ящик со всем содержимым и знак, который паломник начертал на камне. Но священник вез Святые Дары, он ни за что бы не стал ползти на четвереньках в какой-то подвал, заваленный камнями, разбирать содержимое старого ящика и дискутировать об археологии. Фрэнсис понимал, что просить об этом не следовало. Визит Чероки заведомо был официальным до тех пор, пока в его медальоне лежало Тело Христово. Когда же медальон опустеет, священник, возможно, согласится побеседовать на другие темы. Послушник не мог винить отца Чероки за то, что тот усомнился в его здравом уме. От жары у Фрэнсиса немного кружилась голова, и он сильно запинался. Многие действительно сходили с ума после бдений.
Оставалось лишь выполнить приказ и вернуться.
Фрэнсис подошел к убежищу и снова заглянул в него чтобы убедиться, что оно и правда существует. Затем он пошел за ящиком. Когда он заново упаковал его и был готов отправиться в путь, на юго-востоке показался пыльный столб, возвещавший о прибытии из аббатства посыльного с водой и зерном. Брат Фрэнсис решил, что дождется припасов и затем отправится в долгий путь домой.
Перед длинным шлейфом пыли появились три осла и один монах. Ведущий осел ковылял, проседая под весом брата Финго. Финго был в капюшоне; Фрэнсис узнал его по сгорбленным плечам и по волосатым лодыжкам, таким длинным, что сандалии практически волочились по земле. За ним шли ослы, навьюченные небольшими мешками с зерном и бурдюками с водой.
Хрюша-хрюша-хрю-хрю-хрю! Хрюша-хрюша! позвал Финго, прижимая ладони ко рту словно рупор. Он делал вид, будто не замечает Фрэнсиса, ждущего у тропы. Хрюша-хрюша-хрюша!.. А, вот ты где, Франциско! Я принял тебя за кучу костей. Ну ладно, придется тебя сначала откормить, а уж потом пускать на корм волкам. Вот, угощайся воскресной похлебкой. Как тебе отшельничество? Не хочешь сделать это своей профессией? Не забывай: всего один бурдюк и один мешок зерна. И не подходи к Малиции сзади у нее гон, так что она теперь пошаливает. Уже пнула Альфреда. Хрясь! прямо в коленную чашечку. Будь осторожен!
Брат Финго отбросил капюшон и зафыркал от смеха, пока послушник и Малиция маневрировали, пытаясь занять выгодные позиции.
Финго, несомненно, был самым некрасивым человеком в мире, да и зубы самых разных цветов обаяния ему не добавляли. Такая передающаяся по наследству мутация довольно часто встречалась в его родной Миннесоте. Она вызывала облысение и очень неравномерное распределение меланина, так что кожа долговязого монаха представляла собой лоскутное одеяло из пятен цвета говяжьей печени на белом фоне. Однако он постоянно пребывал в хорошем настроении, и это так компенсировало недостатки внешнего вида, что через несколько минут люди переставали замечать его уродство. А после долгого знакомства отметины брата Финго казались столь же нормальными, как и пятна на шкуре пони. То, что выглядело бы уродством, будь он угрюмым, почти становилось украшением, вроде клоунского грима, человека с легким характером. Финго, резчик по дереву, обычно работал в столярной мастерской. Однако после некоего акта самоутверждения, связанного с фигурой блаженного Лейбовица, которую ему дозволили вырезать, аббат приказал провинившемуся служить на кухне до тех пор, пока он не продемонстрирует свое смирение. Тем временем недоделанная фигура блаженного ждала в мастерской.
Ухмылка на лице Финго погасла, когда он увидел выражение лица послушника, сгружавшего свою долю зерна и воды с игривой ослицы.
У тебя вид как у больной овцы, малыш, сказал он послушнику. В чем дело? Отец Чероки вновь закипает от ярости?
Брат Фрэнсис покачал головой.
Если да, то я этого не заметил.
А что тогда? Ты взаправду заболел?
Он приказал мне вернуться в аббатство.
Что-о-о? Финго перебросил волосатую ногу через круп ослицы и соскочил на землю. Возвышаясь над братом Фрэнсисом, он положил ему на плечо свою мясистую руку и пристально взглянул в лицо. У тебя желтуха?
Нет. Он думает, что я Фрэнсис постучал по виску и пожал плечами.
Финго рассмеялся:
Ну, мы ведь все это уже знаем. Почему он отправляет тебя обратно?
Фрэнсис бросил взгляд на стоявший у ног ящик:
Я нашел вещи, которые принадлежали блаженному Лейбовицу. Я пытался ему рассказать, но он мне не поверил. Не дал мне объяснить. Он
Что ты нашел? Финго недоверчиво улыбнулся, затем встал на колени и под нервным взглядом послушника открыл ящик. Монах пошевелил «усатые» цилиндры в поддонах и негромко присвистнул. Языческие амулеты, да? Старые штуки, Франциско, очень старые. Он взглянул на записку, прикрепленную к крышке. Это что за тарабарщина?
Древний английский.
Я никогда его не изучал только тексты, которые мы поем в хоре.
Это написал сам блаженный.
Это? Брат Финго посмотрел на записку, затем на брата Фрэнсиса и снова на записку. Он покачал головой, захлопнул крышку ящика и встал. Улыбка его стала неестественной. Похоже, святой отец прав. Давай, топай назад, пусть брат-аптекарь сварит для тебя особое зелье из мухоморов. У тебя лихорадка.
Фрэнсис пожал плечами:
Возможно.
Где ты нашел это добро?
Послушник показал:
В той стороне, за несколько курганов отсюда. Я двигал камни, они обрушились, и открылся вход в подвал. Сходи сам посмотри.