Финго покачал головой:
Мне ехать надо.
Финго пошел обратно к ослице, а Фрэнсис поднял ящик и зашагал в сторону аббатства, однако вскоре остановился.
Брат Пятнистый, можешь пожертвовать парой минут?
Смотря для чего, ответил Финго.
Просто пойди вон туда и загляни в дыру.
Зачем?
Чтобы ты мог сказать отцу Чероки, есть ли она там на самом деле или нет.
Финго замер, так и не перекинув ногу через круп ослицы.
Ха! Он поставил ногу на землю. Ладно. Если ее там нет, я тебе скажу.
Когда долговязый Финго скрылся среди каменных холмов, Фрэнсис зашагал по длинной пыльной дороге к аббатству, жуя кукурузные зерна и запивая их водой из бурдюка. Время от времени он оглядывался. Финго нигде не было видно. Через несколько минут, когда Фрэнсис уже устал ждать, у него за спиной раздался вопль. Фрэнсис обернулся. Крошечная фигурка резчика по дереву на одном из каменных холмиков махала руками и энергично кивала головой в знак согласия. Фрэнсис махнул рукой в ответ и устало побрел дальше.
Две недели голодания взяли свое. Через пару миль он стал шататься, а когда до аббатства оставалась почти миля, он потерял сознание и упал на обочину. Вечером его на обратном пути обнаружил отец Чероки. Священник быстро спешился и стал обмывать лицо юноши до тех пор пока постепенно не привел его в чувство. До того Чероки встретил ослов, груженных припасами, и выслушал рассказ Финго, подтверждавший находку брата Фрэнсиса. Чероки не верил в то, что Фрэнсис обнаружил нечто важное, однако теперь он сожалел о том, что был нетерпелив с мальчиком. Заметив ящик и наполовину высыпавшееся из него содержимое и мельком взглянув на записку на крышке, Чероки решил, что бредовые речи мальчика скорее плод романтического воображения, чем сознания, охваченного безумием или лихорадкой. Священник не спускался в крипту и не изучал содержимое ящика, тем не менее ему стало ясно: мальчик неправильно интерпретировал действительно произошедшие события, а не исповедовался в галлюцинациях.
Закончишь свою исповедь, как только мы вернемся, мягко сказал он послушнику, помогая ему сесть позади себя на кобылу. Пожалуй, я смогу отпустить тебе грехи, если ты не будешь настаивать на том, что получаешь личные послания от святых. Ну, согласен?
Брат Фрэнсис в тот момент был слишком слаб, чтобы на чем-либо настаивать.
4
Ты поступил правильно, наконец буркнул аббат, уже минут пять медленно расхаживая по кабинету. Он хмурился, и его круглое крестьянское лицо прорезали глубокие морщины. Брат Чероки нервно застыл на краешке стула. С тех пор как Чероки вошел в комнату, повинуясь приказу своего господина, ни тот, ни другой не произнесли ни слова, и поэтому когда аббат Аркос наконец нарушил молчание, Чероки слегка вздрогнул.
Ты поступил правильно, повторил аббат.
Близилась полночь, и Аркос собирался отдохнуть пару часов перед полунощницей и заутреней. Все еще мокрый и взъерошенный после недавнего купания в бочке, он напоминал Чероки медведя-оборотня, который не полностью превратился в человека. На нем был халат из шкуры койота, а единственным символом чина служил лишь крест, наполовину погрузившийся в черную шерсть на груди Аркоса и сверкавший в свете свечей каждый раз, когда аббат поворачивался к столу. Мокрые волосы упали на лоб, и сейчас он с торчащей вперед бородкой, в шкуре койота выглядел не как священник, а скорее как вождь воинственного племени, еле сдерживающий ярость после недавнего боя. Отец Чероки, предки которого были баронами из Денвера, обычно общался с должностными лицами, соблюдая все формальности, и проявлял уважение к символу власти, стараясь не видеть человека, который этим символом обладал. В этом отношении он следовал многовековой придворной традиции. Таким образом, отец Чероки всегда поддерживал теплые отношения с перстнем и наперсным крестом, с должностью своего аббата, но самого Аркоса, как человека, старался не замечать. В данных обстоятельствах сделать это было довольно трудно преподобный аббат только что принял ванну и разгуливал по кабинету босым. Очевидно, он недавно подрезал себе мозоль и слишком увлекся один большой палец был покрыт кровью. Чероки пытался не смотреть на него, но все равно чувствовал себя не в своей тарелке.
Ты ведь знаешь, о чем я? нетерпеливо сказал Аркос.
Чероки помедлил с ответом.
Преподобный отец, вы не могли бы уточнить на тот случай, если это связано с тем, что я мог узнать только из исповеди.
А? Ой! Черт меня побери! В самом деле, ты же слушал его исповедь. Я начисто об этом забыл. Ну так заставь его снова тебе все рассказать, чтобы ты сам уже мог говорить хотя, видит бог, об этом уже трезвонит все аббатство. Нет, прямо сейчас к нему не иди. Я скажу, когда надо. И не отвечай на вопросы, которые защищены тайной исповеди. Ты видел? Аббат Аркос махнул в сторону стола, на котором лежало содержимое ящика Фрэнсиса.
Чероки кивнул.
Он уронил его у дороги, когда упал. Я помог все это собрать, но внимательно не разглядывал.
То есть он тебе сказал, что это такое?
Отец Чероки отвел глаза.
Ладно, ладно, прорычал аббат, не важно, что он об этом думает. Просто посмотри на все это как следует и скажи, что думаешь ты.
Чероки склонился над столом, тщательно изучил бумаги, одну за другой. Аббат тем временем шагал по комнате и разговаривал не только со священником, но и сам с собой.
Этого не может быть! Ты поступил правильно, отправив его назад до того, как он нашел что-то еще. Но хуже всего тот старик, про которого он болтает. Это уже слишком. Больше, чем он, нашему делу может повредить только целый поток невероятных чудес. Несколько настоящих случаев конечно! Мы должны показать, что чудеса связаны с заступничеством блаженного только тогда может пройти канонизация. Но нельзя с этим перегибать! Взять, к примеру, блаженного Чена. Причислен к лику блаженных двести лет назад, однако до сих пор не канонизирован. А почему? Потому что его орден проявил излишнее рвение. Каждый раз, когда у кого-то проходит кашель, чудесное исцеление! Заступничество блаженного! Видения в подвале, явления на колокольне воплощения на колокольне Все это больше похоже на истории о призраках, чем на список чудес. Может, несколько случаев и произошли в действительности, но когда столько шелухи Ну?
Отец Чероки поднял взгляд. Костяшки пальцев, прижатые к краю стола, побелели, а лицо окаменело. Кажется, собеседника он совсем не слышал.
Прошу прощения, преподобный отец?
То же самое может произойти и здесь, вот что, сказал аббат и принялся снова расхаживать по кабинету. В прошлом году был брат Нойон со своей чудесной петлей палача. Ха! А в позапрошлом брат Смирнов при загадочных обстоятельствах излечился от подагры. Каким же образом? Да коснувшись Реликвии блаженного Лейбовица так утверждают наши оболтусы. А теперь этот Фрэнсис Он встречает пилигрима, одетого во что? в килт из той самой дерюги, которую набросили на голову блаженного Лейбовица, прежде чем его повесить. А что у пилигрима вместо пояса? Веревка. Какая? А та самая Он ненадолго умолк, глядя на Чероки. Судя по твоему виду, ты это еще не слышал? Да? Ну ладно, не можешь ответить, значит не можешь. Нет, нет, Фрэнсис этого не говорил, он просто сказал Аббат Аркос фальшиво изобразил своим грубым голосом фальцет. Брат Фрэнсис просто сказал: «Я встретил старичка и подумал, что он пилигрим, идущий в аббатство, потому что он шел в ту сторону. На нем была старая мешковина, перевязанная веревкой. И на камне он начертил метку, и она выглядела вот так».
Аркос достал из кармана мехового халата клочок пергамента, поднес его к лицу Чероки и без особого успеха имитируя голос брата Фрэнсиса добавил:
И я не понял, что она означает. А вы знаете?
Чероки посмотрел на символы и покачал головой.
Я тебя не спрашивал, буркнул Аркос своим обычным голосом. Так сказал Фрэнсис. Я тоже не знал.
А сейчас знаете?
Да. Кто-то их нашел. Это «ламед», а это «цади». Буквы из иврита.
Цади ламед?
Нет справа налево. «Ламед цади». Звук «л» и звук «ц». Если бы тут были знаки гласных, то это читалось бы как «луц», «лоц», «лец», «лац», «лиц» что-то в этом роде. А если бы между этими буквами были и другие, то это можно было бы прочесть как Лллл-угадай-кто.
Лейбо Хо! Нет!
Хо! Да! Брат Фрэнсис об этом не подумал это пришло в голову кому-то другому. Брат Фрэнсис не выдумал историю про капюшон из мешковины и веревку палача это сделал кто-то из его дружков. И что теперь? Уже сегодня все послушники пересказывают друг другу милую сказочку о том, как Фрэнсис встретил в глуши самого блаженного. О том, что блаженный проводил мальчика туда, где лежало это добро, и сказал ему, что тот найдет свое призвание.
Чероки растерянно нахмурился:
Так сказал брат Фрэнсис?
НЕ-Е-ЕТ! заревел Аркос. Ты что, вообще меня не слушаешь? Фрэнсис ничего такого не говорил. А жаль, разрази меня гром: уж я бы тогда показал этому негодяю! Но по его словам все выходит мило и просто более того, даже туповато. А выискивать смыслы он позволяет другим. Я с ним не разговаривал отправил его к ректору Реликвий, пусть он с ним разбирается.
По-моему, мне стоит побеседовать с братом Фрэнсисом, пробормотал Чероки.
Да! Когда ты пришел, я еще сомневался а не поджарить ли тебя на костре. Ну, за то, что ты его сюда прислал. Оставил бы его в пустыне, тогда бы он сейчас не нес этот невероятный вздор. С другой стороны, кто знает, что еще он раскопал бы в том подвале. Так что ты правильно поступил, вернув его.
Чероки, который поступил так, основываясь на совсем других доводах, решил, что в данном случае лучше промолчать.
Поговори с ним, прорычал аббат. А затем пришли его ко мне.
* * *
Ясным утром понедельника, в девять часов брат Фрэнсис робко постучал в дверь кабинета аббата. Крепкий сон на жестком соломенном тюфяке в хорошо знакомой келье и скудный завтрак, возможно, и не возвратили чудесным образом силы его изголодавшемуся телу и не полностью прояснили выжженное солнцем сознание, однако, по крайней мере, привели его в чувство, и теперь он понимал, что ему грозит опасность. Более того, он был настолько напуган, что поначалу его стук в дверь не услышал никто даже сам Фрэнсис. Через несколько минут он набрался храбрости и постучал снова.
Входи, мой мальчик, входи! произнес дружелюбный голос, и Фрэнсис почти сразу с удивлением понял, что этот голос принадлежит господину аббату.
Поверни ручку, сынок, добавил тот же приветливый голос через некоторое время, в течение которого брат Фрэнсис стоял, все еще подняв сжатый кулак, чтобы постучать еще раз.
Д-д-да Фрэнсис едва коснулся ручки, но проклятая дверь все равно открылась.
Господин аббат в-вызывал меня? взвизгнул послушник.
Аббат Аркос поджал губы и кивнул:
М-м да, господин аббат вызывал тебя. Заходи и закрой дверь.
Брат Фрэнсис закрыл дверь и встал, дрожа, посередине комнаты. Аббат тем временем играл с «усами» проводками штучек из старого ящика с инструментами.
Хотя, возможно, именно преподобному отцу аббату следовало явиться к тебе. Ведь теперь к тебе благоволит Провидение, и ты стал знаменитым, а? Аббат Аркос успокаивающе улыбнулся.
Хе-хе? осторожно рассмеялся брат Фрэнсис. О н-н-нет, мой господин.
Ты же не станешь отрицать, что за один день обрел славу? Что Провидение избрало тебя, чтобы ты нашел ЭТО он обвел рукой разложенные на столе Реликвии, эту коробку для ХЛАМА ведь именно так ее, конечно же, называл предыдущий владелец?
Послушник что-то беспомощно промямлил, после чего на его лице застыла ухмылка.
Тебе семнадцать, и ты, очевидно, идиот.
Верно, господин аббат.
Почему ты полагаешь, что твое призвание религия?
У меня нет никаких причин так полагать, Magister meus.
Вот как? Значит, ты считаешь, что быть монахом этого ордена не твое призвание?
Нет, я так не считаю! ахнул послушник.
Но причин назвать не можешь.
Не могу.
Кретин ты маленький, я же прошу тебя назвать причины. А раз их у тебя нет, то, значит, ты готов отрицать, что вчера встретил кого-то в пустыне, что наткнулся на этот этот ящик с ХЛАМОМ без посторонней помощи, и то, что мне рассказывают остальные, всего лишь лихорадочный бред?
О нет, дом Аркос!
Что «о нет»?
Преподобный отец, я не могу отрицать то, что видел собственными глазами.
Значит, ты в самом деле встретил ангела или святого? или еще не святого? и он показал тебе, где надо искать?
Я не говорил, что он
И эта причина дает тебе право утверждать, что у тебя призвание свыше? Это, это, это назовем его «существо» пожелало тебе обрести голос, написало на камне свои инициалы, сказало, что ты ищешь именно его, и когда ты заглянул под камень то там лежало ЭТО. Да?
Да, дом Аркос.
Что ты можешь сказать о своем отвратительном тщеславии?
Моему отвратительному тщеславию нет прощения, о господин и учитель.
Представлять себя настолько важной персоной, которая не достойна прощения, значит, быть повинным в еще большем тщеславии! заревел повелитель аббатства.
Мой повелитель, я воистину червь.
Ну хорошо. Ты должен опровергнуть только часть истории, связанную с паломником. Знаешь, ведь его больше никто не видел. Насколько я понимаю, он якобы направлялся сюда? И даже сказал, что, возможно, здесь остановится? Он спрашивал тебя про аббатство? Да? И куда бы он исчез если бы существовал? Здесь такой человек не проходил. Брат, стоявший в то время на сторожевой вышке, его не видел. Ты готов признать, что все выдумал?
Если на самом деле нет двух меток на том камне, где он тогда я, возможно
Аббат закрыл глаза и устало вздохнул.
Метки там есть еле заметные, признал он. Возможно, ты сам их нанес.
Нет, мой господин.
Ты признаешь, что вообразил себе того старика?
Нет, мой господин.
Ну хорошо. Ты знаешь, что сейчас с тобой будет?
Да, преподобный отец.
Тогда приготовься это принять.
Дрожа, послушник поднял полы одеяния к поясу и наклонился над столом. Аббат достал из ящика прочную линейку из гикори, опробовал ее на ладони, а затем сильно ударил Фрэнсиса по ягодицам.
Deo gratias! покорно отозвался послушник, негромко охнув.
Может, передумаешь, мой мальчик?
Преподобный отец, я не могу отрицать
ХРЯСЬ!
Deo gratias!
ХРЯСЬ!
Deo gratias!
Десять раз повторилась эта простая, но болезненная литания, в ходе которой брат Фрэнсис, как и подобало, выкрикивал слова благодарности Небесам за каждый обжигающий урок смирения. После десятого удара аббат сделал передышку. Брат Фрэнсис стоял на цыпочках и дрожал, из-под плотно закрытых век текли слезы.
Мой милый брат Фрэнсис, сказал аббат Аркос, ты вполне уверен в том, что видел старика?
Уверен, пискнул тот, готовясь к новому удару.
Аббат Аркос бросил критический взгляд на юношу, затем сел на свое место и какое-то время сердито рассматривал кусок пергамента с буквами.
И кто он, по-твоему? рассеянно пробурчал аббат Аркос.
Брат Фрэнсис открыл глаза, и из них вытекла пара слезинок.
О, меня ты убедил, мальчик, и тем хуже для тебя.
Фрэнсис не ответил, но молча помолился о том, чтобы необходимость убеждать аббата в своей искренности не возникала часто. Затем, повинуясь раздраженному знаку Аркоса, брат Фрэнсис опустил полы одежды.
Можешь сесть, сказал аббат спокойным, если и не дружелюбным тоном.
Фрэнсис шагнул к указанному стулу и начал опускаться на него, затем, поморщившись, встал:
Если господин аббат не возражает
Ладно, тогда стой. Все равно надолго я тебя не задержу. Ты должен завершить свое бдение Э, нет! рявкнул он, заметив, как просветлело лицо послушника. На то же место ты не вернешься. Поменяешься местами с братом Альфредом, а к тем развалинам и близко не подойдешь. Более того, я запрещаю тебе обсуждать это дело с кем-либо, кроме своего исповедника и меня. Хотя, видит бог, ущерб уже нанесен. Ты хоть знаешь, что ты посеял?
Брат Фрэнсис покачал головой.
Преподобный отец, вчера было воскресенье, и от нас не требовалось хранить молчание. Поэтому во время отдыха я просто ответил на вопросы товарищей. Я думал
Ну вот, сынок, а твои товарищи сочинили очень трогательную историю. Ты знаешь, что встретил самого блаженного Лейбовица?