Вам стало некуда сдавать старые алюминиевые кастрюли и прочий подобный лом? Принесите его нам, и мы, вооружившись на ночь напильниками и найдя на соседнем подворье годами слежавшуюся аммиачную селитру или прадедушкин свинцовый сурик, сжегши на ходу пару веток, мы вернём его вам завтра на рассвете в виде подарочного фугаса в окно.
Завалялась засохшая краска? По старым мешкам вы натрусили пригоршню сахара? Бог с вами, приходите завтра, и мы через час продадим вам уже готовую, замечательную бомбу! Проклинаемой дворниками пластиковой и стеклянной бутылкам при нынешней жизни вообще цены нет!
Любая мелочь, любая полезная в хозяйстве дрянь будут приняты нами с вожделением и благодарными поклонами, а уже назавтра они выйдут из моих рук шедевром выживания или разрушения.
Первым делом, вы не поверите, я в первые же после «биг прихлёба» дни бросил практически всех своих людей на ревизии уцелевших лесных и районных свалок. Потому мы успешно свою начали новую жизнь со знакомства с менталитетом и основами выживания бомжа. Увы, в новой жизни не приходилось брезгливо зажимать носы. И потому со старанием и почти с удовольствием рыли и копали все
Надо сказать, что несмотря на отсутствие у большинства из нас должного опыта копания в слежавшемся за годы хламе, мы в первый же заход просто «озолотились»! Я сумею использовать всё найденное в любых, самых немыслимых вариациях.
То, что ранее всем казалось мёртвым презренным мусором, теперь даст новую жизнь живым.
Эту истину уцелевшие пока постигают с трудом. В их домах почти всегда было чисто. И это замечательно. У меня тоже. Но любой уважающий себя хозяин просто обязан иметь в своей неприкосновенной собственности особой святости чулан (сарай, подпол, гараж, шкафчик), где вдали от жадных глаз поборников чистоплотности и противников «лишнего в доме», должен десятилетиями храниться в плотно подогнанном (спрессованном, притоптанном, концентрированном) состоянии весь крайне необходимый в хозяйстве хлам!
Сколько раз, потеряв терпение, я сам ранее выбрасывал на помойку годами валявшуюся без абсолютной надобности и странную на вид железку или вещь! И по закону подлости, максимум через неделю наступает момент, когда будет нужна именно ОНА!!! С тех пор я дал себе зарок создать культ демонастарьёвщика. Мало кто из стоящих здесь и уже лежащих ТАМ знал или просто думал о том, что человечество должно лелеять и беречь свой чудесный, ненаглядный, благословенный мусор. Просто мегатоннами заготавливать его впрок! Я же знал это давно. Именно поэтому никому из них нас не взять.
Подсознательно они это чувствуют. И потому мы сегодня стоим здесь почти почётными гостями. Вот только им угостить нас нечем, да и не собираются. Жадины. Ну и ладно, ну и ничего, мы и не претендуем, не гордые. Однако с нашей стороны противника следует окончательно добить. Мы с полным равнодушием лезем в карманыи закуриваем. Вроде как завалявшуюся в кармане хлебную крошку вперемежку с табаком жадно в рот бросили.
Можно бить человека ногами в голову и вставлять ему в разные места паяльник. Требовать от него отдать последнюю рубаху на благо африканской церкви. Заставить отказаться от веры, футбола и секса.
Но никто из агрессивных курильщиков, коими являются добрые три четверти мужчин и большая половина женщин, не в силах спокойно созерцать, как вспыхивает в чужих пальцах огонёк сигареты, которой ты не видел уж не ясно даже, сколько времени
Ничья рука не отдёрнулась уж точно, когда Шур протянул по кругу пачку. Такое впечатление, что на индульгенции за вечным спасением давка была бы меньше. Сегодня мы стали разом беднее на 16 сигарет.
Нам повезло ещё, что ветхость и язвы прошлого не располагают к добитию здоровья, иначе даже всех наличествующих у нас «табачных палочек» не хватило б тому числу согбенных старух и «довесков» разных возрастов, что галдели и толпились теперь на своих загаженных подворьях, завидев нас.
Практически поравнявшись с ними всеми, прямо посреди кольца толпы я демонстративно присаживаюсь на край огромного, крашенного в триколор колёсного ската, когда-то победно изображавшего задрипанную клумбу, и устанавливаю карабин между ног.
Стволом именно вверх. Это важно. Пока все глаза видят именно меня. И видят именно расслабленным. Что заставляет подзабыть о моих сатрапах. Однако они бдят, как кот при поедании неосторожно оставленной хозяйкой на время сериала сметаны. Ненавязчиво и невзначай стволы, как бы низом, но проходят за спинами собравшихся. А в карманах уже насторожены фитилями вверх гранаты.
Я просто сижу. Я не опасен, не зол. Я просто перегруженная заботами старая мышка. Попросту уставший путник, забредший на ваш огонёк. Ля-ля-ля
И я вроде старшего у этих странных «визитёров». Все ждут моего трёпа. Но я при этом смотрю в землю, сознательно бычусь и молчу.
И до них, наконец, дошло, что мы пришли не на беседу с чаем и баранками, а «поговорить». Сугубо по происшествию и только по делу. Как «сурьёзные кабаны». Поэтому и ждём, пока они раскроют рот первыми. Это идеальный ход, если хочешь услышать о намерениях народа почти правду. И сохранить свой загадочный вид и максимально целым зад.
Пока ты загадка, ты кажешься опасным. Пока ты опасен, ты жив. Пока ты жив, ты всё ещё опасен. Только б они не загалдели разом
Экак вас там? Спасибо за сигареты, конечно, но этомы ведь не звали вас. Что вам здесь нужно? видавшие виды очки явно не для его последнего зрения. Кургузого вида курточка и ботинки «а-ля коммунистическая грядка». Всё ясно. Бывший работник нефизического и весьма доходного труда.
Говорит медленно и почти культурно. Без «мать». Адаптировался с трудом, больше по подхалимажу. Один из немногих, кто не курил здесь.
Мы ведь могли начать стрелять в вас
Бросьте. Вам не убить на таком расстоянии и лежащего в «пополаме» слона. Сигарета, даже отсыревшая, всё-таки за счастье
Значит, им действительно здесь что-то нужно! убеждённо заверил сам себя и собрание Очкастый.
Смотри на меня, «прохвессор» И на себя взгляни попутно. Что может быть МНЕ от тебя НУЖНО? вмешавшийся тут же возмущённый Упырь старается не хамить, но речь звучит грубовато. Ну да ладно, проглотят. От ТЕБЯ и ЗДЕСЬ, чтоб я помер не завтра и не навсегда?!
Несчастные жители и так вздрагивают невольно, глядя на эту смесь ящера и агути, а тут оно ещё и голос повышает
Стоящие невдалеке «довески» тог и гляди, закрестятся
Здесь мне нужно вмешаться. Нужно, нужно казаться олицетворением ледяного спокойствия и великого индейского миролюбия. И остановить разошедшегося Вампирушку. А не то он тут же половиной собрания и отобедает. Во всяком случае, некоторые после его рыка в этом почти уверены.
С важностью вождя поднимаю руку:
Я пришёл сказать, что ни я, ни мои люди не имеют отношения к тому, что произошло здесь сегодня меньше часа назад.
Толпа переглянулась. Это сон или бред? Мы оправдываемся? Эти увешанные оружием терминаторы пришли объясниться за кого-то?! Это им снится? Или здесь что-то не так
Уж не с «ними» ли они заодно? Глухо заворчав, толпа качнулась. «Профессор» поправил оправу и затараторил, словно боясь, что его тотчас же перебьют. Видимо, его тут особо некому, дурака, слушать, а потребность выговориться и попить крови во многих умирает куда позже надежды:
Ну, та пара старух у нас не в счёт. Одно плохо, бандиты унесли коз. Нам нечем будет заменить детям молоко. Правда, ещё Муха погиб, Дмитрий Иваныч. Жена его, Клава. Тасаловы тоже, точно, к ночи «уйдут». Рогуева убили и зажгли в доме с дочерью всё перечислял бесконечный список невезучих наш добровольный информатор.
Мы опоздали? резко перебиваю опись потерь местной артели керосинщиков. Видит Бог, стараюсь, чтобы вопрос не выглядел желанием полезть за них, сердешных, в драку. Иначе этого диктора будет уже не переслушать.
Вслед за этим пойдут многочисленные стоны остальных за жизнь и просьбы взять с собой на войну и на довольствие сыном полка или любовницей генерала.
Не знаю, кто вы и что, чего там можетено тех было с десяток. Могли б они и васзаодно. Основная часть ушла в сторону Мыса, а остальные мужчина смотрел на меня с какой-то надеждой и вопросом в глазах и разводил руками.
Трое. Там, ниже, я слегка махнул рукой в ту сторону, где под непрерывной мелкой моросью уже начала проседать над телами рыхлая глина.
Эй, да нам не нужны тут ни наёмники, ни «крыша»! ни к селу, ни к городу выкрикнул петушком осмелевший «жировик», до этого скромно молчавший. Он повернулся к толпе:
Знаю я такие штучки! Как прошёл налёт, «добродетели» тут как тут! Сперва «по сигаретке», а потом«кто за старшего», и«с вас доля за порядок» Нам нечем платить вам за охрану, парни, и мы не просим вас ни о чём! А ты, Буряк, не лезь там с разговорами! Мы тут сами разберёмся, что да как.
Славик нехорошо прищурился и тихо выдал:
Нечем платить? Это ИМ нечем платить, сало! Он ткнул пальцем в сторону сгрудившегося у заборчиков остального невзрачномолчаливого стада. У тебя я бы нашёл, если б хотел, что щедро поделить! А вот в остальном ты путаешь, братан. Я не твой «бык», чтобы испытывать жаркую потребность прийти и прикрывать собой твою задницу! Ты мне нужен не более, чем зайцу зимой лыжи Того и гляди, с зубов друга начнёт, шипя, капать кровавая смола. Набычился и ощетинился так, что и лев бы призадумался. Экий он сегодня заведённый!
Усатый крепыш в коротком пуховике и с дробовиком на плече, прислушивающийся до этого с равнодушным видом к разговору, но ничем пока себя не выдававший, примиряющее поднял ладони перед собой:
Хлопцы, остыньте. Фёдор просто хотел сказать вашему другу, что пока мы справляемся сами. Худо-бедно, но сами. Нам действительно не нужны ни охрана, ни пастухи. И нам действительно нечем поделиться за заступничество. Самим жрать нечего. Наши люди пошли вдогонку за теми ублюдками, и постараются подстеречь и подстрелить хоть парочку. Они охотники со стажем, лес знают.
Пошли такие, как этот? я кивнул на «жировика» Фёдора. Тогда готовьте лихих пони и крепкие сани. И не одни, сегодня вам всю ночь предстоит вывозить и омывать трупы вашей «цирковой карательной группы». Хотя вам их тоже, ради смеха, могут подбросить по частям. Так что хоть далеко ходить и тяжело таскать не придётся. Это десантники. Почти все профессионалы. Убивать они обучены не только сусликов.
Фёдор что-то, возмущаясь, тихо буркнул, но задорно и боевито встопорщенная на здоровенном затылке Упыря кожа, как и услышанная от меня мрачная перспектива, заставили его мигом заткнуться и не разжигать костра скандала посреди порохового склада карликов.
Ну, может, им повезёт? И хоть ненадолго, но тех отвадят Гришин выглядел несколько смущённым, но взял себя в руки:Я тоже не знаю, наступит ли такое время, когда мы пойдём на поклон к чужакам, или мы закончимся раньше. Но сегодня мы просто пытаемся выжить.
Шур, продолжающий, как бы ненароком, осторожным хорьком следить за окрестностями, о чём недалёкие аборигены абсолютно забыли в процессе рыночных разборок, затянувшись сигаретой, быстро повернул хищный профиль к усатому:
Это надолго не затянется, дядя. Поверь.
И снова целиком ушёл в созерцание.
Усач понуро наклонил голову, в которой ранняя седина оставила среди былой угольной черноты широкие просеки, как-то тоскливо помолчал, затем решительно поднял блестящие глаза:
Я Гришин. Иван Гришин. Председатель этого кооператива. Ну, бывший, в смысле. Здесь у меня семья, дочь, жена и за душою ни хрена, что называется. Так, отголоски бывших заслуг. Но я знаю, что меня нигде не ждут. И я отчего-то уверен, что умру я не от голода. Так какая тогда разница, где подыхать? Лишь бы не как собака. Хотя бы в бою.
В воздухе повисла та особенно пронзительная тишина, выдавшая разом все их настоящие страхи и ужас перед грядущей безнадёжностью. Бравада этого непризнанного «вождя команчей» не впечатляла, и он это понимал. Не то время.
Право слово, пламенная речь таракана на осклизлом бревне посреди бескрайних вод, с жуткими и леденящими кровь проклятиями в адрес всего человечества, из всего услышанного единственно вызывала бы уважение.
Однако им нужно же как-то поддерживать собственный дух? Вот и бросаются тут перед нами громкими речами. Смыслили бы вы что в смерти, олухи
Выбросив окурок, уже обжигавший мне пальцы, я набрал в грудь воздуха, чтобы поставить точку и попрощаться с этой гнетущей тишиной
Сынок, у тебя нет немного хлеба? Вам, военным, ведь выдают
Всегда не мог спокойно смотреть, когда старухи у прилавков и витрин со всякими вкусностями медленно и стыдливо перебирают на ладонях мелочь, словно вот сейчас, сейчас,- они просто наберут нужную сумму и Я всегда знал, что в тощей её котомке уже давно лежит то, что она смогла позволить себе купить на ближайший месяц. И что несчастная украдкой, и опасаясь, что её поведение неверно растолкуют, бросает растерянные, быстрые и просто жалкие взгляды на мясомолочное и кондитерское изобилие, в душе молясь о том, чтобы никто не увидел в её глазах отблеска обычной обделённой, недоедающей человеческой жадности
Пусть грешно говорить о подвигах собственной надувшейся от гордости добродетели, но всегда старался купить что-нибудь для таких вкусное и полезное. Тут же и на свои, разумеется.
В пяти шагах справа от нас в проёме калитки скромно стоит та, чьи негромкие слова кнутом стеганули по моим, уснувшим было, нервам и совести. Она точно не присутствовала на этом коротком импровизированном «общем собрании частников». Я бы заметил её в любом случае.
Если рассудить по её возрасту и нынешнему состоянию, ей уже стоило немалых трудов даже подняться с постели, где она, видимо, лежала, экономя силы, и дойти до калитки. Ей, словно замшелой глупой черепахе, нет дела больше до человеческих страстей, претензий и условий, выставляемых друг другу вымирающим человечеством, до последнего мига пытающегося «качать» несуществующие уже права.
Она просто хочет ещё хоть немного прожить. Чтобы встретить хоть ещё один рассвет, стоя на горе отходящего в Унылые Дали мира. Её вопрос был единственным, который реально, денно и нощно мучил здесь всех, и лишь уже неосознаваемая, скромная и наивная непосредственность старости, в которой нет места понтам и условностям молодого мира, позволила именно ей озвучить за всех их общую и единую мысль
Её святая вера в чью-то волшебную мощь, что придёт, не оставит, вынесет из огня и не даст страдать в одиночестве, в армию, в медицинскую сестричку, в начальника ЖЭКа, оказалась выше моих сил. Весь мой внутренний сарказм сжался и забился больным испуганным ёжиком под покрывало.
Спаси Господи Когда-то она и подобные ей бабы долго вынашивали и в муках рожали, воспитывали и холили детей, которые давно выросли в чудовищ, и которых я теперь так быстро и хладнокровно убиваю
Я поднялся молча. Мне впервые за много лет было нечего сказать. Ни ей, ни людям, ни Богу
Я просто подошёл к её калитке и, отчего-то стыдясь поднять глаза, развязал перед нею вещмешок. Не глядя, я сыпал на землю то из взятых с собою запасов, что ещё возвращалось со мною домой неиспользованным. Я вывалил перед ней главное богатство нынешнего мира, Жизнь.
Жизнь в виде пары килограммов пищи, которая поможет ей протянуть ещё пару недель, не более.
Глядя на это, ещё несколько престарелых баб и стариков тихо и хищно подошли к своим заборам и, молчаливо поджав губы, обиженно вытянув тощие шеи, ревниво наблюдали, как летит в грязь самое ценное, что мог дать сегодня человек своему слабому и зависимому телу для утешения.
Я скорее понял, чем увидел, как лихорадочно тянет узел на своём мешке Кровосос. И второй раз за эту минуту кривую улочку окропил непозволительными в это время щедротами Рог Изобилия
Это было всё, что мы располагали на данный момент. Не станет же Шур оделять старух боезапасом для ускорения кончины?! А именно им и был полон его жёсткий ранец.
Ни одна душа не издавала при этом ни звука. Словно то, что мы делали, вызывало шок и ужас у наблюдателей. Будто в щебёночное полотно дороги летело нечто непотребное, и на глазах у десятков свидетелей мы творили что-то омерзительное, скабрезное и достойное молчаливого порицания.
Плевать! Мне плевать на то, что наши дары не дойдут лично до этих старух. Плевать на то, что, даже будучи положенными в общий котёл (что почему-то сомнительно), эти крохи лишь оттянут всеобщую агонию на ещё меньший срок, чем это удалось бы трёмпяти из счастливцев. Я был почти уверен, что сегодняшний ужин поделят между собой в основном молодые и здоровые косолапые обуры. Я не Иисус, и не в моей власти накормить всех страждущих этой пустыни, все шестьвосемь сотен жителей одного только этого посёлка.