Эннди остановился прямо за спиной у пса. Тот все еще насиловал труп. Шелковая река подернулась зыбью, словно матрас, кишащий блохами. Лунный шарик на Потолке мира начал сдуваться и висел уже не так высоко. Тень Эннди упала на сгорбленную спину собаки. Маленький оранжевый пес все насиловал, насиловал и насиловал маленькую мертвую кошку.
Ухх-ухх-ухх, сказал пес.
Ик-ик-ик, сказал труп.
Ухх-ухх-ухх, сказал пес.
Черт, ну и тяжеленный же ты, сказал труп.
Эннди покачала головой и подбоченилась. Ее руки, лишенные костей, гнулись, словно сосиски. Она ждала, когда на нее обратят внимание. Ей до смерти надоели эти ночные визиты на Столешницу, но выбора все равно не было. Ведь проклятие лежало на ней точно так же, как и на остальных.
Наконец пес заметил Эннди. Он рывком выпростал пенис из тела кошки и принялся скакать вокруг Эннди, повизгивая и тявкая от счастья. Он ластился к хозяину, виляя хлопковым клетчатым хвостом. Ему и в голову не приходило, будто он в чем-то провинился. Ничего, кроме пылкой, неугасающей надежды, что сегодня Эннди, возможно, захочет поиграть с ним.
Эннди опустилась на колени и коснулась сломанной шеи кошки. Та вздрогнула, застонала и приоткрыла один заплывший глаз. Ее морда была покрыта слоем спутанных алых лент, и она смахнула их лапой, от которой остался только проволочный каркас с несколькими клочками ватной начинки. Она жалобно мяукнула.
От зияющей раны на ее животе поднимался пар. Воздух наполнился смрадом мясной лавкитяжелым духом крови и сырого мяса. В мире игрушек запахи ничего не значат, но речные крысы все-таки учуяли его. Это было странное, пугающее ощущение. Запах мяса принадлежал полузабытым дням, когда они жили в мире вещей, в тех далеких краях, где все игрушки обречены на немоту и неподвижность. Объятые страхом, крысы поглубже забились в свои норы.
Наконец Эннди заговорил, и эхо разнесло его голос над болотами:
Сейчас полночь, сказал он. Пес вскинул голову. Полночь по старым голландским ходикам из Занебесной гостиной, уточнил Эннди.
Гав-гав! отозвался пес, чтобы как-то поддержать беседу.
Мяф? спросила кошка, надеясь быть чем-то полезной.
Известно ли тебе, зачем мы пришли сюда, маленький пес?
Не имею представления, ответил тот.
А ты что скажешь, маленькая кошка?
Добрый вечер, Хозяин.
Тебе известно, для чего мы сюда явилисьСтрашила Энн и я?
Прости, сказала кошка. Я только что проснулась.
Эннди глубоко вздохнул:
Итак, вы опять все позабыли. Вы ничего не помните о проклятии, которое превращает вашу жизнь в ад.
Теперь я совсем запуталась, сказала кошка.
Проклятие? переспросил пес. Бог ты мой! Ты имеешь в виду какие-то чары?
На этот раз Эннди заговорил громчетак, что его голос взволновал воду в реке:
Как вы полагаете, что произойдет завтра ночью, ровно в двенадцать часов?
Мы теряемся в догадках, сказала кошка.
Завтра ночью, ровно в двенадцать часов, сказал Эннди, мы вновь вернемся сюда, чтобы опять просить вас.
Мы можем что-то для тебя сделать? с надеждой спросил пес.
Все, что угодно, Хозяин. Тебе стоит лишь приказать, сказала кошка.
Мы опять станем просить вас, точно так же, как просим сейчас. И все из-за вашего проклятия.
Снова это проклятие, пробормотал пес.
Эннди закричали от его крика во всем Ист-Сайде из окон повылетали стекла. Теремковые горы задрожали и втянули головы в плечи.
Сколько можно, черт подери, убивать друг друга каждую ночь?! Вы же весь дом переполошили! Вы не даете людям спать! Как, скажите на милость, можно заснуть, когда вы носитесь здесь как угорелые?
Мы мешаем кому-то спать? изумленно переспросил пес.
Мы даже не подозревали, сказала кошка.
Отныне мы будем тише воды и ниже травы, серьезно заверил его пес.
Ты больше ни звука не услышишь, пообещала кошка.
Никакой возни, сказал пес.
Никаких убийств, сказала кошка.
Эннди потер глаза и зевнул, а потом уселся на землю рядом с монстрами.
Вы могли бы снять с себя это проклятие нынче же ночью, проговорил он. Нет ничего проще. Но вы не знаете, как это сделать.
Так расскажи нам! взмолился пес.
Эннди понурился:
Мы не можем. Нам запрещено. Это часть проклятия.
До чего таинственно, задумчиво сказала кошка.
Пес наклонился к ее изодранному уху и прошептал:
Поговори с ним. Ты ведь умнее меня.
Мы вас от чего-то отрываем? поинтересовался Эннди.
Да нет, пустяки, ответил пес. Вообще-то я тут развлекался с ее трупом, но могу продолжить и позже.
Мы постараемся не шуметь, добавила кошка.
А мне пора в гостиную, сказал Эннди. Разложить пасьянс и выпить теплого молока.
Спокойной ночи.
Приятно было повидаться.
Заходи в любое время.
Мы всегда тебе рады.
Страшила Эннди поднял к небу огромную руку и коснулся расшитой блестками ткани.
Итак, пусть все продолжается, как прежде! торжественно провозгласил он.
Услышав его, водопроводные станции съежились от ужаса, а цистерны с бензином закрыли лица своими трубчатыми пальцами.
Эннди повернулась и пустилась в обратный путь через болотоснова шагая не по трясине, а прямо по воздуху. Она раздвинула шелковую занавесь ночного неба, нырнула в щель и скрылась в своем загадочном большом мире.
Все обитатели Плюшевого города погрузились в сонда-да, все до единого. Все улицы вымерли до утра. Никто не уходил из дому и не возвращался домой, ничто не двигалось. И пока мягкие игрушки спали, уничтоженные здания и разрушенные дороги, лопнувшие трубы и порванные линии электропередачи отрастали заново, словно сорняки на грядке. В ночной тиши, когда даже звезды на небе мерцали лишь для собственного развлечения, картонный город, у которого не было ни глаз, ни рук, ни мыслей или слов, бесшумно исцелял свои раны. И так случалось каждую ночь, пока игрушки спали.
Сверкающая солнечная чешуйка поднялась в лазурное дневное небо, прогнав надувной шарик луны. За прошедшую ночь кое-что в городе стало выглядеть иначе, но никто из жителей, казалось, этого не замечал.
Ранним утром Змейка и Черепашка отправились на прогулку. По субботам занятий не было, и Змейке захотелось побродить. Черепашка, разумеется, увязался следом. Ночью прошел дождь. Воздух был холодным и на удивление чистым. Черепашка чувствовал себя счастливым просто оттого, что они могли вот так идти рядышком и обмениваться комментариями обо всех встречных, таких непохожих друг на друга игрушках.
Вот прошел супергерой в маске, одетый в желтое трико и зеленый плащ с капюшоном. Вот баклажан и тыква. Лиса в пальто с бобровым воротником, ведущая безголового цыпленка. Русалка, прыгающая на хвосте, в компании сатира и морской змеи. А вот мамаша-кенгуру толкает коляску с целой оравой очаровательных крошечных двухголовых детишек, так и норовящих выскочить наружу.
Змейка с Черепашкой миновали больницу. В разбитом перед нею садике несколько обгоревших далматинов загорали в шезлонгах, отращивая себе новую шерсть. Медсестра в белой униформе обносила их стаканами лимонада.
Медсестры такие хорошенькие, сказала Змейка. Я просто тащусь от их маленьких белых шапочек.
Ну да, согласился Черепашка.
Змейка взъерошила ему плюш на макушке. Он ненавидел, когда она так делала.
Теперь друзья шли мимо местного кинотеатра, где сейчас показывали снятый в Марионетбурге ремейк «Затерянного мира». Черепашка был помешан на кино. По большому счету, ему было все равно, какой фильм смотреть.
На тротуаре перед лавчонкой, где торговали контрабандными стрелками для часов, махал метлой дельфин в солнцезащитной панаме и нарукавниках. Он был похож на иностранца. Змейку удивляло, почему многие иностранцы выглядят такими несчастными. Неужели они не рады, что перебрались сюда?
Ребята прошли квартал, где жила Змейка, и нырнули в узенький переулок. Змейка остановилась под пожарной лестницей.
Слышишь? спросила она. Эта крольчиха опять бьет посуду. Наверняка разводит пары к приходу Теда. В прошлом месяце он аж в больницу загремел из-за этой стервы.
Не понимаю, чего они вообще поженились, сказал Черепашка. У них и детей-то нет.
Змейка с Черепашкой отправились дальше. А поток мягких игрушек тек не переставая. Прошла лама в пасторском воротничке. Прошли рыба-удильщик с фонариком и двенадцатиногая корова. Осколок Шалтая-Болтая. Лебедь и гриф. Лев со своим безголовым укротителем. Боксерская груша и маленький негритенок. Плюшевый городсловно бал-маскарад, который всегда с тобой.
И Черепашка хотел никогда-никогда не расставаться с ним.
В своей комнатушке Эдна Маккролл гладила рубашки мужа. Электрический вентилятор своими стенаниями заглушал радио, производя при этом чахлый ветерок. Пот капал с носа Эдны на раскаленный паровой утюг. Это был мерзкий утюг. И рубашки были мерзкими. И кукольная мебель в квартире была мерзкой, безвкусной кукольной мебелью, и ветхие картонные стены были мерзопакостными.
Что просто убивало Эдну, так это то, что на Теддино жалованье охранника в банке они могли бы снимать куда лучшее жилье. Проблема была в прискорбной привычке Тедди каждые выходные пропивать половину своей зарплаты. Эдна мысленно представляла себе, какое у муженька будет выражение морды, если она вдруг совершенно случайно уронит на его огромную вонючую лапу вот этот самый утюг. И поделом ему!
Радио было настроено на мыльный сериал о больнице Федерального штопального управления, где все, вплоть до последнего санитара, были просто очаровашками и получали кучу денег. Медсестра с сексуальным голоском была королевой персонала. Все врачи-мужчины сгорали от страсти к ней, она же оставалась холодной как лед и смешивала их с грязью. Эдне хотелось быть похожей на нее.
Пока хозяйка мечтала в своей каморке, Неженка в ванной занималась Клыком. Эдна не обращала внимания на злорадный смех палача-попугая и отчаянные вопли грызуна. У нее хватало своих забот.
Неженка проводила экспериментальную проверку своей новой теории, согласно которой в канализации под унитазом водились маленькие рыбки-дерьмоеды. Неженка была убеждена, что если она будет удить, используя подходящую наживку, то непременно поймает одну из этих туалетных рыбок и тем самым внесет неоценимый вклад в науку. Она смастерила удочку из палки для штор, зубной нити и канцелярской скрепки. Наживкой сегодня работал не кто иной, как Клык.
Дышать под водой Клык не умел, но у Неженки все было учтено. Каждые две минуты она вытаскивала его на поверхность. Переведя дух, хомяк обычно начинал истошно визжать. Но и от этого было отличное средство. Неженка просто спускала воду в унитазе.
Хомячок хочет печенья? спросила Неженка.
Бульк, сказал Клык.
Тем временем Эдна вытаскивала из кухонного шкафа моющие средства. Бутылки и жестянки ряд за рядом выстраивались на обеденном столе.
Она бросила взгляд на потолок. Учительница танцев все утро крутила одну и ту же пластинку. Все тот же шлягер сестер Гофер. Оркестранты небрежно перебирали струны, три женщины пели, и сладкая мелодия свинга разливалась в душном городском воздухе: «Наутро соседи проведать зашли, но даже следа драчунов не нашли. И долго шептались соседи потом, что воры украли собаку с котом».
Эдна села, нацепила очки и принялась изучать этикетки на бутылках с химией. Особое внимание она уделяла рекомендациям на случай непредумышленного отравления.
Куколка Дорис свернула с проспекта Вечерней сказки на Тафтяную улицу. На ней были розовато-лиловая шляпа колоколом и пальто, хотя дождя и не ожидалось. Она шла по улице, возбужденно встряхивая белокурыми кудряшками и крепко стискивая свою расшитую бисером сумочку.
Дорис направлялась в бар Цыпочки по ту сторону железнодорожной эстакады. В ее сумочке было полно тахинного героина. Белокурые кудряшки не были ее настоящими волосами, и героин был не ее. Он принадлежал Мамаше Ленивец.
Чертовы синдикатские шлюхи! Дорис мечтала отправить их всех побродить по заливу в цементных ботинках. Еще она мечтала уехать в Мармеландию и забраться на Лакричную башню. Дорис вообще о многом мечтала.
Она задержалась у газетного киоска, которым заправлял старый усатый морж. Стояла на тротуаре и читала заголовки. Деревянные игрушки из Верстачной республики вторглись в Газонный край и расплавили несколько сотен оловянных солдат. В Обжигистане предполагается еще до наступления темноты провести массовую мобилизацию глиняных болванчиков. Чучиленд, Надувания и Пряничный доминион собираются создать оборонительный альянс. Это может привести к тому, что мэр Плюшевого города объявит им войну. Потрясающе. Мало ему гигантских монстров, теперь он еще в войну хочет ввязаться. А между тем бумажные человечки из Бюрограда собираются испытывать новую чернильную бомбу.
Тут тебе не библиотека, пробурчал морж.
Она пошла дальше. Предстояло посетить еще множество мест и повидать кучу народа.
Этот город пытался раздавить Дорис, но она держалась изо всех сил. Когда было грустно, шла в кино. Возвратившись домой, сидела в одиночестве в своей прокуренной комнатке и круглые сутки слушала пластинки, лишь бы не слышать собственных мыслей. Пила кофе. Глотала таблетки. Выполняла поручения вест-сайдских подонков. Такая вот жизнь у симпатичной маленькой куколки из Огайо.
Что ей следовало сделать, так это вскрыть себе вены. Прямо сейчас. Не дожидаясь, пока дела пойдут еще хуже.
А тротуар все тянулся и тянулся. По радио витийствовал какой-то святоша. Проходя мимо открытых окон, Дорис могла бы выслушать проповедь, не пропустив ни единого слова. Попы говорили, что Взрослые из мира вещей создали кукол по своему образу и подобию. Но если это правда, то почему Взрослые обрекли кукол быть немыми и беспомощными игрушками детей? Дорис виделась в этом поистине дьявольская жестокость.
Церковники утверждают, что, когда там, внизу, хорошая игрушка отправляется на Жертвенный костер, ее душа поднимается на Столешницу мира и в награду за перенесенные страдания обретает дар речи и способность к движению. Есть ли в этом хоть крупица истины?
Что это вообще за посмертие? Здесь ведь тоже умирают. Что будет с твоей душой, если ты умрешь тут? Вторая посмертная жизнь? Такое мироустройство казалось Дорис полной бессмыслицей. Хотя теперь для нее уже мало что имело хоть какой-то смысл. Кроме одной вещи. Одна вещь была просто преисполнена смысла.
Она могла прекратить это. Прямо сейчас пойти домой и принять все свои таблетки разом. Сделать всем одолжение и покончить с собой.
Где-то за голубым шелком небес прогрохотал невидимый барабан. Холодная морось дождя висела в воздухе, словно траурная вуаль. На пустоши показался хлопковый пес, который сломя голову мчался по тугой обивке. Клочья разодранной ткани свисали с его лап. Пес истекал гусиным пухом, а его путь отмечали сугробы белых перьев. Он бежал прочь от Волнистых гор, все дальше на юг, прямо к городу. Ситцевая хищница уже отгрызла его красивый хлопковый хвост. Теперь она гнала свою жертву через бесплодные земли. Именно так кошка всегда и поступала. Она любила поиграть и сейчас развлекалась вовсю. В любом случае она собиралась выпотрошить его еще до захода солнца.
Ребра пса проступали сквозь шкуру; нитки, удерживающие пуговицы глаз, покраснели. Несколько дней он скрывался в пещере, где и пищи-то никакой не было, кроме нескольких летучих мышей да сороконожек. Около часа назад кошка выгнала его на открытый воздух. Пес был слишком изнурен, чтобы сопротивляться. Возможно, он мог отыскать какое-нибудь другое укрытие в картонном городе маленького народца.
Толпа игрушек собралась на Ножничном мосту. Бинокли зевак были направлены на Волнистые горы. Ситцевая кошка неслась по лощине как молния, стремительно нагоняя пса.
У несчастного не оставалось ни единого шанса. Размером он был не больше грузовика, тогда как с кошкой сравнился бы не всякий океанский линкор. Она могла загнать его, унизить, вытянуть из него бечевки сухожилий и ими же связать его, как бычка на бойне, содрать с него шкуру, съесть язык, а потом, испуская адские вопли, утащить труп в кромешную ночную тьму. А почему бы и нет? Он это заслужил. Кошка не могла точно припомнить, что именно пес натворил, но какая разница? Он был виновен по определению и должен был сполна расплатиться за все.
Этой ночью кошка искалечит и сожрет своего вечного соперника, как требует того древнее проклятие. Проклятие, которому ни один из монстров не может противиться, потому что ни один не помнит о нем. А в полночь на Столешницу мира вернется Эннди со своими вечными вопросами и вечной досадой. И вновь, как всегда, чудовищные питомцы Эннди будут силиться понять своего божественного хозяинас тем же успехом, с каким дворняга пытается угнаться за автомобилем. И вновь, как всегда, их ответы на вопросы Эннди будут до невозможности глупымитакими же глупыми, как бессмысленная улыбка на морде немой и неподвижной мягкой игрушки.