Так уж в Плюшевом городе заведено. В понедельник, среду и пятницу пес гоняется за кошкой. Во вторник, четверг и воскресенье кошка берет реванш. На следующей неделе дни чередуются с точностью до наоборот. Так вот все и движется из года в годвперед и назад, словно качели, игрушечная лошадка или стрелка метронома. Или словно маятник старых голландских ходиков из Занебесной гостиной.
И значит, в Плюшевом городе ничего и никогда не изменится, будет лишь вечно меняться местамитуда и обратно, вверх и вниз. А это, в сущности, и не перемены вовсе.
Люси СассексОкоченевшие Шарлотты
Люси Сассекс родилась на Южном острове Новой Зеландии. Сейчас писательница живет и работает в Австралии. Помимо литературной деятельности она также занимается исследовательской работой. Сассекс широко публикуется, в сферу ее основных интересов входят детективы и романы в викторианском стиле. За свои произведения Люси награждалась премиями Дитмар и Аурелис.
Написанные ею рассказы были объединены в сборники «Язык моей леди» («My Lady Tongue») и «Санкта» («Sancta»). Сассекс также принадлежит авторство трех книг для юных читателей, двух для подростков и одного романа для более зрелой публики, «Алый всадник» («The Scarlet Rider»). Одна из антологий, редактором которой была Люси, «Фантастическая» («Shes Fantastical»), была номинирована на Всемирную премию фэнтези. Писательница ведет свою колонку «Cover-notes» в газетах «Age» и «West Australian». В настоящее время Сассекс заканчивает работу над публицистической книгой «Cherchez les Femmes», посвященной первым женщинамавторам детективов.
Рассказ «Окоченевшие Шарлотты» был первоначально опубликован в австралийской антологии «Вечные берега» («Forever Shores»).
Мы уже давно позабыли, с помощью какого именно ритуала был воздвигнут дом нашей жизни. Но когда вражеские бомбы собирают свой урожай, что за тлетворные, извращенные древности они открывают в его основании? Что именно было погребено и принесено в жертву под напев магических заклинаний, что за ужасная кунсткамера поджидает нас там, внизу?
«С меня хватит, больше никогда», думает она тем вечером.
Слева от неедевушка, сущий ребенок, все плачет и плачет, с самого утра; справамолодая пара, полностью поглощенная разговорами о детях, хотя женщина еще даже не беременна. Ей прекрасно известно, о чем шушукаются медсестры наедине, когда их никто не слышит: «Чертовы психи, абсолютно все. Буйно помешанные. Это природа мешает им передать свое безумие по наследству». Иногда, когда накатывают вызванные лекарствами приступы депрессии, она сомневается в собственном рассудке. «Хватит, думает она, именно так: теперь или никогда, даже если это и в самом деле означает никогда» Внутри поднимается черная волна отчаяния и проступает сквозь веки, появляются слезы, но это уже почти что слезы облегчения.
Он приходит на следующий день, берет ее за руку, не стискивает, просто держит ее ладонь в своих, молчит и ждет. И в конце концов она шепчет:
Забери меня отсюда!
Выйти из больницы очень легко. Намного труднее вернуться в большой белый загородный дом и смотреть в окно на уходящие вдаль бесконечные ряды коттеджей, на сушилки для белья, расцвеченные маленькими белыми квадратиками, крошечными синими и розовыми детскими одежками. «Долина Пеленок»так называют это место агенты по продаже недвижимости. Одинаково сильно ранят взгляды притворного и искреннего сочувствия. Родственники, так называемые друзьяневозможно вынести ни тех ни других, все они несносны со своими попытками выразить соболезнования. «Оставьте меня в покое!» И вот она почти перестает выходить на улицу, создает вокруг себя маленький комфортный мирок: полуфабрикаты на обед, телевизор весь день напролет. Наконец однажды она смотрит шоу Джерри Спрингера и понимает: это шоу про неевсе вокруг напоминает нормальный дом, хотя никакого дома больше нет, как нет и полноценной семьидвое родителей, кот, собака, маленькие мальчик и девочка. Нет ни одного ребенка, зато есть солнечная комната на втором этаже, вся заполненная так и не распакованными картонными коробками с детскими вещами. Памятник всевозможным что-было-бы-если
И вот он приходит домой, а она сидит за компьютером и просматривает интернет-сайты по продаже недвижимости.
Я вытащу нас отсюда.
Он садится, готовый все выслушать. Щелкая клавишами, она переходит с одной страницы на другую.
Помнишь, когда мы были реставраторами, восстанавливали абсолютно заброшенные дома, буквально поднимали их из руин?
Он хихикает, и она понимает: это правильный подход.
Мы постоянно болтали о разных Проектах. Развалюхи, просто просившиеся на снос. Мы находили их, покупали, восстанавливали и продавали
Да, отвечает он, я помню; тогда мы грезили лишь о шести квадратных метрах старого паркета из балтийской сосны или о достойной паре для затейливой старинной дверной ручки. Доступные вещи
«Раньше, думает она, до того, как мы решили найти нормальную работу и появилось все, что к ней прилагается: почти идеальный загородный домик, планы на пенсию, желание завести детей»
Она снова нажимает на кнопку.
Значит, ты ищешь новый Проект?
Кивок.
Просто появилось ощущение, что так надо. И потом, мы же можем поднять старые связи, поискать, какие пригороды скоро будут нарасхват, где брать хорошие инструменты, где сейчас старые автомобильные свалки.
Милая, в прошлое вернуться невозможно, говорит он, немного подумав.
Я знаю. Но нам нельзя останавливаться, надо двигаться дальше, а это один из способов. Было весело, помнишь? Отбитые молотком пальцы, грязища, пылища, но мы ведь творили, создавали что-то стоящее.
Он размышляет.
Я сыт по горло бумажными делами, раздается наконец. Твоя взяла. Давай попробуем.
Продать большой белый дом очень легко. Намного труднее продать его дело и уволиться со службы (ведь она хорошо понимает, это, возможно, ее последняя нормальная работа), и самое трудноевыбрать Проект. Они сужают круг поисков до пригорода, где их никто не знает, обнаруживают всеми забытое скопление домов в бывшем рабочем квартале, втиснутом между промышленной зоной и свалкой, которую как раз собираются переносить.
Выясняется, что Проект просто ужасен: маленький каменный двухкомнатный коттедж с кучей разваливающихся-пристроек и клочком землиодна половина участка заросла сорняками, а другая вымощена бетонной плиткой.
Считается, что это самое старое из сохранившихся в районе зданий, говорит он. Это, по крайней мере, спасло его от сноса.
Молчание.
Я знаю, смотрится не очень, но ты хотела Проект, милая
Она набирает в грудь побольше воздуха:
Сойдет
Они покупают старенький фургон, где можно жить, пока не закончится самая тяжелая часть работ, и ставят его за домом. В первый же вечер они сидят на улице в благоухающей ночной темноте и едят пиццу, запивая ее пивом. Вокругвымощенный бетонной плиткой задний дворик с торчащими фруктовыми деревьями, над головой раскинулось звездное небо, слегка поблекшее в свете городских огней.
Завтра начинаем, говорит он, глядя на звезды.
Завтра, отзывается она и обнимает его за плечи.
Потом они занимаются любовью в фургоне, наплевав на даты, графики и температуру, просто потому, что им хочется.
Старый дом из голубоватого песчаника крепко стоит на своем каменном фундаменте, чего нельзя сказать обо всех его пристройках: они завалены гниющими обломками, в каждой комнате пол уходит из-под ног под своим особым углом. В кухне раковина наполнена водой, поверхность которой далека от горизонтальной. Примерно каждые десять лет или около того к дому что-нибудь добавляли: в 1890-ефлигель, в 1920-екухню, в 1950-еспальню, в 1960-еванную, в 1970-екирпичное патио.
Нам придется все снести и построить заново, говорит он, все, кроме самого дома.
Сплошная история, отзывается она, поглаживая рукой каменные глыбы. Надо бы сходить в библиотеку, в местное историческое общество: вдруг им что-то известно о наших развалинах.
Но ранним утром, когда в дверь стучат (это доставили контейнер для мусора), она просыпается, чувствуя себя бодрой и отдохнувшей, и напрочь забывает о библиотеке: ведь можно с головой погрузиться в веселье, снова стать грязной и потной. Во дворе они играют в тигров, добывают мусор среди джунглей из сорняков: старые покрышки, половина велосипеда, сломанные кирпичи, заржавленная решетка для барбекю. В одном углу в траве обнаруживается целый закопанный клад: старинная ванна на изогнутых ножках. Находка тут же переезжает на задний двор и водружается там, прямо посредине (ведь куда-то ее надо было поставить). Она как раз опрокидывает нагруженную тачку в контейнер, когда мимо по улице проходит пожилая женщина, толкающая перед собой тележку из супермаркета. Старушка смотрит на нее, на дом и начинает смеятьсяслабое кудахтанье, в котором не слышно особой радости.
Не поймаешь, не поймаешь меня за такими делами не поймаешь!
Бух! Содержимое тачки ударяется о дно контейнера, звук на секунду отвлекает ее от странных возгласов. Когда она поднимает взгляд, старушки уже нет.
Остаток дня смазывается, пролетает в трудах. Они делают перерыв на кофе с печеньем, грязные руки оставляют на кружках темные пятна. При этом оба счастливы, словно малыши, копающиеся в песочнице. Позже вечером они отдирают от пола луковую шелуху заплесневелого ковра, потом слой линолеума, потом старую желтую, словно моча, газету, такую хрупкую, что она рассыпается в руках.
Она останавливается, опираясь на развороченные половицы.
Я что-то слышу. Тсс!
Что? А я ничего не слышу.
Как будто кто-то царапается, пытается выбраться наружу. Наклонив голову, она осторожно ступает по вздыбленным доскам пола, следуя за тонкой ниточкой звука. Шаги ее ног, обутых в бландстоуновские сапоги, порождают эхо. Идти на цыпочках не очень-то и получается: ведь это неимоверно трудно делать в сапогах.
Осторожнее, предупреждает он, увидев, как она исчезает в дверном проеме, ведущем во флигель. Там в центре пол просверлен.
Скрип, громкий треск и вскрик. Он спешит туда и находит ее по пояс в прогнившем дереве.
О боже! Ты в порядке?
Я-то да, но вот пол отвечает она и морщит нос. Пахнет так, словно здесь живет бродячая кошка. Скорее даже кот. Я, наверное, именно его и слышала.
Тут хватит места для целого винного погреба, замечает он, оценивающе разглядывая зияющее пространство. Между остатками пола и сухой потрескавшейся глиной внизу скрывается небольшая пещера, заваленная всяким мусором, ломаным кирпичом, бутылками и ржавыми консервными банками. Он проверяет балкиони целы. На, хватайся за руку и вылезай.
Но она вглядывается во что-то маленькое, белое, сверкающее в темноте, нагибается, смахивает с предмета слой истлевшего в порошок дерева и снова кричит. Это уже не тот тихий мышиный писк удивления, нет, это крик из кошмарного сна, который все не замолкает.
Он мчится в ближайший винный магазин и покупает бутылку дешевого бренди. Поспешно споласкивает кофейную кружку, наливает спиртного на два пальца, протягивает ей. Она пьет, давится, снова пьет.
Прости, раздается наконец. Ты видел? Как будто ко мне из темноты тянулась крошечная белая ручка. Такая маленькая, словно у зародыша в бутылочке.
Она допивает оставшееся в кружке бренди, встает:
Ну, как говорится, надо встречаться со своими страхами лицом к лицу.
Однако когда они подходят к дыре в полу, твердо устоять на ногах становится все сложнее.
Давай я! говорит он, спускается вниз, наклоняется, а затем протягивает ей левую руку. На лице удивленное выражение, брови подняты.
Милая, это просто кукла. Видишь?
Оставь ее. Хватит с нас на сегодня, пошли, сходим в видеопрокат.
Следующим утром встать с кровати почти невозможно: все тело ноет после непривычной физической нагрузки, но она поднимается и прямо в пижаме, превозмогая боль, плетется в дом, добирается до флигеля; поморщившись, залезает в провал.
В соседней комнате слышны его шаги:
Эй! Принеси мне что-нибудь из инструментов, и я начну копать, ладно? Пожалуйста
Это фарфоровая кукла, и ее, по всей видимости, здесь кто-то похоронил. Грязь затвердела, словно цемент, совершенно непонятно, как ее счистить и можно ли использовать что-либо жестче полотенцане разобьется ли игрушка. Спустя несколько часов ладони у нее покрыты мозолями, но в руках кукла, изображающая ребенка, целиком отлитая из фарфора: голова, ноги, руки и туловище. В ванной комнате, стены которой заклеены отслаивающимися обоями в стиле оп-арт, в раковине она смывает с находки остатки грязи.
Сплошная история, мурлычет она себе под нос, история страны в целом или персональная история одной маленькой девочкиведь наверняка с ней играла маленькая девочка. Любопытно, сколько лет этой вещи.
Любопытство заставляет ее вытереть руки, надеть чистую одежду и отправиться в большую городскую библиотеку. Позже она возвращается оттуда с пачкой ксероксов и, едва завидя его на парадном крыльце (он выметает с веранды многолетний слой перепревших листьев), начинает рассказывать, сгорая от нетерпения.
Эти куклы делали где-то между тысяча восемьсот пятидесятым и тысяча девятьсот четырнадцатым годами; получается, что она того же периода, что и передняя часть дома. Они назывались «Окоченевшие Шарлотты» или «Окоченевшие Чарли». Была такая популярная песенка «Прекрасная Шарлотта» про девушку, которая отправилась покататься на санях в метель. Она хотела покрасоваться в своем вечернем платье и поэтому отказалась взять с собой одеяло. Через девятнадцать четверостиший ее ждет весьма печальный конец:
В свои ладони руку он берет
О боже! Холодна, как лед;
Срывает пелерину он с чела,
Чтоб увидать, как на лице холодный луч звезды блеснет.
Быстрее в освещенный зал
Безжизненное тело он несет,
Окоченевший труп, и с губ ее
Уж больше никогда ни звука не сорвется, о Шарлотт.
Это про нее?
Да.
Чудненько. Не уверен, что смог бы покорно выслушать все двадцать с лишним четверостиший этого вот произведения.
Позади них с улицы раздается скрежет колесиков тележки о мостовую, тоненький холодный смех:
Не поймаешь, не поймаешь меня за такими делами не поймаешь!
Она оборачивается, твердо решив попытаться вести себя по-добрососедски.
За какими делами не поймаешь? Вы ведь тоже наверняка подметаете свою веранду?
Старушка спешит дальше, не останавливаясь. Она что-то выкрикивает через плечо, эдакая парфянская стрела, выпущенная напоследок, но проезжающий мимо грузовик почти заглушает ее слова. И вот ее уже нет.
Ты разобрала, что она там говорила?
Точно не уверена. Вроде: «Вам не поймать меня за подметанием дома ужасов»?
А я расслышал «дом» и еще какое-то бормотание. Местная сумасшедшая, по всей видимости. Ладно, пока ты занималась изысканиями, я проверил полы и думаю, их придется менять. Но это еще не все: там целая куча таких же замороженных Чарли. Я нашел их прямо под настилом.
Она стоит на коленях перед раковиной и щеточкой для ногтей соскребает грязь с новой куклы.
Они совершенно одинаковые.
Как будто из одной формы отлиты, отзывается он, заглядывая через плечо.
Видимо, эта модель была популярна, массовое производство. Но зачем их хоронить?
Наверное, у какой-нибудь маленькой девочки был брат-садист.
Она складывает кукол на коврик, для просушки.
Ой, у этой не хватает ступни. Пойду-ка посмотрю, может, удастся найти.
Она отправляется на поиски, а он берется за кувалду и принимается за бетонную дорожку в переднем дворике. Постепенно работа вытесняет остальные мысли, все звуки сводятся к собственному сопению и стуку молотка, уже невозможно помнить ни о чемни о ней, ни о времени. Когда он поднимает голову, солнце уже садится, а она стоит в дверном проеме. Даже в тусклом вечернем свете хорошо видно покрывающую ее пыль и грязь, отчетливо можно разглядеть смертельно бледное лицо.
Я нашла не только пропавшую ступню. Я обнаружила целую армию кукол, все похожи друг на друга, все похоронены. Это точно должно что-то значить, тут не просто бедная маленькая девочка и ее гадкий старший брат. Словно день Страшного суда, что-то в этом роде, трубы апокалипсиса, и мертвые восстают из могил
Может быть, дом когда-то был фабрикой по производству кукол, отвечает он, и у них было много бракованных экземпляров.
Сзади с улицы доносится теперь уже слишком хорошо знакомый звук магазинной тележки. Она, спотыкаясь, перебирается через груды ломаного бетона, в спешке выскакивает за ворота.
Эй, вы там, с тележкой! Вы же все знаете про этот дом, вы постоянно над нами смеетесь! Так скажите же, что тут смешного, что это за куклы?!
Старушка широко разевает рот и увертывается от нее, срываясь в нетвердый бег. Туфли шлепают по асфальту, аккуратно заштопанные чулки соскальзывают с коленей. Надо бы, наверное, схватить пожилую женщину, словно вора (еще бы знать, как это делается!), но вместо этого приходится воспользоваться своей сравнительной молодостью (и в самом деле! эдакая дамочка в возрасте, решившая вдруг забеременеть), чтобы обогнать беглянку и преградить ей путь. Это несложно: старушка так запыхалась, волоча полную корзинку, что, кажется, вот-вот задохнется.