Святой отец обратил внимание на мой замечательный меч?
Нет, я не «отец». всего лишь «брат». брат Роланд.
О, человек, который носит имя древнего героя, конечно, должен был оценить этот меч. Толедская сталь. Я привёз его из паломничества, которое совершил к святыне Сант-Яго-де-Компостела. Можно сказатьсвященное оружие, рыцарь извлёк клинок из-за спины и смотрел на него с восхищением, кажется, совершенно забыв про Роланда.
И это восхищение, и сам клинок, который был его вполне достоин, полностью завладели душой Роланда. Не понимая, что и зачем он делает, Роланд медленно протянул руку к мечу. Рыцарь с почтительным поклоном подал ему оружие. Едва меч оказался в руке у Роланда, он тотчас бессознательно и рефлекторно сделал несколько коротких изящных взмахов, потом ещё и ещё, словно рубил воображаемого противника. Все вокруг в недоумении расступились. Неожиданно Роланд остановился, замер, выронил меч. Потом упал на колени и зарыдал.
* * *
Святой отец, из меня не получился монах. У меня душа убийцы. Но у меня нет дома, кроме нашей обители, нет отца, кроме вас и семьи, кроме наших братьев. Я не знаю, что мне делать.
Ты хороший монах, сын мой, иначе не чувствовал бы себя в нашей обители, как дома. У тебя душа монаха. Но тыприрождённый воин.
Как же мне быть, отче?
Не знаю, чадо, не знаю. Ты у меня необычный. Будем молиться, чтобы Господь указал тебе путь.
Отче, давайте запретим вход в нашу обитель с оружием.
Это благая мысль, чадо. Мы так и сделаем.
* * *
Роланд оправился от потрясения. Он снова был почти счастлив. Только в душе его поселился маленький червячок, причинявший несильную, но постоянную боль. Они прожили в лесу почти год, когда осенью 1095 года до них дошло известие о Клермонском соборе, на котором папа Урбан II объявил о неслыханном дотоле предприятиикрестовом походе. Едва зажившая в душе Роланда рана вновь открылась, и червячок, робко глодавший его душу мгновенно обрёл силу огромного и кровожадного зверя, грозившего пожрать всю его душу без остатка. Роланд честно признался самому себе: если бы крестовый поход был объявлен год назад, его и мысль о монастыре не посетила бы. Препоясавшись мечом, он устремился бы вместе с крестоносцами на освобождение Гроба Господня. Но он уже принёс монашеские обеты. Он должен навсегда остаться в обители. Он победил в себе зверя, звавшего его на войну. Роланд действительно стал очень хорошим монахом, хотя сам себя таковым не считал.
В 1098 году было официально объявлено об учреждении их монастыряСито. Их стали называть цистерианцами. А в 1099 крестоносцы взяли Иерусалим.
* * *
Прошло ещё четыре года. Монастырь в Сито процветал. Братия росла. Им удалось создать ту семью, о которой они мечтали. В Сито все неустанно трудились. Зависимых крестьян монастырь не имел. Конечно, сыновей знатных сеньоров это обстоятельство отпугивало, к ним приходили в основном крестьяне. Но однажды в монастырь пришли два знатных юноши, заявившие о своём желании стать монахами. Они, так же как и некогда Роланд, не сказали, к каким родам принадлежат, не называли своих имён, но весь их облик дышал благородством, они явно принадлежали к высшей аристократии франков.
Приветствую, благородные юноши, ваше желание посвятить жизнь Господу нашему Иисусу Христу, осторожно начал отец Роберт, но не уверен, что вам надо поступать именно в наш монастырь. Знаете ли вы, что ожидает вас в Сито?
Мы знаем, твёрдо ответил один из них, Мы готовы трудиться на самых тяжёлых работах.
Ну что ж. Брат Роланд, обеспечь нашим новым послушникам самые тяжёлые работы, как они об этом просят.
Роланд был теперь ближайшим помощником отца Роберта по управлению монастырём. Не потому что он был знатного рода, а потому что более других оказался способным к управлению. Дух потомственного аристократа, для которого повелеватьвсё равно что дышать, было не заглушить ни какими самыми тяжёлыми и грязными работами, на которое Роланд охотно шёл. Братья видели, как он смиряет себя, как работает всегда больше всех и каждому старается услужить и помочь. Не все братья знали о его знатном происхождении, в Сито не принято было говорить о мирском прошлом, и авторитет Роланда в обители строился не на его знатности, а на его трудолюбии, смирении, вежливости и услужливости. Он ставил себя последним среди братьев, а потому его постепенно стали воспринимать, как первого. Жак, ставший к тому времени монахом, начал называть Роланда «старший брат». Вскоре и все другие братья стали обращаться к нему именно так. Отец Роберт, заметив это, не запретил и именно с этого времени начал привлекать Роланда к управлению обителью.
Старший брат проводил двух новых послушников-аристократов к месту их убогого ночлега. Ему очень хотелось спросить юношей, почему они пришли в монастырь, а не отправились в крестовый поход, но он не спросил, понимая, что эта темасоблазн для него самого.
Юноши трудились и молились с такой самоотверженностью, что уже через полгода отец Роберт счёл их вполне готовыми к принятию монашеских обетов. Во время пострига один из них был наречён Гундомаром, а второй попросил, чтобы его нарекли Готфридом. Услышав это имя, Роланд вздрогнул и посмотрел на юношу долгим проникновенным взглядом. Юноша ответил ему таким же, безусловно подтвердив, что он попросил наречь себя в честь Готфрида Бульонского, героя освобождения Иерусалима. Отец Роберт услышал их безмолвный диалог. Готфрид и Роланд одновременно посмотрели на него, не проронив ни слова. И он так же молча кивнул им обоим.
* * *
Мы с тобой здесь уже 10 лет, Роланд. Тебе недавно исполнилось 30. ведь так? отец Роберт тепло по-отцовски улыбнулся.
Не помню, отче. Да, должно быть мне где-то около 30-и лет.
Ты перестал считать годы? Это хороший признак, очень хороший. Ты стал настоящим монахом. А ясчитаю. Привык считать. Такая у меня слабость. Помню, когда мы с тобой встретились, ты сказал, что десять дней назад тебе исполнилось 20. Я очень привязался к тебе. Не знаю, как буду жить без такого доброго сына и надёжного помощника.
А зачем вам жить без меня? Я никогда вас не покину.
Ты покинешь меня завтра. Твой путь лежит в Иерусалим.
Что?!
Разве ты не хочешь совершить паломничество ко Гробу Господню?
Роланд зарыдал. Таким отец Роберт не видел его ни разу, но он знал, что и сейчас, как всегда, его сын сможет быстро обуздать свою бурную натуру. Он сказал спокойно, как будто и не слышал рыданий своего чада:
Ты дал обет послушания. Ты должен сделать то, что я тебе велю.
Что случилось, отче?
Не спрашивай. Я ни секунды не сомневаюсь в том, что ты должен идти в Иерусалим.
Ну а потом, конечно же, вернуться к вам?
Не знаю. Это мне не известно. Может быть, ты и не вернёшься. Мне многое не ясно и не понятно в твоём пути. Ясно только, что твой путь особый, необычный. Там, где ты будешь искать свой путь, я уже ничего не смогу тебе посоветовать. Молись Господу, чтобы Он Сам тебя наставил. И помни, что в твоей жизни незыблемы и неразрушимы лишь три монашеских обета: послушание, целомудрие, нестяжание.
* * *
Роланд покидал обитель ранним утром. Он шёл решительным шагом, не оглядываясь. Словно эхо прошлой жизни, донёсся до него истошный крик:
Старший брат. Брат Роланд, его догонял Жак в такой же новенькой сутане, как и у Роланд остановился, подождал Жака. Тот выпалил, запыхавшись, как и 10 лет назад:
Ты решил сделать меня клятвопреступником? Я же дал клятву никогда не покидать тебя.
Не волнуйся, старший брат, отец Роберт благословил меня идти с тобой.
* * *
Во время очень долгого и чрезвычайно опасного пути к Иерусалиму можно было удивляться, что Роланд и Жак всё ещё живы. Их жизнь много раз висела на волоске, но Роланд твёрдо решил ни при каких обстоятельствах не брать в руки оружие. Жак не раз пытался намекнуть своему господину на то, что среди монашеских обетов такого нет, но Роланд оставался непреклоненего пальцы никогда больше не сомкнуться на рукоятке меча.
Впрочем, Роланд вовсе не был уверен в своей правоте. Не раз другие пилигримы с оружием в руках спасали его жизньна него летели брызги разбойничьей крови. Не раз он спрашивал себя: «Могу ли я быть счастлив тем, что эта кровь пролита не мной? Я сохраняю себя в чистоте, а другие пятнают душу, спасая меня. Честно ли это?». У него не было ответов на эти вопросы.
Они с Жаком шли иногда вдвоём, а порою присоединялись к разным группа пилигримов. Поток пилигримов из Европы в Святую Землю был нескончаемым, непрерывным, но они двигались с очень разной скоростью и предпочитали разные пути, поэтому попутчики постоянно менялись. Когда братья цистерианцы приблизились к Иерусалиму, их путь совпал с группой паломников, в которой было где-то полтора десятка человекженщины, дети, старики и ни одного сильного вооружённого мужчины. Эта разношёрстная немощь с надеждой поглядывала на крепких юношейРоланда и Жака, не сомневаясь, что у каждого из них под сутаной спрятано по дюжине кинжалов. Пилигримы ошибались, молодые монахи были безоружны. Любая женщина, имевшая булавку, была вооружена лучше, чем они.
Радостным, ликующим весельем наполнились сердца пилигримов, когда с холма они увидели едва различимые в дымке стены Иерусалима. Одни принялись подпрыгивать, выкрикивая что-то невнятное, но чрезвычайно радостное, другие, широко распахнув объятья, обнимались словно были Иерусалимом друг для друга, иные, падая на колени, протягивали руки к Святому Граду, изливая в рыданиях всю немыслимую горечь пути сюда. Самые уравновешенные из пилигримов сосредоточенно молились в сторону Иерусалимабез широких жестов и громких выкриковсчастье читалось только в их глазах. И среди этих последних были два цистерианца.
Не только с простодушными богомольцами, но и с опытными монахами произошло то же, что всегда происходило со всеми паломникамитуманный образ Святого Града на горизонте совершенно расслабил их души, за какую-то минуту выветрив ощущение опасности, которое сопровождало их всю дорогу, как будто теперь они уже находились под защитой самого Иерусалима. С беззаботной открытостью паломники бросились к источнику, который виднелся неподалёку в зарослях кустов. У Роланда шаг был шире, чем у других, он первым достиг водыплеснул себе в разгорячённое лицо прохладной влаги, сделал из пригоршни несколько долгих глотков.
В это мгновение за спиной послышались крики, топот и ещё несколько очень характерных звуковсвист клинка, рассекающего воздух, Роланд не перепутал бы ни с чем. За криками ужаса тот час послышались вопли боливсё это в несколько секунд. Роланд буквально спиной ощутил, что над ним уже так же занесён клинок. Его корпус развернулся быстрее, чем он успел о чём-либо подумать, и рука взметнулась мгновенно, сомкнув железные пальцы на запястье нападающего. Роланд сломал правую руку врага прежде, чем увидел его. Десятилетний перерыв в упражнениях с мечём почти не сказался на его боевой готовностиинстинкты проснулись мгновенно. Роланд был природным воином, его искусство фехтования всегда состояло более из врождённого таланта, чем из выучки и технических приёмов. Навыки затухают, талантникогда. В доли секунды, перехватив ятаган нападавшего, он чиркнул ему по горлу лезвием с такой непринуждённостью, как будто отмахнулся от назойливо мухи. И сразу же на него одновременно навалились ещё четверо бандитов.
Клинок Роланда мелькал так, что ни один из нападавших не мог к нему приблизиться, но он немного отступалнадо было внушить разбойникам, что инициатива полностью в их руках, после чего его выпады станут совершенно неожиданными и число врагов мигом сократится вдвое. Они не догадываются, что бой идёт по его плану, а потому проиграют. Но в этот момент пришла неожиданная и совершенно неуместная помощь, спутавшая тактику Роланда. Один из противников, к которому он и не прикоснулся, повалился на негоза спиной у поверженного мерзавца раздался пронзительный женский визгодна из паломниц вонзила в разбойничью спину кинжал и от неожиданного успеха сразу же впала в истерику.
Из-за повалившегося на него трупа Роланд на доли секунды утратил контроль над ситуацией, сразу же получив удар в бок. Ответным ударом он пронзил того, кто нанёс ему тяжёлое ранение и теперь, истекая кровью, остался один против двоих. Отходя по дуге, чтобы поставить противников против солнца, он вдруг увидел, что бой у источника ведёт не только онна другой стороне поляны лихо орудовал коротким мечём неизвестно откуда взявшийся рыцарь в кольчуге и шлеме. Роланд мог покончить с оставшимися противниками несколькими ударами, намереваясь сразу же броситься на помощь рыцарю, но, постепенно слабея от потери крови, он нанёс решающие удары в состоянии почти бессознательным, сразу же повалившись на труп последнего из своих врагов. Всё исчезло.
* * *
К Иерусалиму двигалась странная процессия, весьма напоминавшая похоронную. Восемь оставшихся в живых паломников и оба Жака-оруженосца несли двои носилки, на которых лежали Гуго и Роланд, оба без сознания. Жак Роланда и Жак Гуго в последней фазе боя сыграли решающую роль, прикончив оставшихся бандитов, иначе их господа, уже почти выиграв бой, были бы сейчас мертвы. Потом Жаки организовали транспортировку, действуя так слаженно, как будто знали друг друга всю жизнь.
Едва они вступили на улицы Иерусалима, как остановились и стали озираться, не зная, куда дальше нести раненных и наспех перевязанных господ, которым теперь срочно требовалась помощь лекаря. Не успели они решить, кому бы задать этот вопрос, как к ним приблизился благообразный господин в чёрном плаще с белым крестом. Не задавая вопросов, он сказал: «Следуйте за мной».
РОЖДЕНИЕ ОРДЕНА
Опус третий
Госпиталь
Очнувшись, Гуго осмотрелся в неизвестном ему помещении. Кругом всё было очень чистостены беленые, пол тщательно выметен. Комната очень маленькая, здесь стояли только две кровати. На второй лежал тот самый лихой монах, с которым они вместе сражались у источника. Его глаза, подернутые дымкой душевной боли, были открыты. Гуго тихо спросил:
Кто ты, храбрый служитель Господа?
Монах Роланд из Сито.
А яГуго из Пейна.
Значит, мы оба с тобойшампанцы?
Похоже, что так.
Гуго не знал, о чём ещё спросить, а Роланд вопросов не задавал. Они молчали. Гуго был младше Роланда на 11 лет и по натуре своей был куда более темпераментным, горячим, нетерпеливым. Он не мог долго молчать, ему хотелось поближе познакомиться с новым товарищем. Подумав, как продолжить разговор, он трепетно провозгласил:
Господь оказал нам великую милость, брат Роланд, даровав спасение в таком бою, из которого не было надежды выбраться живыми.
Это так, брат Гуго, по монашеской привычке Роланд назвал рыцаря братом, что явно польстило де Пейну.
Я, брат Роланд, хоть и не монах, но мы теперь с тобой действительно братья. Господь послал нас друг другу для спасения. Если бы не тыменя убили бы. Если бы не яты тоже был бы мёртв.
Так и должно быть, тепло, но безжизненно ответил Роланд. Ему был симпатичен этот восторженный юный рыцарь, но поддерживать разговор было очень трудно, и не столько из-за того, что рана сильно болела, сколько потому, что в душе монаха разверзлась пропасть отчаяния.
Гуго это заметил:
Я вижу, брат, что некое горе мешает тебе радоваться нашему спасению?
Перед тобой, Гуго, чудовище, утратившее право называться монахом. У меня душа убийцы. Много лет я боролся с этим, но видимо, безуспешно. У источника я покрыл себя кровью, там обнажилась моя подлинная природа.
Гуго печально задумался. Слова Роланда прозвучали для него очень неожиданно. Его мысли, и так пребывавшие в тумане от множества ранений, сразу же спутались. Он понимал, что Роландне рыцарь, а монах, и в его словах была некая правота, но одновременно и неправота. Гуго мучительно пытался ухватить ту мысль, по ниточке которой он выберется к истине. В этот момент на пороге появились оба Жака.
Мир тебе, брат Жак, сказали Гуго и Роланд одновременно, почти хором. В недоумении они посмотрели друг на друга, потом на своих оруженосцев, потом опять друг на друга и наконец все четверо радостно улыбнулись.
* * *
Вскоре к ним зашёл то самый благообразный господин, благодаря которому они и оказались здесь:
Рад приветствовать наших доблестных героев в стенах госпиталя святого Иоанна Иерусалимского. Вы, храбрый юноша, если не ошибаюсь, Гуго де Пейн?
Гуго лёжа попытался изобразить почтительный поклон. Тогда господин вопросительно посмотрел на Роланда и тот понял, что ему надо представиться: