Хасан услышал голос капитана, который держался за снасти рядом с ним и уже не отдавал команд:
Ты прав, чужеземец. Мне не понадобятся твои деньги. Мёртвым они не нужны, отважный моряк сохранял самообладание, но в его голосе звучали обречённость и бессилие.
Сегодня мы не погибнем, спокойно сказал Хасан.
Ты умеешь приказывать морю? скривился капитан.
Я не приказываю. Я знаю. Мы будем живы.
Через полчаса буря стихла. Все, кто был на корабле, бросились вычерпывать водутеперь это имело смысл. Хасан, всё такой же невозмутимый, стоял на прежнем месте и смотрел вдаль неподвижным взглядом.
* * *
Буря превратила Хусейна в животное. Он ползал по палубе на четвереньках, цеплялся за всё подряд, не разбирая, где чья-то нога, где мачта и дико выл. Его пинали, он даже не обращал на это внимания. Хусейн Каини был мужественным человеком и опытным воином, он давно забыл, когда в последний раз испытывал страх. Но Хусейн всегда сражался только с людьми, а эта буря. Кажется, что все шайтаны ада ополчились на них разом. И тут кто-то подхватил Хусейна под мышки, поставил на ноги и спокойно сказал:
Крепко держись за снасть, иначе тебя смоет за борт.
Хусейн повиновался и посмотрел в лицо обладателя спокойного голоса. Лицо было удивительным, совершенно неподвижным. На нём не было ни отчаяния, ни растерянности, но и никаких тёплых чувств к Хусейну тоже не было. Казалось, этому человеку всё равно погибнет Хусейн или спасётся. И всё-таки он его спас. К Хусейну вернулось самообладание, рядом с удивительным незнакомцем он вдруг почувствовал себя в полной безопасности. Когда буря стихла, Хусейн был уверен в том, что именно незнакомец своим нечеловеческим хладнокровием остановил разгул стихии. Вместе с этим человеком он не задумываясь прыгнул бы теперь в адское пламя. Он искоса поглядывал на неподвижное лицо, желая начать разговор, но не знал с чего. Наконец решился:
Вы, должно быть, опытный моряк?
Впервые вышел в море, незнакомец даже головы к Хусейну не повернул.
Кто же вы, господин?
Я? Хасан ас-Саббах.
«Хасан ас-Саббах», пробормотал Хусейн себе под нос, словно титул, неведомый доселе, но самый высокий в мире. Каини был чутким человеком, он понял, что незнакомец отрекомендовался в полной мере, и любые расспросы не только не уместны, но и абсолютно лишены смысла. Неожиданно он принял решение:
Меня зовут Хусейн Каини. Мы с друзьями хотели наняться на службу к эмиру Алеппо. Но теперь мы хотим служить вам. Только вам.
Хасан повернул, наконец, голову к Хусейну. Он ни сколько не был удивлён этим предложением, казалось, хотел лишь сделать некоторые уточнения:
Вы знаете, что вас ждёт?
Величие, Хусейн потом до конца своих дней удивлялся тому, что дал такой ответ.
А если завтра я пошлю вас на смерть?
Это будет хорошая смерть, хищная улыбка опытного воина заиграла на губах Хусейна Киани.
* * *
Алеппо понравился Хасану не больше, чем Каир. Почему горожане так ничтожны, мелочны? Думают только о пропитании, мечтают лишь об удовольствиях, суетятся, как насекомые. Этих людей не трудно было дёргать за ниточки, заставить их суетится в нужном Хасану направлении. Но зачем? Их ничтожные душонки никогда не загорятся пламенем веры. Им не нужна истина. А скрытому имаму не нужны такие слуги.
Впрочем, в Алеппо Хасан нашёл десятка два единомышленников, которые бросили всё и последовали за ним. Хасан никому и ничего не обещал, кроме скорой смерти. Своего учения он им так же не раскрывал. Да и было ли у него тогда учение? Была лишь уверенность в том, что он на службе у скрытого имама, который выше звёзд. Эта уверенность передавалась другим. Люди ломали свою судьбу, следуя за ним, просто потому что онХасан ас-Саббах.
Потом был Багдад и, наконец, Исфахан. Хасан возненавидел города. Нетрудно завоевать мир для имама, но зачем ему такой мир? Мир мелочных страстишек. Его Махди испепелит этот глупый и ни на что не годный мир. Зачем его завоёвывать? У великого повелителя будут особые подданные. Хасан собирал лучших и вёл их за собой. Его армия росла медленно, но не уклонно. Сквозь города они просачивались небольшими группами, увлекая за собой всё новых и новых. Хасан больше не видел в городах своей цели.
Начались долгие годы странствий по горам Западной и Северной Персии. Хасан установил и поддерживал вялотекущую связь с измаилитскими даи Исфахана, формально признавая их власть над собой. Он отправлял в Исфахан гонцов, подробно рассказывая об успехах своей проповеди, с почтением принимал из столицы инструкции, но он давно уже не придавал этим связям со своим руководством никакого реального значения. В горах Хасан был совершенно независим. Кто они такие, эти городские мудрецы, чтобы стоять над Хасаном? Над ним только имам. А имам ещё не явил своё лицо. Хасан ни одному человеку не сказал, что больше не признаёт над собой власть фатимидского халифа ал-Мустансира и не считает его имамом. Придёт время, и ал-Мустансир сам по себе развеется, как пыль на ветру, и все поймут, что фатимидский фалифатиллюзия, одна только видимость, лишённая реального духовного наполнения. Истина явит себя. А пока не время им знать, что этого ещё не произошло.
В горах, как и ожидал Хасан, его проповедь имела куда больший успех, чем в городах. Особенно охотно шли за ним горцы Северного Ирананарод дикий, свирепый и очень независимый по натуре, не привыкший признавать над собой никакой власти и не имевший в этом необходимости. Эти дикари уважали только силу. И они видели в Хасане силу. И они пошли за Хасаном.
Горцы были очень неприхотливы и презирали городскую изнеженность. Они видели как неприхотлив Хасан, умеющий довольствоваться одной грубой лепёшкой в день и спящий, порою, на голых камнях, завернувшись в дорожный плащ бедняка. Горцы презирали многословных проповедников, ничего для себя не находя в бесплодных разглагольствованиях. Хасан говорил редко и очень скупо, роняя немногие слова, как драгоценные камни. Горцы уважали воинов, а ни один из них не мог одолеть Хасана в боевом состязании. Когда они видели, как ловко Хасан орудует саблей, это было для них лучшим аргументом в пользу того, что этот человек прав во всём. Горцы были очень набожны. Они не любили говорить о религии, но каждым своим дыханием стремились славить Аллаха. И они чувствовали набожность Хасана, совершенно не показную, не демонстративную, но именно поэтомунастоящую.
Нельзя сказать, что Хасан испытывал к беднякам и труженикам тёплые чувства. Он ни к кому не испытывал тёплых чувств. Но он никогда не призирал бедняков и не смотрел на них высокомерно. Он вообще не видел разницы между богачами и бедняками. Хасан был очень терпим к человеческим недостаткам, но никогда не прощал людям одногоничтожности помыслов и устремлений. А эту ничтожность он находил и среди богатых, и среди бедных. Среди последних, пожалуй, реже. Не скованные богатством, бедняки чаще проявляли подлинную возвышенность души, устремлённость к чему-то более высокому, чем повседневность с её мелочными заботами. Бедняки, не смотря на всю свою безграмотность, гораздо чаще оказывались людьми мистически настроенными, и только это имело значение для Хасана. Такие вот безграмотные горные мистики и составляли его гвардию. Он не выносил людей, готовых цепляться за свою ничтожную жизнь до последнего издыхания. За Хасаном шли только те, кто готов отдать жизнь в любой момент. Он верил в имама, его люди верили в него. За эту веру все они были готовы умереть, зная, что их смерть теперь уже не может быть бессмысленной.
Хасан говорил со своими людьми, как господин и повелитель. Он никогда не пытался им понравиться, не заискивал и был очень скуп на похвалу. Но он никогда не презирал их, не унижал и не оскорблял. Наказывал, порою, очень жестоко, за непослушание собственной рукой срубил несколько голов. Но это не подорвало, а, напротив, укрепило его авторитет.
Холуйства и раболепства не терпел совершенно. Он не любил унижать и презирал тех, кто перед ним унижался. С ним надо было говорить, не теряя достоинства, как с повелителем, который безмерно выше их, но, не забывая о том, что они тоже слуги имама, как и онкаждый на своём месте. Гордым горцам, которых никто и никогда не мог покорить, это очень нравилось.
Хасан в совершенстве овладел искусством убеждать и обращать в свою веру. Личность его сама по себе покоряла, на него смотрели не только с восхищением, но и с благоговением, и ему не надо было изобретать какую-то особую тактику проповеди. Но он научился не делать лишних движений, не тратил ни одного лишнего слова. Он, собственно, научился быть самим собой. И за ним теперь готовы были пойти десятки тысяч.
Когда Хасан впервые увидел Аламутстрашную крепость на высокой горе, он понял, что его земные странствия закончилисьон войдёт в эту крепость и выйдет из неё только с Махди.
* * *
Рашид лихорадочно записывал рассказ Хасана. Его глаза горели, руки тряслись, он был вне себя. Слова великого Хасана ас-Саббаха совершенно перевернули его, почти уничтожили, стёрли его душу. Теперь он окончательно понял, почему десятки тысяч людей готовы были идти на Хасаном на смерть. Потому что никогда раньше не было таких правителей. Им выпало счастье служить. неземному человеку. Ас-Саббах принадлежит скорее Космосу, чем этим горам.
Хасан, конечно, не всё рассказывал Рашиду. Многое, вспоминая, он так и не произносил вслух. Говорил ровно, пожалуй, даже монотонно, ни разу не изменился в лице, да и не было у него другого лица, кроме привычной маски. Хасан видел, что уже совершенно загипнотизировал летописца, тот не в себе, надо сделать перерыв.
Приходи завтра с утра, сказал Хасан и остался один.
Совершенно один. Он никогда не хотел этого! Он надеялся, что в этой комнате они будут вдвоём с невидимым Махди. Хасан будет обращаться к скрытому имаму и находить в своём сердце ответы. Но ни разу за все эти десятилетия Махди не явил себя ни в одном знаке, ни в одном намёке. Хасан чувствовал, что все его мыслиего собственные, и от Махди ни коим образом не исходят. Почему Махди не захотел посетить хотя бы сны Хасана? Почему?!
Теперь Хасан понял уже окончательно: он потерпел великое и страшное поражение, абсолютно бессмысленно расточив огромную силу среди вселенской пустоты. Это следовало понять уже тогда, когда Хасан стал боятся молчащего Махди, когда перестал ждать его прихода и начал думать о его возможном открытии с ужасом.
Знаешь ли ты, сынок, как страшно настоящее одиночество? Когда ты совершенно один во всей вселенной. Аллах недостижим, Махди молчит, и космический холод начинает проникать в самые глубины души. Да, сынок, ты, наверное, это знаешь. Ты ведь тоже был очень одиноким.
Хасан опять почувствовал, что на душе стало теплее, холод космоса перестал обжигать душу. Страх ушёл. Хасан чувствовал, что он не один. Старик хотел было опять пойти на свой балкон и, глядя на звёзды, больше уже не пугающие, поговорить с сыном, которыйтам. Но вместо того он вскочил как ошпаренный, и бросился к книжной полке. Схватил «Новый завет» и стал лихорадочно его листать. Вот они, эти слова ученика пророка Исы Иоанна: «Любовь изгоняет страх». Значит, его страх прошёл, потому что в сердце своём он почувствовал любовь к сыну? Всё так просто? Да, просто до чрезвычайности. Он никогда никого не любил. Он прожил жизнь впустую.
* * *
Рашид предвкушал самое интересное в рассказе Хасана ас-Саббаха:
Вы совершили величайший в мире подвиг, взяв неприступный Аламут без единой капли крови. С тех пор люди не хотят читать сказки. Вместо того весь мир пересказывает легенды о вашем умении завоёвывать сердца.
«Сердца?»вяло подумал Хасан, совершенно обессиленный целой ночью трагических открытий. Когда это его интересовали людские сердца? Да и кому было интересно сердце самого ас-Саббаха? Его голос вновь монотонно зазвучал, восхищённый Рашид записывал, а Хасан вспоминал многое такое, о чём не говорил вслух.
* * *
К тому времени, когда Хасан увидел Аламут на вершине горы, он хотел лишь одногоостаться наедине с Махди. Переносить людей становилось всё труднее. Не было больше сил смотреть на эти толпы и видеть перед собой огромное количество глаз. Пусть приходит Махди и берёт себе этих людей, и делает с ними, что хочет. Их так много, а Махди у Хасана один. Этим людям не нужен Махди, им вполне достаточно Хасана. Они ничего не понимают. А он устал. Он взойдёт на эту гору и будет ждать скрытого имама. Подумав об этом, Хасан почувствовал огромный прилив силы. Усталость, накопленную за десятилетие странствий, как рукой сняло.
Как ты думаешь, почтенный Хусейн, мы возьмём Аламут? спросил Хасан верного Каини.
Аламут не взять приступом, весело ответил Хусейн Каини, но мы пойдём на штурм и будем счастливы умереть на тебя, мой повелитель.
Вы ещё не заслужили счастья умереть за меня. Я опечалю тебя, Хусейн. В Аламут мы войдём без боя.
Как скажите, мой повелитель, Хусейн улыбался всё так же радостно и безмятежно.
Каини не сомневался, что всё будет так, как сказал Хасан. Он, конечно, ничего не понимал, но рядом с Хасаном достаточно было верить. В этом и было счастье Хусейна. А умереть можно когда угодно. Можно прямо сейчас. А можно и через сорок лет. Рядом с его повелителем такое мелочи не имели значения.
* * *
Аламут высился над плодородной долиной, замкнутой со всех сторон горами. Не прошло и года, как жители всех деревень этой долины стали измаилитами и большими поклонниками Хасана ас-Саббаха. Хасан велел им скрывать изменение веры и во всём по прежнему изъявлять покорность гарнизону Аламута. Солдаты гарнизона часто спускались в долину для заготовки продовольствия. Пришло время и среди них начать проповедь. Основную часть аламутского гарнизона составляли персы-шииты, служившие сельджукам-суннитам, но тайно ненавидевшие их. Солдаты-персы оказались очень восприимчивы к проповеди Хасана, даже некоторые сельджуки тайно переходили на его сторону. Прошло два года, и все в долине и почти все в гарнизоне были уже измаилитами.
Однажды в крепость из долины вернулся небольшой отряд фуражиров. Крестьяне под присмотром солдат несли на спинах мешки с зерном. Войдя в крепость, они спокойно положили мешки на землю. Отдышавшись, столь же спокойно начали развязывать мешки и извлекать из них сабли. Никто не торопился, солдаты с деловым хладнокровием смотрели за тем, как крестьяне вооружаются. Среди крестьян был тихий, очень скромно одетый невысокий человек с чёрной бородой. На вид ему было лет тридцать с небольшим. Он не развязывал мешки, не брал в руки саблю и ничего не говорил, как будто странное действо, развернувшееся во дворе крепости, его совершенно не касалось. Человек этот внимательно, но несколько равнодушно, рассматривал двор.
Из домов выходили всё новые и новые группы солдат, присоединяясь к прибывшим из долины. Все они стояли с саблями наголо, не говоря ни слова. На их лицах легко читалось напряжённое ожидание. Когда во дворе собрался почти весь гарнизон Аламута, скромный человек с чёрной бородой тихо сказал:
Позовите коменданта крепости.
Комендант окинул взглядом двор и увидел, что все его люди с вооружёнными крестьянами из долины стоят за спиной у маленького человека средних лет. Нутро у коменданта похолодело, но железные нервы бывалого воина позволили ему сохранить самообладание.
Что здесь происходит? жёстко спросил он.
Власть поменялась, несколько лениво сказал маленький человек. ЯХасан ас-Саббахновый хозяин Аламута.
Аламут принадлежит великому султану Малик-шаху, по-прежнему жёстко отрезал комендант.
Комендант, у тебя есть люди, готовые защищать крепость? Посмотри вокруг себя.
Бывалый воин, ни разу не растерявшийся посреди самых жестоких битв, быстро оценил ситуацию. Все его солдаты стояли за спиной у этого невесть откуда взявшегося Хасана. Здесь, впрочем, не все, но остальные явно уже прирезаны. Он остался один. Ну что ж, он не вздорная баба и не станет закатывать истерики. Воин должен уметь проигрывать. Он внимательно посмотрел в глаза нового хозяина Аламута и сразу же пожалел об этом. В жёлтых глазах этого человека зияла бездонная и равнодушная пустотани ярости, ни радостивообще ничего человеческого. Ничего даже звериногопустота и всё. Комендант почувствовал, что по всему его телу разливается липкий ужас. Сдавленным голосом он еле выдавил:
Яваш пленник, или мне будет позволено уйти?
Конечно, ты можешь идти, дорогой. Ты не сделал ничего плохого. Аллах уберёг тебя от этого.