Путаница измаилитского учения больше не смущала Хасана, хотя он по-прежнему весьма иронично воспринимал это «суп из семи круп». Измаилиты тужились, желая соединить исламские представления о мире с доисламскими греческими, персидскими, вавилонскими верованиями. Получалось не очень стройно. Но это не имело значения. Имам есть воистину снимающий противоречия. Две вещи увлекали Хасана по-настоящемуматематика и фехтование. Разум и меч, логика и лезвиевот что поможет ему завоевать для имама мир.
Он изучил труды всех известных математиков, благо в Исфахане было несколько хороших библиотек. Покупая на последние деньги самую дешёвую бумагу, он самозабвенно решал уравнения, представляя себе, что каждое уравнениесражение, которое необходимо выиграть. И выигрывал. Даже опытные математики разговаривали с ним на равных.
Фехтовал Хасан так же блестяще. Не обладавший от природы большой физической силой, он был расчётлив, осторожен, молниеносен. Собственно, фехтовальщиком его сделала математика. Он никогда не наносил ни одного лишнего удара, никогда без толку не размахивал саблей, зная, что для победы достаточно одного взмаха клинком. Каждый лишний взмах может стать последним в жизни. Если формула содержит всего лишь один лишний знакона ошибочна. Это поражение.
Друзей у Хасана не было, хотя многие хотели бы приблизиться к этому человеку, источавшему огромную холодную силу. Но все эти люди были для Хасана «лишними знаками», «ненужными ударами». Впрочем, однажды он сказал Абуфасалу, у которого жил в Исфахане: «Если бы у меня было всего два верных друга, я смог бы победить султана и перевернуть вверх дном всю сельджукскую империю». Значит, он всё-таки нуждался в друзьях? Он просто помнил Архимеда. Зная, что обладает огромной силой, он понимал, что ему нужны только две вещи: точка опоры и рычагдва верных друга. И тогда мир перевернётся.
Наконец, возведённый в ранг даи, он отправился в Каир, ко двору фатимидского халифа ал-Мустансираимама измаилитов.
* * *
В Каире Хасан пережил первое в жизни и самое страшное из всех своих поражений. Он потерял имама. Живого имама, которому можно служить, больше не было. Значит не было единственно возможного критерия истины, следовательно не было и самой истины, потому что теперь невозможно было установить её границы. Остался лишь хаос измаилитского учения. И остался сам Хасан. Один на один со всем миром.
Всё произошло не сразу, в утрату имама Хасан долго не мог поверить. Хотя началось это сразу же как только он прибыл в Каир. Город-сад, город-сказка поразил юного перса склонностью к дешёвой показной роскоши и суетливо-торгашеским духом. Он не увидел здесь и намёка на суровый боевой аскетизм, который один только и может позволить измаилитам положить весь мир к ногам имама. Все что-то покупали и продавали, как будто вселенскую империю можно купить. Все, от последних подёнщиков до первых придворных, пускали друг другу пыль в глаза и ходили перед лицом людей, а не перед лицом Аллаха. Все старались обмануть всех и думали только о том, чтобы вырвать друг у друга кусок власти пожирнее, как будто не в этом городе во дворце обитает сама истина.
Измаилитские богословы так же произвели на Хасана впечатление весьма удручающее. Это были такие же торговцыторговцы знаниями и мнениями. Знаний у них былохоть отбавляй, мненийи того больше. Они готовы были с рассвета до заката вести богословские споры и блистать эрудицией. Тот, кто смотрит в глаза самой истинене спорит. Он знает. И действует. А эти были способны только на пустопорожнюю болтовню.
Хасан очень быстро познакомился с ведущими даи Каира. Он ни чем не выказывал им своего пренебрежения, почтительно поддерживая учёные диспуты, никогда не стараясь переспорить даи, но демонстрируя достаточный уровень знаний, чтобы вызвать к себе интерес. Хасан опять делал вид, что учится и, в известном смысле, он действительно учился, полагая, что многое можно перенять даже у насекомых и, хотя ставил даи не выше последних, всё же старался хоть что-то подчерпнуть из их многословной и суетливой «мудрости».
Хасан ждал главного, ради чего сюда прибылвозможности припасть к ногам имама и полностью передать ему свой разум, свою силу, свою волю. Вскоре свершилось. Вежливый, внимательный и хорошо образованный перс приобрёл большое уважение среди даи. Его решили представить ко двору.
Дворец так же неприятно поразил Хасанаогромное количество позолоты и ни намёка на подлинное величие. Придворныев роскошных одеждах, а лицатупые и самодовольные. Всюдураболепство и никакого достоинства.
«Перед истиной нельзя ползать на брюхе, думал Хасан. Истине надо служить честно и самоотверженно. Богатство, власть и сама жизнь теряют значение для человека, если он приблизился к истине, у него на губах уже не заиграет рабская, угодливая улыбочка. А эти».
И вотимам. Крепкий худощавый мужчина с безмерно уставшими глазами. «Есть от чего устать в этом дворце», подумал Хасан. Ал-Мустансир произвёл на него большое впечатление. Да и не мог он увидеть перед собой никого, кроме имама, если столь страстно стремился к этому.
У тебя очень хорошие рекомендации, юноша. Ты хочешь служить мне? равнодушно обронил имам.
Да мой повелитель. Я брошу к вашим ногам весь мир.
Имам при этих словах не изменился в лице. Хасан понимал, что имам не может встретить его обещание проявлениями восторга. Юноша боялся, что имам иронично и презрительно усмехнётся. Но нет, имам оставался бесстрастен. Это окрылило Хасана. Наконец повелитель обронил:
Весь мирэто очень много, мой мальчик.
Хасан почувствовал, что имам хочет ещё что-то сказать и замер в ожидании. Но имам молчал, а потом сделал знак своим приближённым удалиться. Когда они остались вдвоём, ал-Мустансир выдавил:
Расскажи о себе.
Хасан рассказал всё, что считал имеющим значение, стараясь по возможности быть кратким. Ал-Мустансир слушал его, не перебивая и, казалось, без интереса, равнодушно, но Хасан чувствовал, что имам ловит каждое его слово. Когда Хасан закончил, повелитель сказал уже не так вяло, но по-прежнему очень ровно:
Ты будешь служить мне, мой мальчик. Будешь хорошо служить. Но не уверен, что тебе понравится среди моих придворных шакалов.
Для меня имеете значение только вы, мой повелитель. Без вас весь мир не имеет смысла.
Ал-Мустансир смерил Хасана чуть удивлённым, пристальным взглядом. Слова юного перса нисколько не походили на обычную придворную лесть. Они дышали невероятной, запредельной убеждённостью, некой сверхъестественной силой. Халиф, никогда не имевший таких слуг, был поражён. Он не нашёл ничего лучшего, как молча хлопнуть в ладоши, давая понять, что аудиенция окончена.
* * *
Через неделю халиф позвал Хасана.
Ты уже познакомился с моим главнокомандующим Бадром ал-Джамали?
Да, мой повелитель.
И как он тебе?
Самодовольное ничтожество. Он не хочет воевать ради славы имама. Он вообще не хочет воевать и думает только о наслаждениях.
Халиф привык к тому, что его придворные плетут утончённые интриги, никогда открыто не пытаясь опорочить друг друга в глазах повелителя. А этот мальчик рубит с плеча. Он не придворный и никогда не станет придворным.
А ты смог бы возглавить мою армию?
Да, мой повелитель.
И что бы ты стал делать с армией?
Сначалана Иерусалим, потомна Антиохию, затемБагдад, оттудана Исфахан, и тогда можно будет всерьёз заняться завоеванием Индии.
Ал-Мустансир не растерялся. Он задумался. Этот мальчишка не похож на юного безмозглого бахвала, не понимающего о чём говорит. В нёмогромная сила. Халиф чувствовал эту силу. Если её почувствует Бадр, мальчик не проживёт больше недели. Можно надеяться только на близорукость Бадра. Халиф продолжил разговор без тени иронии:
Значитвесь мир. Но наша династия правит в Египте уже вторую сотню лет, и за всё это время мы не смогли завоевать даже Палестину.
Может быть, слуги имама недостаточно верили в своего повелителя? Этот мир не имеет смысла, если не починён имаму. Но Аллах не творит бессмыслицы. Значит, мир должен подчинится вам.
Усталость вдруг ушла из глаз халифа. Он пристально посмотрел в жёлтые глаза Хасана и молча хлопнул в ладони.
* * *
Призвав Хасана на следующий день, халиф сразу же взял быка за рога:
Знаешь ли ты, мой мальчик, что яне хозяин даже в собственном дворце? заметно было, что каждое слово ал-Мустансир выговаривает с большим трудом.
Хасан попытался уловить в словах имама скрытый эзотерический смысл, но не смог и просто сказал:
Весь Египетлишь сотая доля тех земель, которые по праву должны принадлежать вам, повелитель.
Халиф горько усмехнулся:
Я не шучу, Хасан. Я пленник в этой золотой клетке. Пленник Бадра. Без его согласия я и шага не могу ступить.
Его надо арестовать и обезглавить.
У меня нет ни одного надёжного человека, которому я мог бы поручить это. Как бы ещё меня не обезглавили, если я посягну на жизнь Бадра. Он подкупил всех моих слуг, всех гвардейцев, а армия и так в его руках.
Может быть, подкупить его людей? задумчиво протянул Хасан.
Все его людиэто вообще-то мои люди. Как ты представляешь себе халифа, который подкупает собственных людей? Ты обещал завоевать для меня весь мир. Так завоюй для начала вот этот дворец.
Я сделаю это, спокойно сказал Хасан.
Завтра я назову тебе имена нескольких человек, вместе с которыми ты будешь действовать. Пара-тройка друзей у меня ещё осталось. Они очень преданы мне, но они не вожди. Моим вождём будешь ты.
* * *
На следующий день, когда Хасан в сопровождении слуги халифа шёл в покои повелителя, путь ему преградил сам главнокомандующий Бадр ал-Джамали в сопровождении двух гвардейцев.
Наш повелитель не хочет тебя видеть, гнусно улыбнулся Бадр.
Но повелитель только что приказал привести к нему этого юношу, робко заметил слуга халифа.
Он передумал, Бадр расхохотался, даже не пытаясь скрыть, что лжёт.
Хасан понял, что дело проиграно, но не почувствовал страха. Глядя Бадру прямо в глаза он прошипел так, как мог это сделать только разгневанный царь:
Как смеешь ты, собака, преграждать мне дорогу?
Страшная сила этих слов привела главнокомандующего в ужас. Словно защищаясь, он сделал гвардейцам знак схватить Хасана.
* * *
В тюрьме у Хасана было время обо всём подумать, и он даже обрадовался этой возможности. Перспектива на завтра же быть обезглавленным ни сколько не пугала его. Он знал, что Аллах заберёт его жизнь только тогда, когда он будет не нужен здесь, на земле. Если он уже не нужен Аллаху, тогда его жизнь не имеет ли ценности, ни смысла и жалеть о ней просто глупо.
Хасан начал понимать, что произошло нечто куда более страшное, чем смерть. Кажется, халиф ал-Мустансирне имам. Умереть за имама было бы куда легче, чем остаться в живых, но без имама. Хасан не боялся остаться один на один со всем миром. Он знал, что стоит ему лишь захотетьтолпы людей склонят перед ним головы и легко признают его власть. Но зачем? Ни власть, ни богатство не интересовали Хасана. Он хотел лишь одногослужить истине. Нет имаманет истины. Зачем завоёвывать мир?
Но точно ли ал-Мустансирне имам? Этот человек произвёл на него очень сильное впечатление, он выглядел настоящим повелителем. Но сейчас, вспоминая каждое слово, каждую интонацию, каждый жест халифа, Хасан постепенно пришёл к совершенно ясному выводу: ал-Мустансирчеловек, лишённый настоящей внутренней силы. При более благоприятных обстоятельствах из него мог бы получиться неплохой царь, но всего лишь царьне более. В нём не было достаточной силы для того, чтобы стать царём царей и повелевать всем миром. А нет силынет истины. Это совершено очевидно.
Как мог настоящий повелитель превратиться в раба этого жирного и тупого бороваБадра? Ещё когда Бадр только начинал прибирать к рукам реальную власть, все его ходы можно было просчитать на несколько лет вперёд и уже тогда уничтожить. Мог ли подлинный имам, которому ведомы даже тайные замыслы Аллаха, не разгадать тайных замыслов этого примитивного животного? Сомнений больше не было: ал-Мустансирне имам.
Но как такое возможно? Да очень просто! Хасана вдруг озарило. Убейдаллах, более века назад объявивший себя имамом, который вышел из сокрытия, и основавший фатимидский халифат, был заурядным самозванцем, и все его потомки, включая ал-Мустансирасамозванцы, даже если не подозревают об этом. Нет силынет истины. И думать тут больше не о чем.
Думать, однако, было о чём. Мир не может существовать без имама, как человек не может существовать без еды. Вывод простподлинный имам, Махди, до сих пор находится в сокрытии. Дано ли Хасану познать сокрытого имама, или он так и умрёт язычником? У Хасана есть сила, и она проложит ему дорогу к истине. Сам он не Махди, это ясно, иначе не было бы в его сердце этого всепоглощающего стремление служить Махди. Но сила! Не бывает бессмысленной силы. Впрочем, Аллах знает об этом лучше. И Аллах обязательно подаст ему знак, что делать дальше.
Хасан сидел на грязной тюремной соломе, прислонившись спиной к стене. Глаза его были полузакрыты, а губы еле слышно шептали арабские слова молитв. Время думать вышло. Пришло время молиться. Он погрузился в мистический транс.
Внезапно раздался страшной грохот. Хасан даже не вздрогнул. Открыл глаза и посмотрел прямо перед собой. У тюрьмы исчезла стена. Просто исчезла и всё. Впрочем, безо всякого волшебства. Стену разрушило нечто вполне земное, о чём говорила стоящая в воздухе пыль. Несколько крупных камней, каждый из которых мог бы превратить голову Хасана в кашу, упали у его ног, но ни один из них не задел его. Хасан спокойно встал и вышел на улицу. Из-под обломков торчали руки и ноги раздавленных стражников. Хасан осмотрелся. Это, оказывается, упал почти достроенный минарет рядом с новой мечетью. Хасан видел, как строили этот минарет. Тогда ещё он подумал о том, что египтянеплохие математики, и расчёты, вероятнее всего, сделали не точно, минарет не будет устойчивым сооружением. Он может рухнуть. Что и произошло.
Хасан отряхнул одежду от пыли и спокойно зашагал прочь. Куда идти? Понятно, в порт. В Каире больше делать нечего.
Куда идёт твой корабль? спросил Хасан капитана.
В Сирию, господин.
Отвезёшь меня туда?
Сколько господин заплатит?
Что «заплатит»? Хасан оставался в мире ином.
Сколько денег даст мне господин, если я отвезу его в Сирию? уточнил капитан, полагая, что перед ним иностранец, плохо его понимающий.
Денег? Хасан хорошо понимал речь капитана, но вопрос о деньгах показался ему странным, как если бы у него вдруг попросили тележку навоза. Почти не думая, он сказал:
Если отвезёшь меня, никогда не раскаешься в этом до конца своих дней.
Капитан всмотрелся в благородные черты лица Хасана. Он решил, что перед ним какой-нибудь принц, решивший в простой пропылённой одежде незаметно исчезнуть из Каира. Слишком уж он спокоен, привык, видимо, приказывать. Такие люди не платят. Они награждают. И порою весьма щедро. Может подарить, например, драгоценный перстеньцелое состояние.
Располагайтесь на моём корабле, господин. Всё уже готово к отплытию.
* * *
Хасан никогда раньше не был в море, да и сейчас оно его не заинтересовано. Спокойная, гладкая, бесконечная поверхность. В море нет ответов. Горыдругое дело. Все ответыв горах. Впрочем, сейчас море его устраивало. На этой беспредметной равнине ничто не отвлекало от молитвы.
Хасан не обратил внимания на признаки приближающейся бури, потому что не знал этих признаков. Что такое буря, он тоже не знал. Вскоре стало интересно. На равнине вдруг начали вырастать всё более и более высокие горы. Корабль бросало вверх и вниз.
Хасан крепко взялся за снасть и подумал: «Да здесь, оказывается, погибнуть гораздо легче, чем в горах». Хасан никогда не боялся смерти, но здесь и боятся было нечего. Ведь не для того же Аллах спас его из темницы, чтобы утопить в этой пучине. Корабль накрыло огромной волной. Хасан рефлекторно задержал дыхание и вскоре вновь спокойно выдохнул воздух. Потом опять накрыло. Неприятно, но терпимо. «Аллах смывает с меня пыль Каира», подумал Хасан.
Корпус корабля начал трещать. Хасан видел вокруг себя искажённые ужасом лица. Он понимал этих людей. Они боятся смерти. Не хотят умирать. Такова их природа. Они не знают, что останутся живы сегодня.