Для начала сгодится. Потом определим, какие ещё языки нужны. И математика! Вам, тупицам, не понять, зачем она нужна, а мои мальчики быстро поймутумеющий решить сложное уравнение, в одиночку справится с любой задачей.
Хасан задумался и замолчал, словно мысленно разглядывал Лимиссар, находящийся в 30-и километрах от Аламута.
Ты похвалялся, Умид, что в твоём замке разбиты прекрасные сады, где растут диковинные фрукты, невиданные цветы. Бьют фонтаны. устроены уютные беседки.
Так, повелитель. Всё это есть в Лимассаре.
Свои сады отдашь моим фидаям. Там они будут проходить обучение. Запомни, Умид: моим мальчикамвсё самое лучшее. Они своими кинжалами будут вырывать мир из лап шайтана. Мы готовим их на смерть. Они должны чувствовать заботу о себе. Мы должны дать им всё, что можем, и даже чуть больше.
А музыка в садах фидаев дозволена? робко осведомился Умид.
Хасан усмехнулся. Все хорошо помнили, как пару лет назад повелитель с треском выгнал из Аламута музыкантов, запретив им когда-либо появляться в своей столице. Хасан не любил музыку, она представлялась ему торжествующей бессмыслицей, расслабляющей волю, парализующей разум. Может быть, в раю, когда придёт время насладиться плодами земных трудовбудет музыка. Но жизнь на земленепрерывная война. До музыки ли тут? Однако, подумав, Хасан сказал:
Рай для верных начинается на земле. Во всяком случае, у нас будет так. Если мои мальчики захотят музыкипусть будет. Если захотят.
Умид, быстро подхвативший идею повелителя, сразу же стал развивать её во всех направлениях:
В раю должны быть гурии. Может быть, мы предоставим нашим фидаям прекрасных девушек для отдыха и восстановления сил?
Где ты возьмёшь девушек, бесстыдник? Будешь отнимать дочерей у горцев? Так ты хочешь отплатить нашим преданным слугам? Хочешь, чтобы жители окрестных деревень возненавидели нас?
О нет, повелитель. У окрестного племени дейлемитов обычаи не запрещают девушкам общаться с мужчинами до свадьбы. Они сочтут за честь.
Если так. Объясните девушкам и их родителям, что это их служение общему делу. Ни одну девушку не должны привести в Лимассар насильно. Если такое случитсяты лишишься головы.
Умид расслабился:
Может быть, повелитель назовёт и другие ошибки, за которые я могу лишиться головы, выполняя это задание?
Ещёвино и гашиш. Если в садах фидаев появятся вино или гашиш, лучше тебе, Умид, сразу же броситься вниз головой с крепостной стены. Разум моих мальчиков всегда должен быть чистым, прозрачным и холодным, как вода горных родников.
* * *
Обучение юных фидаев в Лимассаре пошло полным ходом. Замысел Хасана осуществлялся с изумительной точностью, как и любая гениальная идея. Такой породы людей мир действительно никогда не знал. Фидаи могли всё. И никто не понимал, в чём их разгадка. Конечноблестящее всестороннее образование, запредельное религиозное рвение, небывалая преданность вождю. Про фидаев можно было говорить бесконечно, но главный секрет этих мальчиков был в том, что они носили в своей душе смерть с той же непринуждённостью, с какой иные носят кошелёк на поясе. Страх смерти был не то что бы неведом, а скорее непонятен фидаям, как страх перед самим собой. Фидаи полностью изгнавшие из себя ничтожное, были людьми из другого мира.
Сельджуки, погружённые в междоусобицу, дали достаточно времени для подготовки мальчиков Хасана. Но вот передышка закончилась, к власти пришёл султан Санджарправитель сильный и решительный, сразу же вознамерившийся уничтожить измаилитов. Вокруг Аламута сомкнулось кольцо осады.
Хасана это не испугало. Он знал, что жизнь повелителя сельджуков у него в руках. Более того, он не хотел убивать султана, спокойно зная, что в его власти не только казнить Санджара, но и помиловать. Да ведь и невозможно строить власть на одних только убийствах, у иных противников есть разум, а люди, наделённые разумом, могут договариваться. Хасан счёл Санджара человеком разумным и решил сохранить ему жизнь. Так решил хозяин осаждённого Аламута, находившегося на грани голода.
Хасан послал к Санджару посольство с предложением мира. Не капитуляции, а мира. Султан грубо выгнал измаилитских послов, не пожелав с ними говорить. «Однако, он не убил послов», удовлетворённо подумал Хасан.
Утром следующего дня султан, проснувшись, увидел, что в пол у его ложа воткнут кинжал. Рядом лежала записка: «Если бы я не желал султану добра, кинжал торчал бы у него из груди». Многочисленные охранники султана все были на постах и честно исполняли свой долг.
Султан на целые сутки погрузился в состояние тяжёлой и мрачной задумчивости. Потом велел предложить измаилитам перемирие. Это перемирие вскоре переросло в фактическое признание государства Хасана ас-Саббаха. Санджар позволил измаилитам удерживать часть денег с налогов, собиравшихся на его землях, разрешил собирать дорожные пошлины с проезжающих, даровал другие привилегии.
И всё это благодаря тому, что один-единственный мальчик-фидай совершил невозможное, переиграв многочисленную охрану.
* * *
Рашид лихорадочно записывал. Ему открывалась ранее никому не известная правда о фидаях. Хасан рассказывал легко и, пожалуй, даже с удовольствием. Неожиданно сильная боль, словно кинжалом, вонзилась в его чрево. Болезнь! Никто не должен знать о его болезни, тем более этот летописец. Хасан нашёл в себе силы не измениться в лице, лишь сухо проскрипел:
Всё на сегодня.
Оставшись один, он с трудом, скорчившись, дошёл до постели. Боль постепенно стихла. Она не исчезла, продолжая пульсировать во чреве, но теперь уже не мешала вспоминать о том, чего никогда не узнает летописец.
Вспомнив про своих фидаев и про запрет на вино, Хасан опять невольно вспомнил о сыне. Казалось, само это слово «сын» кинжалом вонзается в его чрево. Спасения не было. Хасан понял, что убив сына, он убил себя. При этом он странным образом не испытывал ни раскаяния, ни сожаления, вспоминая тот момент, когда взмахнул саблей над головой сына. Убийство было лишь итогом, подведением черты. Он потерял сына гораздо раньше, если вообще когда-нибудь его имел.
Наследник был для него «проектом»одним из многочисленных проектов, которые Хасан во множестве одновременно разрабатывал. А занимался он своими проектами в абсолютном одиночестве, в тишине своей кельи, никогда не пытаясь лично проследить за их осуществлением. Зачем? Он и так всё видел, всё знал.
Он нанял для своего ребёнка лучших учителей. Те потом, заикаясь от страха, докладывали ему, что мальчик не проявляет склонности ни к математике, ни к астрономии, ни к географии. Пытался ли он говорить об этом с сыном? Зачем, если и так стало ясно, что наукине его стезя. Учителя фехтования так же докладывали Хасану, что сын показывает результаты ниже средних. Опытный администратор Бузургумид пытался обучить его началам управлениярезультат тот же.
Ему докладывали, что сын чаще всего без дела слоняется по замку, пытаясь вести праздные разговоры то с одними, то с другими. И это у него не очень получалась. Кто же вот так запросто будет болтать с наследником повелителя? Однажды Хасану донесли, что его сын слоняется по Аламуту пьяный. Он велел привести его.
Кто ты такой, что позволяешь себе пить вино?
Я сын Хасана ас-Саббаха! с пьяной развязностью заявил юноша.
Ты? Сын? Хасана ас-Саббаха? отец, казалось, был потрясен этим открытием. Да известно ли тебе, щенок, что Аллах может из камней сотворить сыновей Хасану ас-Саббаху? Мои настоящие детифидаи.
Фидаиникто. Смертники. Они нужны лишь для того, чтобы убить и умереть.
Заткнись, ничтожество. Это тыникто. И говорить с тобой не о чем. Если тебя ещё раз увидят пьянымзарублю своей рукой.
Его увидели пьяным через неделю. Хасан прикончил его быстро, хладнокровно, не думая, как убивают врага на поле боя. Что испытывал он тогда? Не более, чем досаду. «Проект наследник» был закрыт, а в разработке находилось ещё множество других проектов, куда более впечатляющих.
В последние годы он редко вспоминал о сыне, каждый раз испытывая глухую боль и стараясь не обращать на неё внимания. Что такое боль? Препятствие, которое надо преодолеть. И вот теперь, накануне смерти, он понял: та боль была не препятствием, а сигналом тревоги, который указывал ему на то, что он идёт ложным путём. Всем своим нутром Хасан почувствовал, что потеря сына и молчание Махдидве очень тесно связанные темы, но он никак не мог уловить эту связь.
Хасан попытался получше вспомнить сына и понять, каким он был. Перед ним возникло лицо, на котором отражалась странная смесь из высокомерия и крайней неуверенности в себе. Таким и был его сынокдумающий, что он уже по праву рождения «нечто» и постоянно ощущавший, что он «ничто». Ему не надо было ни к чему стремиться, потому что он ужесын Хасана, но удовольствие от этой уверенности ни в ком не находило опорыни в отце, ни в его приближённых. Отца он почти не видел и не чувствовал, что нужен ему. Приближённые держали себя с ним подчёркнуто вежливо, но соблюдали такую дистанцию, которая не позволяла ему ни к кому приблизиться. Его уделом стало хроническое, можно сказать, врождённое одиночество. Никакие науки его не заинтересовали, потому что не были способом это одиночество преодолеть. Сам Хасан был столь же одинок, но для него одиночество было свободным выбором, он принял на себя эту тяжёлую ношу только тогда, когда стал к ней готов. Для нежной души ребёнка одиночество стало проклятьем, оно стёрло его, свело на нет. Не позволило стать личностью. Отец и сын были двумя самыми одинокими в Аламуте людьми.
А ведь я, сынок, мог приглашать тебя сюда, на свой балкон. Мы разговаривали бы о звёздах, и ты полюбил бы их. Я рассказывал бы тебе о скрытом имаме, и твоя душа устремилась бы к нему. О многом можно было поговорить. Сын повелителя мог запросто разговаривать только с самим повелителем.
Да, отец, только этого я и хотелзапросто разговаривать с тобой.
Мы были нужны друг другу, а я этого не понимал, горько прошептал Хасан.
А я не мог сказать тебе об этом, грустно улыбнулся сын.
Но сейчас мы вместе? робко спросил Хасан.
Не знаю, отец. Ты ещё многого не понимаешь.
Хасан тяжело вздохнул. Он действительно не мог понять, какова связь между истиной и сыном. Почему к истине он мог придти только через сына? Чувствовал, что это так. Но чувствовать мало, надо знать.
Его мысли переключились на скрытого имама. Почему он не явил себя? Хасан опять почувствовал острый приступ боли, потом забылся сном. Ночь превратилась в жуткую смесь из боли и забытья. Мысли стали лихорадочными, туманными, но сны не покинули его. Помнится, он прочитал что-то очень важное у апостола Иоанна. А ведь некоторые христиане утверждают, что сей апостол не умер и по-прежнему пребывает на земле. Так вот оно что! Неужели Иоанн и есть скрытый имам? Надо было искать Иоанна? Говорят, онв горах Эфиопии? Надо было отправляться в Эфиопию?
Хасан всегда чутко чувствовал фальшь, и сейчас ему сразу же стала очевидна фальшь его рассуждений. Будь имам Иоанном или кем-нибудь другим, но искать его надо было не в Эфиопии, а в собственном сердце. Сердце же Хасана всегда было пусто. Неужели именно поэтому молчал Махди? Кажется, у христиан есть интересные мысли на эту тему. Хасан уснул уже на рассвете с «Новым заветом» в руках.
Пришёл Рашид. Может быть, это их последняя встреча. Сегодня они будут говорить о самом главном.
* * *
Учёнейший измаилит, низко кланяясь повелителю Аламута, поднёс ему красиво украшенный свиток.
Что это?
Ваша родословная, мой повелитель. Путём сложных изысканий мне удалось установить, что вы ведёте свой род от самого Мухаммада ибн Измаила, а это значит, что вы есть истинный имамповелитель Космоса, первый после Аллаха.
Хасан развернул свиток, пробежал глазами по строкам. Полный бред. Неужели они думают, что его можно прельстить такой дешёвкой? А ведь многие правители прельстились бы. Но онне «многие». Хасан один. Они не понимают этого. Учёный глупец, сам того не подозревая, нанёс Хасану тяжёлое оскорбление, приравняв его к обычному султану, жадному до незаслуженных восхвалений.
Хасан небрежно уронил свиток в чашу с водой, стоящую на столе. Потом сказал учёному:
Возьми и читай.
Тот взял мокрый свиток и растерянно смотрел на чернильные разводы.
Что же ты молчишь?
Вода всё смыла, повелитель.
Неужели? Значит, у меня больше нет родословной? Но вот я перед тобойвсё тот же. От меня не убыло.
Но если повелитель позволит.
Молчи. Запомни и передай всем: я лучше буду любимым слугой имама, чем его незаконным сыном. Ступай.
Оставшись один, Хасан долго не находил себе места. Такое не часто с ним случалось. На следующее утро он велел позвать к себе самых близких соратников и начал без предисловий:
За кого люди считают меня?
Многие думают, что тыМахди, имам, вернувшийся из сокрытия, для того, чтобы наполнить землю справедливостью, сказал Хусейн Каини.
Но ведь вы знаете, что это не так?
Все согласно кивнули.
Кем ещё меня называют?
Говорят, что ты сторонник Низара, сына покойного халифа ал-Мустансира, сказал Умид.
Но ведь Низар давно мёртв. Он и на год не пережил своего отца.
Не все верят, что он мёртв, иные полагают, что ты скрываешь его в Аламуте. Нас уже начали называть низаритами.
Что за чушь? Низар был ничтожеством, пьяницей, пылью на ветру. Или я представитель пыли, которая к тому же давно развеялась? Что ещё говорят?
Кто-то считает тебя самозванцем, который незаконно присвоил себе право говорить от имени скрытого имама, выдал бесстрашный Бузургумид.
Хасан усмехнулся.
А за кого вы считаете меня?
Тыхудджапредставитель скрытого имама до его пришествия, Бузургумид сказал это спокойно и по-деловому, словно доложив о том, что в Аламут доставили сто мешков пшеницы.
Хасан посмотрел на своего полководца с благодарностью. Простой, малообразованный Бузургумид обладал удивительными способностями и никогда не забывал ни одного слова, сказанного повелителем.
Ты прав, Бузургумид. Но не хотите ли больше узнать о том, кто я?
Несколько пар глаз впились в своего повелителя.
Яглас вопиющего в горах. Я призываю сделать прямыми пути имама к тому времени, когда он придёт. Явсего лишь даи, но я истинный даи. Даи привлекает людей к сокровенному учению имама. Даи устанавливает духовную связь между имамом и его сторонникам.
А ты, повелитель, разговариваешь с имамом? за всех спросил Бузургумид, имевший смелость спрашивать.
Ты спрашиваешь о сокровенном, о запретном. Тебе достаточно верить в то, что волю имама ты можешь узнать только через меня. В чём эта воля, я не раз говорил вам и ещё скажу. Мы должны наращивать силу, которая позволит установить праведное правление имама на земле. Мы должны будем распространить власть имама на весь мир. А весь мир сегоднязловонное болото. Люди копошатся, как насекомые, стараясь вырвать друг у друга куски богатства и власти пожирнее, люди трусливы, мелочны и ничтожны, они не хотят думать о высоком. Пока такие люди наполняют весь мир, имам не захочет себя открывать. Куда придёт имам? Даже Каир, где правят наши братья-измаилитыгрязная помойка, столица ничтожества. Что уж говорить про города язычников. Где же имам найдёт опору? Где та точка, с которой он начнёт завоевание мира? Здесь, в Аламуте. Сюда придёт имам, потому что здесь он найдёт чистых сторонников, которые не заботятся о мелочном и готовы отдать за него жизнь, ни секунды не раздумывая.
А если имам до сих пор не пришёл, значит, мы ещё не всё подготовили к его приходу? спросил Хусейн Каини.
Правильно мыслишь, Хусейн. Но понимаешь ли ты, что значит хорошо подготовиться к приходу имама? Может быть, государство, которое мы создали для имама, ещё не достаточно крепко и устойчиво? Нет, уже достаточно. Может быть, в Аламуте, Лимиссаре и Кухистане недостаточно чисто? Нет, у нас везде порядок. А вот сердца наши недостаточно устойчивы и чисты. Все ли наши люди полностью победили страх смерти и избавились от мелочных страстишек? Все ли помыслы наших людей направлены только к имаму? Сердца готовьте! Очищайте их от всего земного. Вы поняли?
Слова Хасана произвели на его соратников страшное впечатление. Под взглядом жёлтых глаз, в которых, кажется, и впрямь не было ничего земного, они почувствовали себя полными ничтожествами. Но каждый зналони перед лицом такого величия, какого нет нигде на земле. Они были угнетены и счастливы одновременно.
Наконец Бузургумид решился спросить:
Значит, халиф ал-Мустансир не был имамом?
Плохой вопрос. Какое тебе дело до того, кем был человек, которого больше нет?