А халиф Мустали?
Мусталине имам. Вы не о том спрашиваете. Зачем гадать, кто может быть скрытым имамом? Он из рода Алиэто известно. Он подчинит себе весь мирэто так же известно. Он придёт к нам. Больше некуда. А чьим сыном он будет. Аллах знает об этом лучше.
* * *
Всё было не так, как представлял себе Рашид. Теперь он понял главное: дело не в доктрине Хасана, дело в нём самом. Этот человек обладал потрясающей способностью к подчинению чужой воли. Он был живым воплощением неземной власти. Только в этом и заключалось объяснение его невероятных дел. И всё-таки Рашид спросил о том, о чём собирался:
А вот доктрина «талима», которую вы, повелитель, гениально усовершенствовали. Если честно, я не смог в ней разобраться. Не могли бы вы объяснить?
Талима. Ты не очень устал, летописец?
Рядом с вами никто не чувствует усталости.
А потом падают замертво.
Рашид содрогнулся. Хасан неторопливо начал:
Скажи мне, нуждается ли человек в учителе, для того, чтобы познать Бога? Либо нуждается, либо нет. Ведь так?
Бесспорно.
Предположим, человек считает, что учитель ему не нужен. Тогда он не должен считать, что его суждения лучше других суждений.
Почему? Мудрый прав, а глупый ошибается.
Но ведь если ты считаешь, что учитель не нужен, значит, и сам ты не должен учить. А если ты отрицаешь чужие суждения, значит ты учишь. Как же можно отрицать роль авторитета и тут же утверждать эту роль в собственном лице?
Значит, учитель нужен? робко предположил Рашид.
Да. Нужен авторитетный учитель. Учение суннитов совершенно несуразное. Они полагают, что община Мухаммада никогда не может впасть в ошибкуумма не ошибается. Сунниты вынуждены передавать истину через множество людей. Но любой из этих людей может быть отъявленным еретиком или попросту глупцом. А, собравшись все вместе, еретики и глупцы превращаются во вселенский разум?
Да, да, я понимаю, затараторил Рашид. Множественность указывает на ложность. Должен существовать единственный и неповторимый авторитетисточник истины. Это имам.
Верно. Либо учитель должен быть авторитетным, либо сойдёт любой учитель. Но если любой, тогда почему не я сам? А если я сам могу быть собственным учителем, значит учитель не нужен. Это понимают все шииты. Но шииты-днунадесятники думают, что они уже ответили на вопрос, а между тем, они всего лишь его поставили. Как доказать авторитетность учителя? Мы не можем этого сделать, если наше доказательство не опирается ещё на какой-нибудь авторитет, но его авторитетность опять же придётся доказывать. Значит, мы так и не обретём учителя. В итоге шииты оказываются в таком же затруднении, как и сунниты.
Дальше мой разум не может идти, Рашид беспомощно хлопал глазами.
А дальше ничей разум идти не в состоянии. Дальше должна идти воля. Имам сам является своим доказательством. Сама природа его притязаний является доказательством. Мой имам, единственный, кто осмелился заявить, что является собственным доказательством, поэтому его должны признать все мусульмане.
Но Мустали тоже заявляет.
Что он заявляет? Его улемы заявляют. А они погрязли в спорах. У них нет единства. Между тем, лишь единство является доказательством истины, которая опирается на уникальный и непосредственный авторитет имама. Я создал единство. Я, Хасан ас-Саббах, только я имею право говорить от лица имама.
Значит, в познании имама разум бессилен?
Не так. Как же ты познаешь подлинность моих слов, если не будешь использовать разум? Главную роль во взаимоотношениях имама и разума играет диалектика. Без разума имам не постижим. Без имама выводы разума бесполезны. Без разума имам остаётся недоказанным, без имама разум оказывается бессильным. Но вот разум, а вот имам. Вместе он неуязвимы.
* * *
В своём поиске окончательного решения всех религиозных вопросов Хасан предпринял ужасающий, отчаянный прыжок. Он знал, что его бескомпромиссный скептицизм, выискивающий ошибки в собственных абстрактных построениях, может привести человека к безумному отрицанию всего на свете. Но он презирал полумеры, его не интересовали полуистины. Он не собирался делать «ещё один шаг вперёд». Ему нужен был только последний шагрешительный и бесповоротный. Это было всепоглощающее сосредоточение только на окончательных истинах. Всю свою душу он вложил в абсолютное, универсальное обоснование авторитета имама. Он шёл к обоснованию, которое выходило бы за пределы любых соображений опыта и истории.
Его обвиняли в беспредельном стремлении к самоутверждению. Они никогда не понимали, что это и есть стремление к самоотрицанию, самоуничтожению. А он понимал и был готов. Хасанэто всё. Значит, Хасанничто. Он понимал и не боялся.
Пророк Мухаммад. Какой смысл говорить о пророке, если не имеешь ни малейшего представления о Боге, пророком которого он является? А наши понятия о Богенабор бессмысленных слов, пока он не является через пророка. Но как признать пророка, если он давно умер, и у нас нет с ним прямых контактов? Только живой (!) имам может восполнить эту логическую необходимость. Вот только имам молчит. Да, молчит. Хасан презирал любой самообман. Молчание есть молчание и ничего больше. Где он, этот имам? И тогда приходит ненависть к сокрытому и молчащему. А потом страх, потому что очень уж на многое посягнул.
Словно откуда-то от подножия высочайшей горы донёсся голос Рашида:
Весь мир полон легендами о вашей библиотеке, но никто её не видел.
Библиотека. Хасан словно проснулся. Ты увидишь её.
В доме Хасана было несколько комнат. Библиотеку он расположил там, где когда-то была женская половина. Книги сверху до низу закрывали собой большую стену.
То, что собрал за 30 лет, равнодушно сказал Хасан.
Рашид обомлел. Никогда в своей жизни он не видел столько книг. Даже в домах далеко не самых бедный мудрецов было лишь по несколько фалиантов, а здесь их сотни. Жизни не хватит, чтобы прочитать все. Или надо заниматься только этим.
Повелитель, вы прочитали все эти книги? восторженно спросил Рашид.
Да, конечно, недовольно побурчал Хасан. Иныепо несколько раз.
Ему было больно вспоминать про свою страсть к наукам. Что дали ему книги? Что в них толку, если главный вопрос так и не решён? Он может считать себя одним из самых образованных людей в мире, но это ничего не значит и ничего не стоит. Хасан стал перечислять книги, словно предавших его друзей:
Вот Аль Хорезми. Ему принадлежит описание всей обитаемой части мира, основанное на географии Птолемея. Но это ерунда. Зачем нам знать про мир, который ещё не завоёван? Всё равно что считать персики в саду у соседа. Интереснее его работы по математике.
Говорят, Аль Хорезми изобрёл арабские цифры?
Нет, это индийские цифры. Аль Хорезми их только заимствовал. А вот квадратные уравнения никто до него решать не умел. Это ценно. В астрономии он мало что открыл, однако, сделал нечто весьма полезноесоставил для халифа аль-Мамуна свод нескольких индийских астрономических таблиц, известный под названием Синд Хинд. Вот она, эта книга. А вот «Звёздный канон» Абу Рейхана Беруни.
Рашид продолжал расплываться в блаженной улыбке:
Я слышал про эту книгу, мечтал её найти, да где уж. Говорят, Абу Рейхан намекает на то, что земля вращается вокруг солнца.
То же мне открытие. Индусы за несколько столетий до Беруни знали, что земля вращается вокруг своей оси и вокруг солнца. Но это пустое знание. Оно ничего не даёт.
А книги индусов у вас есть?
Нет. Зачем? Арабы выжали из индусов всё, что нужно. Но у индусов нет ни слова о том, что Аллах желает от нас.
Говорят, погрузившийся в море знания, не жаждет берега.
Так говорят глупцы. Мы все должны стремиться к берегу, ибо наш берегАллах. А имампуть к Аллаху. Познать имамаединственное к чему надо стремиться.
Но разве математика поможет нам в этом? Здесь у вас есть замечательные книги знаменитых математиковибн ас-Салиха и ибн ас-Саффара. Человек не может считать себя мудрым, если не знает их книг, но разве они пишут об имаме?
А ты читал эти книги?
Пытался. Понял, конечно, не много.
В этом всё и дело. Знаешь ли ты что есть алгебра?
По-своему представляю, но затрудняюсь выразить.
Хасан усмехнулся и взял с полки небольшую книгу. Рашид прочёл на обложке: «Омар Хайям. Трактат о доказательствах». Хасан с неожиданной для него назидательностью школьного учителя заговорил:
Вот, что пишет Хайям: «Искусство алгебры есть научное искусство, предмет которого составляет абсолютное число и неизмеримые величины, являющиеся неизвестными, но отнесённые к какой-нибудь известной вещи, по которой их можно определить. Эта вещь есть количество или отношение». Ты понял, что это значит?
Рашид беспомощно помотал головой.
Но как же можно говорить про имама, не понимая простейшего? Скажи мне, имам является неизвестной величиной?
Так, должно быть.
Но является ли он величиной измеримой?
Это доступно лишь повелителю.
Это никому не может быть доступно.
Хасан поставил на полку «Трактат о доказательствах» и взял в руки другую книгу. Он смотрел на неё, не раскрывая.
Самая ценная работа Омара Хайяма: «Толкование трудностей во введениях к Эвклиду». Если бы ты мог понять, о чём пишет здесь Хайям. Этот человекзавоеватель нового царствия разума. Его мысль поднялась до высот, казалось бы, совершенно недоступных человеческой мысли. Он фактически стёр грань, отделявшую иррациональные величины от числа. Есть величины, про которые можно доподлинно сказать, что они существуют, это доказано со всей неопровержимостью. До определённого предела их можно даже выражать и записывать, но невозможно выразить целиком. Невозможно в принципе, это совершенно не зависит от нашего искусства. Наступает предел, после которого каждый новый знак стоит кровавых слёз, но окончательное выражение остаётся по-прежнему недоступным. Таков и есть скрытый имам. Мы должны стремиться к нему, мы обязаны пытаться его познать, но мы никогда его не достигнем и не познаем. В определённый момент язык человеческих слов становится совершенно бессмысленным и бесполезным, дальше ты можешь двигаться, выражая плоды своего познания на языке алгебры, но и этот язык в своё время становится столь же бессилен. Тогда алгебра уже не нужна. Как ты думаешь, Рашид, что тогда нужно?
Тогда нужен Хасан ас-Саббах.
Правильный ответ. Но совершенно бесполезный.
Рашиду стало не по себе. Он почувствовал, что надо хоть о чём-нибудь спросить:
Говорят, что Омар Хайям был вашим другом?
Никогда. Я в глаза не видел этого рифмоплёта и пьяницу. Не знаю даже, жив ли он теперь. Если подохне велика потеря.
Хасан сел в кресло. Невозможно было понять, спит он или бодрствует. Пока повелитель находился в таком состоянии, Рашид не решался даже рассматривать книги. Казалось, прошла вечность, когда летописец услышал тихий шипящий голос Хасана:
Ты покинешь Аламут сегодня до заката солнца.
Аламут в осаде, мой повелитель. Впрочем, я пройду через сельджуков. Клянусь, не скажу им ни слова о том, что видел и слышал в Аламуте.
Ты можешь рассказывать им всё, что захочешь. Сельджуки, если говорить языком математики«величина, стремящаяся к нулю». Они достойны внимания не более, чем назойливые мухи. А в Аламуте, как ты заметил, нет мух. И никогда не будет. Ты напишешь мою биографию?
Да, повелитель, напишу. И буду как о высшей чести просить о том, чтобы поднести вам свой скромный труд.
Ты никогда не поднесёшь мне свой труд. Однако, трудись. Двигайся. Не застывай. Теперь всё. Иди.
* * *
Хасан знал, что этой ночью умрёт. Боль во чреве совершенно оставила еговерный признак того, что смерть на пороге.
Последние годы прошли в непрерывных боях с сельджуками. Новый султан Мухаммад был неутомим в походах против крепостей измаилитов. Это была непрерывная цепь осад и приступов. Он теряли одни крепости и тут же захватывали новые, потом отбивали старые и тогда новые попадали в осадутак до бесконечности. Вся эта возня интересовала Хасана очень мало. Он не хотел даже убивать султана, сказав своим: «Султан Мухаммад уже взвешен на весах и найден весьма лёгким». Франки, крепко обосновавшиеся в Палестине и Сирии, были окончательным приговором сельджукам. Да и фатимидскому халифату тоже. Всё это рухнет, а горная империя, созданная Хасаном, устоит. Это было ясно и просто. Но это не имело больше значения.
Хасан знал, что дело всей его жизни проиграно. Проиграно окончательно и бесповоротно. Ему наследует Бузургумидбесстрашный воин, талантливый полководец, хороший администратор. Но не более того. Бузургумид не унаследует у Хасана его стремление к истине, к познанию имама, к служению высшему идеалу. Этот полководец, как, впрочем, и все, кто ему наследует, будут думать лишь о сохранности своей власти над Аламутом, уже не зная, зачем это надо. Аламут устоит, но превратится в мёртвый памятник самому себе.
Бузургумид ещё хорош, он многое впитал от Хасана, пусть и не осознанно. Но даже он был величиной значимой лишь до тех пор, пока стоял за Хасаном, как ноль за единицей. А на смену ему придут в Аламут правители совершенно ничтожные, не помышляющие ни о чём, кроме власти и наслаждений.
Впрочем, глупо жалеть о том, что у него нет настоящего наследника. Что бы он ему передал? Свою пустоту и отчаяние? Своё духовное поражение? Стремление к истине? Ну да. Скрытый имамлогическая необходимость. Но его нет. Сейчас, когда на пороге смерти страх перед непознанным Махди прошёл, Хасан вдруг понял, что Махди нет. Значит и логики нет. И математики нет. Истины просто не существует.
Хасан взял в руки «Новый завет» и начал его листать.
Читал ли ты эту книгу, сынок? Ты ведь не любил читать.
Любил. Ты не знал об этом, отец. Я читал не те книги, которые задавали учителя, и они докладывали тебе о моих скромных успехах. А я читал. И эту книгутоже.
Что же ты ценил в этой жизни, сынок?
Вино и книги, с лёгкой иронией улыбнулся сын. Только вино и книги согревали мою душу.
Но душу надо закалять, а не согревать.
Если не согреешьне закалишь. Отец, у тебя мало времени. Почитай внимательно книгу, которую держишь в руках. Если сможешь согреть свою душубудешь вооружён. Тебе предстоит страшный бой. Последний и самый страшный в твоей жизни.
Слова сына про предстоящий бой Хасан пропустил мимо ушей, но совету решил последовать.
Пилат спросил Христа: «Что есть истина?». Но ведь Христос не ответил. Впрочем, кажется, тут где-то было. Вот. Христос говорит: «Я есть истина». Значит, истина есть Христос? Но это ничего не объясняет. Предположим, ХристосБог. Значит Бог есть истина? Но Бог не доступен пониманию. Всё опять пошло по кругу.
И тут в его сознании вспыхнули слова апостола Иоанна, прочитанные ещё вчера: «Бог есть любовь». Христос есть истина. Христос есть Бог. Бог есть любовь. Значит!!! Истина есть любовь. Это было простое и бесконечно прекрасное уравнение. Истина наконец открылась ему.
Так вот почему сын заговорил с ним. Хасан никого и никогда не любил. Но искра любви тлела в нём, не разгораясь. Эта искра напоминала о себе болью, которую он испытывал, когда вспоминал про сына. Сын был единственным человеком, которого он мог бы, наверное, полюбить. Вот в чём была связь между скрытым имамом и сыном. Истина могла открыться ему через любовь к сыну.
Хасан почувствовал, что очень любит сына, который даже на том свете не забыл про отца. А сын любил его всегда. И теперь их любовь преодолела границы миров.
В тот момент, когда Хасан осознал это, перед ним разверзлась чёрная бездна. Это не было видением или образом. Может быть, бездна просто разверзлась в его душе. Но голос он услышал отчётливо:
Ты искал меня и нашёл.
Скрытый имам? Махди? Решил, наконец, заговорить? Но ты мне больше не нужен.
А кто тебя спрашивает, дурак, о том что тебе нужно? Ты отдал мне всю свою душу. Теперь твоя душа принадлежит мне.
Иблис? Ты и естьМахди?
Какой же ты дурак, Хасан. Я есть вечная смерть. Истины и жизни больше не существует. Быстро к ноге, ничтожество!
Истина существует. Это Христос, неожиданно для себя сказал Хасан, и его сердце наполнилось тихой радостью, какой он не испытывал никогда в жизни. Сразу же рядом с ним (а, может быть, в его душе) появился мирный Светдобрый и ласковый. Со стороны Света он не слышал никакого голоса, но ощущал, что Свет так же призывает его к себе, как и тьма.