Многое. Но тут тебе лучше поговорить с Дмитрием. Старый разведчик, должно быть, ориентируется в скрытых смыслах подобных международных схем.
Да, интересно будет с ним об этом поговорить. Но пока нам до Ага-ханакак до звёзд. Куда актуальнее выяснить планы ваших ближайших соседейоторванных ассассинов. Хотел поговорить с Саидом. Не возражаете?
Поговори. Шах опять заметно помрачнел. Не понимаю, как я мог так ошибаться в этом юноше. Я был уверен, что он искренне стремится к Истине.
Не факт, что вы ошиблись в нём, господин. А какое имя вы дали ему в крещении?
Александр. СаидСаша.
* * *
Незадолго до этого разговора с Шахом, Сиверцев, занимавшийся связями средневековых тамплиеров с мусульманами Палестины, закончил опус об Усаме ибн Мункызе. Усама был фигурой колоритнейшей. Опираясь на людей ислама, подобных ибн Мункызу, можно выстроить по-настоящему плодотворный и творческий диалог двух авраамических религий.
Сиверцев решил, что пойдёт к Саиду-Саше завтра, а пока ему хотелось спокойно перечитать и поправить то, что у него получилось на счёт Усамы ибн Мункыза.
Дамаск акбар
Из Иерусалима в Дамаск вернулся лекарь, посланный туда благородным эмиром Муин ад-Дином, другом и покровителем Усамы ибн Мункыза. Франки не имели таких искусных врачевателей, какие были у мусульман, а потому Муин надеялся, что его любезный жест вызовёт благодарность крестоносцевлюдей диких и грубых, но весьма необходимых теперь Дамаску в качестве союзников.
И вот Муин ад-Дин и Усама ибн Мункыз с нетерпением ожидали возможности выслушать лекаря, на которого возлагали надежды в том числе и как на дипломата, а до некоторой степенилазутчика.
Хорошо ли приняли тебя франки? спросил эмир лекаря.
Да, господин. Встретившие меня тамплиеры известны своей любезностью и обходительностью, в чём мне довелось убедиться на своём примере. Рыцари кланялись и улыбались мне, оказывая почтение всеми возможными способами. Они понимали, что я не только лекарь, но и посол благородного эмира.
А твоё искусство они смогли оценить по достоинству?
Господин. я сделал всё возможное.
Значит, ты не смог им помочь?
Даже Аллах не сможет помочь этим дикарям, лекарь насупился, словно обиженный ребёнок.
Муин ад-Дин добавил к своему добродушию немного грустной задумчивости:
Аллах отдал в руки этих дикарей святыни ислама. Не за грехи ли правоверных и не потому ли, что поклонники Исы до некоторой степени всё же угодны Аллаху?
Мой разум не может подняться до постижения предметов столь возвышенных.
Так вот и говори о том деле, в котором понимаешь, не переставая улыбаться, но теперь уже с недобрым нажимом отрезал эмир.
Мне предложили вылечить рыцаря и женщину, забубнил лекарь. У рыцаря был абсцесс на ноге, и я применил припарки к голове.
А если бы у него болела голова, ты лечил бы ногу?
Возможно, тон лекаря граничил с дерзостью. Искусство врачеваниядело до чрезвычайности тонкое. Мы ищем причину болезни и находим её порою совсем не там, где думали обнаружить её профаны.
«Кажется, франки настолько рассердили его, что он перестал бояться моего гнева», подумал Муин, но вслух сказал только:
Продолжай.
Женщина страдала сухоткой. Не столь уж сложный случай, и ничего особенного тут делать не стоило. Я предписал ей строгую диету, в первую очередькак можно больше свежих овощей.
Ну так говори же наконец, помогло ли им твоё лечение?
Обязательно помогло бы, господин, но тут явился лекарь франков, вдруг очень горячо затараторил лекарь. Франкский врач спросил у рыцаря, что он предпочитает: жить с одной ногой или умереть с двумя. Когда больной дал легко предсказуемый ответ, врач заставил его положить ногу на колоду и какой-то силач взялся отрубить больную часть ноги большим топором. Первый удар не достиг цели. Рыцарь страшно кричал. Второй удар раздробил кость и несчастный сразу же умер. Это было ужасно.
Ужасно? Ты никогда не воевал. Продолжай.
Лечение женщины оказалось ещё ужаснее. Франкский лекарь объявил, что в неё вселился бес и что надо её остричь. Остригли, после чего больная вернулась к своей обычной еде, обильно сдобренной горчицей и чесноком, а ведь именно такое питание и вызвало болезнь. Естественно, сухотка усилилась, тогда за больную вновь взялся варвар-франк, именующий себя лекарем. Он сделал ей крестообразный надрез на голове, обнажил кость и втёр туда соль. Несчастная вскоре с дикими криками умерла. Простите господин, но у меня сердце чуть не разорвалось, когда я на всё это смотрел. Эти дикари ничего не понимают в медицине, но не желают ничему учиться, потому что мнят себя великими эскулапами. Лекари франков куда страшнее для больных, чем сами болезни.
Много ты видел лекарей-франков? вставил слово Усама.
Одного этого, да ещё рассказывали.
Рассказывают сказки, а наука строится на фактах, Усама хищно улыбнулся.
Муин ад-Дин нетерпеливым жестом пресёк уже готовую вспыхнуть перепалку и спросил своего друга:
Усама, ты изучал медицину. Что скажешь?
Искусство врачевания у франков действительно стоит на гораздо более низком уровне, чем у арабов, рассудительно заговорил ибн Мункыз, но, конечно же, не все их лекари таковы, каков описан моим учёнейшим собратом, в правдивости рассказа которого я, впрочем, не сомневаюсь ни на одно мгновение, Усама учтиво поклонился насупившемуся лекарю. Иные разделы медицины лучшие лекари франков понимают весьма глубоко, к примеру, их познания в лечебных свойствах минералов и растений заслуживают уважения, а, пожалуй, и заимствования со стороны наших лекарей. Не надо относиться к франкам с предубеждением. Порою, знающему меньше нас всё же известно нечто такое, что может стать для нас открытием, причём весьма полезным. Это понимают все настоящие учёные. Беда же франков в том, что их священники часто вмешиваются в медицину и пытаются лечить исходя не из данных науки, а из религиозных заблуждений, точнеесуеверий, к религии имеющих так же мало отношения, как и к медицине. Не все франки понимают, что руководить молитвой должны одни люди, а руководить лечениемлюди совсем другие. Однако, подобные заблуждения, происходящие от смешения понятий и функций, отнюдь не являются у франков повсеместными и, конечно же, не сводят на нет их достижения в области медицины.
Мне кажется, я сейчас слышу дипломата, а не учёного, усмехнулся эмир.
Одно другому только помогает, мой мудрый господин. И дипломатия, и медицина, для того чтобы быть успешными, должны исходить лишь из установленных фактов. При этом и дипломат, и медик должны ставить перед собой лишь осуществимые задачи, не посягая на достижения, которые заведомо находятся за гранью возможного.
А как же насчёт смешение функций, Усама? легко увлекающийся эмир чуть не подскочил, настолько интересными показались ему мысли Усамы.
Великая мудрость подсказала моему учёнейшему господину самый лучший из всех вопросов, какой можно было задать при обсуждении данной темы. А дело тут в том, что хоть и нельзя смешивать функции, но можно использовать принципы, на которых строится иной род занятий. Священник не должен лечить, а лекарь не должен заниматься дипломатией, однако, по воле Аллаха, существуют универсальные принципы, свойственные этим занятиям. Дипломатию, так же как и медицину, ваш покорный слуга назвал бы искусством возможного. Успех приходит к тем врачам и дипломатам, которые знают, что надлежит считать успехом.
Эмир как-то разом потух и вновь обратился к лекарю:
Однако же, вернёмся к делу. Ты что-нибудь говорил франкам о своём отношении к их способам лечения?
Нет, господин.
А тамплиеры? Это был их лекарь?
Нет, господин. Тамплиеры только встретили меня и проводили в госпиталь, принадлежащий не им, а кому-то другому. Не знаю кому.
И ты вообще ничего не сказал по поводу того, что на твоих глазах убили двух больных?
Я лишь спросил, нужны ли ещё мои услуги? Мне ответили, что не нужны.
А тамплиеры? Ты ещё виделся с ними?
Они проводили меня почти до самых стен Дамаскарыцарь и два конных сержанта. По дороге мы мало говорили. Тамплиеры вообще весьма немногословны. Они несколько отличаются от остальных франков.
Ты, кажется, многому у них научился, из тебя каждое слово приходится тянуть клещами. Что-то ведь они сказали тебе на прощание?
Сказали, что будут рады видеть моего господина у себя в гостях, в Иерусалиме, то есть в Аль Кудсе, хотя, конечно, никакой это не Аль Кудс, пока там сидят варвары-франки. Ещё сказали, что искренне надеются на дружбу с Дамаском, и что свет этой дружбы может в недалёком будущем озарить весь мир.
А что ты им ответил?
Ответил, что передам их слова моему господину, что сейчас и исполнил.
Они, должно быть, сочли тебя невежливым, поскольку ты не сказал им никаких приятных слов?
Я был слишком потрясён тем, что увидел госпитале, а чувства тамплиеров не отражаются на их лицах. Если они и обиделись, заметить это было невозможно.
Да уж, конечно. Это ты у нас весь на поверхности, несчастное дитя смешения функций. Ладно, будем считать, что дипломата из тебя не получилось. Ступай и лечи моих людей.
Когда эмир и Усама остались вдвоём, Муин ад-Дин спросил:
Что скажешь, благородный ибн Мункыз?
Ты сам прекрасно знаешь, господин, что без союза с франками нам никак не обойтись, совершенно независимо от тех неприятных деталей, которые мы сейчас обсуждали. Иначе Зенги Кровавый сожрёт Дамаск и не подавится. У нас нет выбора.
Выбор есть всегда, Усама. Весь исламский мир с восхищением смотрит на правителя Алеппо Зенги, который поднял знамя джихада. А на Дамаск, не поддержавший джихад и плетущий интриги против его предводителя, будут смотреть с ненавистью и презрением.
Зенгипредводитель джихада? Тогда почему он точит зубы на мусульманский Дамаск, вместо того, чтобы идти на крестоносные Антиохию и Триполи? Исламский мир хорошо понимает, что Зенгипросто хищник, готовый сожрать всех, и мусульман в первую очередь. Недаром его прозвали Кровавым. Почему мы должны отдавать ему родной город?
Скажут, что Зенги всего лишь хочет объединить всех мусульман под знамением джихада, потому и претендует на Дамаск.
Как ты думаешь, господин, подтвердят ли наши отрубленные головы мудрость исламской политики Зенги? А пока мы живы, нам будет что ответить хору льстецов Кровавого. Главное, о чём мы должны помнитьфранки не угрожают Дамаску, для этого у них силёнок маловато. Наш союз с франками не будет явным, мы не станем кричать о нём на каждом углу, если понадобитсябудем всё отрицать. При этом мы на каждом углу будем кричать о том, что Зенгине предводитель джихада, а враг ислама, посягающий на мир правоверных. Мы поднимем шума не меньше, чем он.
А как ты думаешь, кому поверит Багдад, Дамаску или Алеппо?
Это просто. Багдад поверит тому, кто сильнее. Только сила имеет значение. А союз с франками сделает нас сильнее. Вот и всё.
Воистину, Усама, ты счастливый баловень универсальных принципов. Увлечение медициной сделало из тебя хорошего политика, вполне дружелюбно, хотя и несколько иронично протянул эмир. Но вот скажи мне, дорогой. только мне, это не для посторонних ушей. Если бы Зенги не угрожал свободе Дамаска, а был, напротив, самым бескорыстным из всех возможных предводителей джихада, тебе бы доставило удовольствие воевать вместе с ним против франков? Только не криви душой.
Усама сделал паузу и печально сказал:
Медицина приучила меня иметь дело только с фактами. Если человек болен, нет смысла говорить о том, что было бы, если бы он был здоров.
Не хочешь отвечать? Даже меня боишься?
О, нет, господин. Я лишь хотел сказать, что не задавал себе этого вопроса и сейчас не готов на него ответить.
Мне кажется, Усама, ты любишь франков. И тамплиеров не раз называл своими друзьями. Может быть ты просто не хочешь воевать с друзьями?
Господин может не сомневаться в том, что яправоверный мусульманин. Ислам для меня дороже всего мира. Если уж говорить на языке предположений, то я прямо сейчас, у ваших ног готов сложить голову во славу Аллаха. Вам нужна моя голова?
Ну что ты, что ты, дорогой. Мне, конечно, нужна твоя голова, но только у тебя на плечах. Успокойся, я не подозреваю тебя в готовности изменить Аллаху.
Да, господин, больше всего на свете я ценю веру и верность. Но именно моя преданность исламу и побуждает меня видеть в тамплиерах друзей. В людях, именующих себя рыцарями Храма, я увидел такую религиозную воодушевлённость, такую верность Аллаху, какой никогда не встречал среди мусульман.
У тамплиеровверность Аллаху?
АллахБог Авраама. Так учит Коран. Христиане так же поклоняются Богу Авраама, о чём и пророк Мухаммад говорил. Конечно, христиане говорят об Аллахе много неразумного, они так же чрезмерно возвеличивают пророка Ису, а это весьма и весьма неразумно, но мудрец умеет учиться даже у тех, кто заблуждается, потому что они в чём-то правы.
Красиво говоришь.
Мои красивые слова не имеют значения. Имеет значение только сила. А у тамплиеров есть большая сила духа. Такую силу можно получить только от Аллаха. Поэтому хороший мусульманин не может не уважать тамплиеров.
И что даёт им эта сила? Чему такому мы сможем у них научиться?
Умению умирать, очень сурово и жёстко отрезал Усама.
Эмир прикрыл глаза и молчал. Его лицо стало неподвижным, как у мертвеца. Потом он очень медленно поднял веки, но его глаза, кажется, по-прежнему не видели ничего вокруг. Эмир начал ронять тяжёлые ледяные слова:
Благородный ибн Мункыз. никогда. ты слышишь меня?.. никогда и никому ты не должен говорить тех слов, которые сказал сейчас мне.
* * *
Харам-эш-Шериф. Храмовая гора. место священное для каждого мусульманина. Отсюда пророк Мухаммад на священном коне Аль Бараке вознёсся на Небеса, где говорил с самим Аллахом. Впервые в своей жизни Усама ибн Мункыз стоял на Харам-эш-Шериф. Когда он родился, Купол Скалы и мечеть Аль-Акса, отдалённая мечеть, про которую говорит Коран, уже принадлежали франкам. О, Аллах милосердный, как давно они сюда ворвались, как прочно здесь засели, как мало надежды на то, что в Аль-Аксе вновь будут молиться правоверные мусульмане.
Оказавшись на Храмовой горе, допущенный сюда гостеприимными и вежливыми тамплиерами, Усама вдруг почувствовал, что ненавидит этих храмовников всеми силами души, что готов впиться зубами в горло первому же рыцарю в белом плаще. Не было тут никакого противоречия с тем, что он говорил эмиру Муин ад-Дину. Есть время дружить с тамплиерами и есть время рвать им глотки. Сейчас время дружбы. Но как, оказывается, тяжела милость сильных. Как невыносимо на душе.
Да, конечно, тамплиерыпоклонники Аллаха, но ведь им нет дела до пророка Мухаммада, он для нихничто. Как это вынести? Усама попытался представить себе волшебного коня Аль Барака, который бил копытами на этой горе. Аль Барак прекрасен. А если рассказать про него тамплиерам, они с вежливым участием выслушают это, как если бы им рассказали красивую сказку. Но Аль Баракне сказка! О, как невыносимо смотреть теперь на хладнокровно-приветливые лица тамплиеров. А этот удивительный свет в глазах. От Аллаха ли он? Теперь важно не сойти с ума, думая об этом. Теперь, пожалуй, важнее молиться, чем думать. Можно ли молиться в осквернённой тамплиерами Аль-Аксе? Наверное, в любом месте и в любое время лучше прославлять Аллаха, чем не делать этого. Только воззвав ко Всевышнему, он сможет вернуть себе душевное равновесие и спокойствие, столь необходимое теперь, во время переговоров с франками.
Благородные рыцари позволят мне вознести хвалу Аллаху в мечети Аль-Акса? голосом как можно более ровным обратился Усама к сопровождавшему его командору тамплиеров.
Конечно же, почтеннейший Усама, вы можете помолиться в бывшей мечети, невозмутимо суровый командор улыбнулся весьма дружелюбно, но, как показалось Усаме, немного насмешливо. При этом он явно сделал акцент на слове «бывшей»для тамплиеров на Храмовой горе мечети нет. Усама всей душой ощутил изнанку любезности храмовников.
Внутри Аль-Асы сейчас действительно не многое напоминало мечетьздесь располагались руководители Ордена, а часть помещений храмовники использовали под склад. «Готов ли я убивать тамплиеров ради того, чтобы очистить это святое место от скверны франков, чтобы здесь опять была настоящая мечеть?»спросил себя Усама. Он даже не пытался ответить на этой вопрос, сама его острота достаточно поранила душу.