Невдомёк мне было тогда, что Света не желала обидеть меня. В двадцать втором веке больше не существовало такого понятия«неудачник», как не было и самих неудачников. Обладать малым запасом удачи считалось зазорным лишь в мире конкуренции, где каждый должен оторвать кусок пирога, а кто не можеттот пускай гибнет, и нечего с таким человеком возиться. Мало что зависело тогда от трудакуда большее значение имела пронырливость, деловая жилка и Фортуна. Так в людях XXI века поселилась фобия перед неудачаминовым вариантом сглаза, проклятия. И тех, кто прослыл неудачниками, боялись как прокажённых. Отсюда пошли эти приклеенные американские улыбочки, это английское fine. Не дай боже заподозрят тебя в невезении! Капитализм пробуждал в людях звериный инстинкт изгнать слабого из стаи, убить его. В XXII же веке всё было не так. Здесь удача улыбалась лишь кропотливому труду, и тому доставалось уважение людей, кто всю жизнь сражался с превратностями судьбы и был закалён борьбе. Одни и те же слова понимались мною и Светой по-разному: это был культурный барьер. Я вспылил, ибо двигала мною не логика, но преданная анафеме психология; я не разобрался в ситуации, но взялся судить и рубил сплеча.
А кроме того, Света меня любила. По-настоящему любила, куда сильнее, чем женщины из двадцать первого века, где царила инфляция. Света всех людей любилапотому и ушла из родного клана к Кузьме Николаевичу, и стала целительницей. Я не мог понять этого, поскольку, будучи рождённым сто лет назад, был знаком лишь с двумя-тремя разновидностями любви, и всё, что не соответствовало вложенным в меня шаблонам, не считал любовью. Я был как глупый бюрократ, пытающийся подвести все проявления жизни под параграфы кодексов. То действо в домике, которое я, ослеплённый гневом, назвал в мыслях «представлением», нужно было Свете, чтобы узнать меня,ибо всегда надо знать, что любишь. Что же до её попыток копаться в душетак то было лишь прискорбное наследие тысячелетий человеческого варварства.
Но я дошёл до этого много позже, и в первые часы разговор со Светой стал для меня катастрофой, которая в свою очередь послужила прелюдией грозной беды для всего нашего клана.
***
Безмерный ужас ожидал всех нас следующей ночью.
Я обещал Вам, любезный зритель, не показывать страшных сцен в нашем интеллектуальном полёте сквозь время. Но я обещал говорить правду и только правду, а Вы не Света, чтобы был повод врать Вам. Умышленное сокрытиеразновидность лжи. Не надо питать иллюзий относительно красоты постапокалиптического мира.
Здесь злые ночи, злая осень.
Мне снились сны.
Они были нехорошими; они показывали мне моё прошедшее и моё грядущее. Это были кошмарыно кошмары совершенно нового типа, какого я никогда не видел. Калейдоскоп снов. В каждом следующем сне я помнил предыдущий, и будь иначе, бояться было б и нечего.
...Моя комната в прошлом. Мне восемь лет. Я захожу в неё и застаю всё так, как было в начале конца моей семьи: мебель стоит по-старому, висит люстра, давно отправившаяся на помойку, глядят из-под пыли на полках книги в мягком переплёте, какие бабушка покупала в электричке по дороге на дачу и читала от нечего делать. Освещениесерый осенний утренний свет и не выключенная на ночь люстра. Кровать. А на нейтруп.
Всё было, как и тогда: я подхожу к кровати, трогаю труп за плечо. И сразу понимаю, что произошло. Я не боюсь, не плачуотступаю, крещу воздух перед ним. И тут замечаю, что одна рука трупа длиннее другой. Намного длиннеелокоть находится чуть ли не на уровне колена, а ладонькак и должно бытьна уровне лица. Я пугаюсь, но ничего не могу поделать, и совершаю все действия, как тогда: одеваюсь и, не будя никого, иду в школу. Я боюсь реакции других людей, боюсь увидеть, как бледнеют те, кто не бледнел никогда. И во сне я ужасаюсь своему поступку: как я мог оставить свой дом наедине с этим. Не с мертвецом, а с рукой. Мне начало казаться, что моя семья потом погибла как раз потому, что осталась спать там. Из-за меня. Отчаяние моё сильнее ужаса, но домой вернуться я не могу, а всё иду и иду в школу.
...Попадаю на дачу. Жара. Лето. Я еду по пыльной ухабистой дороге на старом велосипеде, подаренном одним полузнакомым человеком. Я еду, но отпечаток, оставленный на грунте колесом грузовика, обрывается отпечатком тонкой метровой руки. В пыли что-то желтеет, как свечной воск; я вижу, что это не отпечаток, а кошмарно удлинившаяся рука: упала в грязь и в ней утонула.
...Вечер. Я плыву по речке, сидя верхом на бревне. Ноги мои в воде, я помню о руке и хочу их поднять, но не успеваю, задеваю стопой за дно, и в прозрачной воде поднимается ил, сгущается; в нём видны очертания пятерни со вздувшимися венами и кривыми ревматическими пальцами. Я отгребаю от мелкого места на середину, но зацепляю ногой за что-то противно-мягкое, с твёрдыми ногтями, и обнаруживаю, что сижу не на бревне.
Сон окончательно превращается в кошмар, и я просыпаюсь. Я уверен, что рядом с убежищем есть канализационный люк. Там, в глубине, среди огромных мёртвых машин, за искорёженными лопастями насоса, на самом дне, присыпанном прахом, растут недобрые, не знающие света водоросли. Их безвольные ветви качаются в такт странному подземному ритму тухлой воды, затопившей подземные коммуникации. И среди этих водорослей прямо из бетона, то ли вмурованная в него, то ли там и выросшая, тянется вверх длинная нечеловеческая рука. Она качается и чуть перебирает пальцами под действием воды, и кажется, что она живая. Но она мертва.
...Света. Где она? Мне не хватает её, мне очень нужно, чтобы она коснулась моей головы волшебной палочкой. Иначе я убью её. Я сойду с ума злой ночью, раздавленный воплями угасающей вместе с человечеством ненависти. И пусть от Светы ничего не зависитбезумие решит всё за меня. Для сумасшедшего не важны логические связи.
***
Во сне я вспомнил, что убежище клана находится возле той же железной дороги, что и Зона, и эти два места соединяет один путь, призрачный, как и та сила, которая переместила меня во времени. И тотчас же убежище перестало существовать для меня; я оказался в чёрной трёхмерной пустоте, где даже теоретически невозможно спрятаться, укрыться, защититься. Каждой молекулой тела я ощутил невероятную по силе кинетическую энергию, которая медленно, со скоростью часовой стрелки, двигала меня куда-то.
Перемещение сквозь столетия не кончилось, понял я. Меня продолжает засасывать в пучину времени, а может, и не только времени. Проход здесь, за моей спиной, под моим матрацем; да и самая структура моего тела слишком сильно повреждена, чтобы я мог рассчитывать зацепиться хоть за какую-нибудь секунду и сантиметр. Если я шевельнусь, то сорок молодцев, о которых кричал в смертельном бреду Октавиан Август, схватят меня и утащат прямиком в ад.
Сила, перемещающая во времени и казавшаяся мне раньше освобождающей, стала давить на мозг и на сердце, как злобный дух, удушающий грудных детей по ночам. Да, да, провал рядом, а где провал, там и тот, кто зол, кто проник вместе со мной в век RRR. Его старческие руки, бесконечно удлиняясь, изгибаясь на поворотах, сжимаясь и расширяясь, пульсируя и подрагивая от нетерпения, тянутся сюда, в чёрную трёхмерную пустоту, которую люди по роковой ошибке назвали убежищем. Я думал, что враг скрывается внутри меня, но нет, он снаружи, он вовне.
Я несколько раз пытался проснуться, и тогда сила, умеющая перемещать во времени, искажала мою волю. Моё безудержное желание вырваться, встать, разбудить других и зажечь во тьме тысячу прожекторов, она направляла на разрушение, и я словно бы по собственной прихоти кидал своё тело из угла в угол, бился головой об пол, переворачивал этажерки и разбрасывал книги. Мне было больно, но вместо того, чтобы успокоиться, я пытался схватиться за нож, искромсать что-то мягкое и тёплое.
«Крикни!слышал я чей-то хрип.Крикни, крикни, крикни! И из каждого окна тебе ответят стоны мертвецов!»
Я кричал, и мертвецы отвечали мне из окон низким «о-о-о-о!», и это продолжалось целую вечность.
***
Эта ночь была ночь без рассвета. Я просыпался и оказывался в том же кошмарном сне, и опять просыпался. Мои ноги промокли от ледяной воды, по которой я бегал, мои руки были липкими от чего-то. Я думал, что от крови. И я ослеп. Я не видел ничего. Только тьму, в которой расплывались радужные пятна, словно я забыл открыть глаза. И тогда ложные пробуждения кончились.
В новом сне я стоял в кромешной тьме в подземелье. От моего хриплого дыхания во все стороны разлеталось жуткое эхо. Мои руки касались шершавого бетона, который был справа и слева, и сверху. Я стоял в огромной трубе, типа канализационной, по щиколотку в вонючей воде. Было холодно и нечем дышать. Я опять попытался закричать, как всегда в кошмаре, но крик в подземелье вышел настолько громким и размазанным от эха, что мой мозг едва не разорвался в мелкие клочья. Я надеялся, что крик вернёт меня в реальность, но кошмар держал крепко. Пробуждения не последовало, ни истинного, ни ложного.
Я упал на колени, поскользнулся, ударился виском о бетон, ногтями впился в щёки, размазывая грязь по лицу. Пальцы тряслись, ноги тряслись, челюсть. Я не спал. Я просто сошёл с ума. У меня был припадок буйного безумия; я убил ножом Свету и забрался в канализацию. Во сне в меня вполз дьяволи это всё его проделки.
«Дьявол,повторялось в голове,дьявол. Он пришёл на Землю, когда ядерные взрывы разрушили перегородку между миром смертных и адом. И он до сих пор здесь. Планета больше непригодна для жизни. Дьявол будет приходить к людям во снах, пока все они не перебьют друг друга. И я не увильнул от судьбы. Я не спасся от мировой бойни. Теперь я пожалею, что не погиб в двадцать первом веке, вместе со всеми, кого знал».
Это была навязчивая идея. Я стоял на коленях во тьме, боясь открывать глаза и вновь всматриваться в проклятую подземную тьму. Я готов был стоять так, пока не умру, ибо знал, что отныне не принадлежу себе, что во мне дьявол, а сам яубийца. И когда вдали раздались тяжёлые шаги, я даже не пошевелился.
Сорок молодцев явились за мной. Их надо было принять как данность.
Они приближались ко мне долго, словно парабола к асимптоте, но мне было от них не уйти. И лишь одно не давало мне покоя. Свет.
Сорок молодцев испускали голубоватый небесный свет: я хорошо видел это, потому что стоял в подземной трубе, и лучи здесь были видны издалека. «Может быть,подумал я,это никакие не сорок молодцев, а посланцы господа? Пришли взять меня на небо?» И я бросился прочь. Я не заслуживал рая: ведь на моих руках была кровь невинной девы. За мной погнались.
Эй!кричали мне.Стой!
Труба впереди раздваивалась; я свернул в то ответвление, где было посуше; там меня настигли и повалили.
Всё в порядке,говорили мне сквозь тяжёлое после бега дыхание,всё в порядке. Ты узнаёшь меня?
Я не узнавал. Меня медленно отпустили, и я долго всматривался в лицо, подсвеченное голубым шаром.
Антон!.. Антон!..я обхватил ноги своего спасителя.Антон, я убил её!
Тише, тише...
Сильная рука подняла моё безвольное тело и повлекла обратно по мокрой трубе в большой кубический коллектор. На одной его стене в свете шара были видны ржавые скобы, ведущие наверх.
Сможешь сам подняться? Один я тебя не втащу, придётся здесь ждать, пока я помощь найду.
Нет... Я поднимусь...
Мокрые ботинки скользили; руки были как вата, но кусочек неба в круглом люке над нашими головами тянул меня вверх, как тянет электромотор кабину лифта, и вскоре лес заключил меня в объятия.
***
Наверху всё на удивление быстро забылось, как забывается обычный сон по пробуждении. Осталась лишь давящая слабость, да что-то вроде дурного предчувствия или неприятного осадкауж не знаю, как это классифицировать.
Выключили,сказал Антон.
Мы сидели под деревом, и он, отпаивая меня портвейном, широко, хоть и несколько вымученно, улыбался. Он был не в лимонной куртке, а в одежде защитного цвета, и рядом с таким парнем я чувствовал себя как за каменной стеной.
Прошло уже около часа, однако ещё не рассвело, и среди деревьев лежал густой туман. Я кутался в зимнюю куртку из двадцать первого века, в которой всегда спал, и почти блаженствовал. Туман нравился мне, а алкоголь почти вернул моё сознание в норму.
Пойдём в убежище?спросил Антон?
Подожди...пробормотал я.Дай мне ещё поваляться. Надо всё хорошенько осмыслить.
Осмыслять тут нечего,ответил Антон.
Злую ночь, объяснил он, устроили механисты, враги кланов. Сила, которая выжала мой мозг как тряпку, была оружием будущего: установкой, генерирующей во всём живом беспричинный и непреодолимый ужас перед ничем. Механисты время от времени накрывали весь город этим психогенным куполом, выкуривая кланы из убежищ. Однако в этот раз у них ничего не получилось. Ученики вовремя успели создать над убежищем колдовской щит. Вот только я убежал.
Но это ничего,утешал Антон.В первый раз всегда тяжело.
И я точно никого не убил?
Нет. Только убежал. И кричал ещё что-то.
А что я кричал?
Антон поморщился, но не успел ответить. Внезапно схватил меня за шиворот и прошипел:
Бежим!
Я был вовсе не в том состоянии, в каком можно исполнять подобные приказы, но, увлекаемый мощной Антоновой рукой, всё же поднялся. А побежать не успел.
Антон, издав странный звук, упал прямо мне под ноги. Из густого тумана выступила тёмная фигура, державшая в руках винтовку, вперёд прикладом. Прикладом этим, как мне хотелось думать, и был оглушён Антон.
Слева возникла вторая фигура; она наставила на меня пистолет. И сказала:
Это он.
И обратилась ко мне:
Иди!
Я повернулся в указанную сторону. Человек с пистолетом легко подтолкнул меня свободной рукой. И, каким бы лёгким не было его движение, я всем телом прочувствовал, что пуля войдёт в меня ещё легчеи мгновенно, как если не прилетит из обоймы, а прямо материализуется в моём животе.
Я ускорил шаг и униженно просипел севшим голосом:
Всё-всё-всё, иду.
*плоскость войны*
Что же ты творишь? Убегаешь, заставляешь ребят бегать за тобой, под огонь лезть...
...Что делать, когда предерьмовейшим утром на тебя наводят ствол огнестрельного оружия и весьма красноречиво кладут палец на курок?Я предпочёл обойтись без глупостей и объявить о покорности во всеуслышание. Но что делать (и думать), когда в ответ на смирение тебя тут же заверяют, что всё будет хорошо?Я не делал ничего и просто подчинялся.
Меня отвели к зелёному грузовику, поджидавшему в тумане неподалёку, и посадили в кузов. Кузов по периметру опоясывала П-образная скамья, на которой сидели люди в серебристо-зелёных скафандрах и круглых шлемах, скрывающих за зеркальными забралами их лица. Они держали наготове винтовки. Солдаты.
Человек с пистолетом усадил меня на скамью и вышел. Через несколько минут оставшиеся свободные места заняли вернувшиеся снаружи солдаты, автоматические двери кузова закрылись, и грузовик плавно тронулся.
Окон здесь не было. Люди сидели, не разговаривая, изредка меняли позы. Я думал над устройством грузовика. Не над тем, куда он едет, не над тем, кому это надо, и зачем в нём сижу я, а исключительно о том, как он движется. Я должен был развивать волю и уметь контролировать чувства. Только это может спасти меня теперь, когда я попал.
Когда я влип.
В будущем для человека нет никаких ограничений, кроме одногонравственного закона внутри нас. За отражающими стёклами шлемов я не мог разглядеть лиц солдат и понять, слышали ли они когда-нибудь о подобной глупости.
А грузовик ехал, и, если сосредоточиться, можно было ощутить немалую его скорость. Он ехал плавно, не трясясь на кочках, которых в любой точке этого мира было предостаточно,он только чуть-чуть покачивался, как поезд на прямом отрезке путей, а повороты и вовсе невозможно было определить. Только подъёмы. В самом начале пути грузовик, по-видимому, выезжая из оврага, так резко въехал на крутую гору, что если бы я не сидел в самом конце кузова, то обязательно бы туда сполз.
«Наверное, грузовик на воздушной подушке. Или на магнитной. А может быть... может быть, он летает на реактивных двигателях?»
***
Что же ты творишь? Разве можно так?.. Не разобравшись ни в чём?..
Мужчина, который спрашивал это, был одет в блестящую синюю форму, слишком обтягивающую, на мой взгляд. На левой стороне груди мужчины белела прямоугольная табличка. «Валдаев Анатолий Иванович. Обслуживающий персонал»,было написано на ней.
Можно,сказал я.Иногда,сказал я.В виде исключения,сказал я.
Валдаев Анатолий Иванович хлопнул меня по плечу и оскалил жёлтые зубы. У него было смуглое лицо, хорошо выбритое и из-за этого синеватое. А пистолета не было.
...Конечным пунктом моего невольного вояжа значился длинный ангар, ярко освещённый зеленоватым светом. Вдоль одной из его стен на всём протяжении тянулся ряд ячеек, в каждой из которых стояло по зелёному грузовикутакому же, как тот, на котором приехал я. Вторая половина ангара была завалена жестяными и деревянными ящиками и барахлом, по большей части абсолютно непонятного предназначения. На пыльном бетонном полу ангара темнели пятна машинного масла и уличной грязи. Среди тех вещей, которые были востребованы (в них ещё можно было угадать запчасти для каких-то механизмов) копались люди, в основном, в оранжевой форме, отличавшейся от формы Валдаева только цветом.
Солдаты выгрузились из кузова, ушли через двери на дальней стороне ангара; пандус, автоматически поднимавшийся вверх, спрятал за собой опустевшее металлическое нутро грузовика.
Чай будешь?предложил Валдаев.
Буду,безразлично согласился я и скользнул взглядом по его спине, повернувшейся ко мне во всю ширину. Валдаева не было среди солдат, схвативших меня. Почему же он знает, что я куда-то от кого-то убегал?
За высоким, но узким металлическим контейнером, стоявшим под углом к стене ангара, в полумраке сидели на ящиках ещё трое мужчин в синем, пили из стаканчиков что-то дымящееся. Моё чуткое обоняние уловило запах спирта.
Сидящие поздоровались с Валдаевым, один вручил мне и ему двухсотграммовый пластиковый стаканчик с горячим чаем. Стенки стаканчика были тонкими, но под пальцами не проминались, и тепло сквозь них не проходило.
Валдаев присел на ящик, поставил стакан на пол
Я чую...проговорил он, принюхиваясь,чую, кто-то опять взломал синтезатор?
Катька приходила, интересовалась, не приехала ли «шестёрка»,дохнул водкой один из мужиков.
Вот даёт, девчонка!подивился Валдаев.Мало ей прошлого раза было...
А она теперь осторожная,смешливым тоном сказал тот же голос,теперь выдаёт не больше трёх стаканов в сорок восемь часов. Так что тебе, Иваныч, не осталось...
Свиньи,решил Валдаев и опрокинул ногой свой стакан.
Ты чай разлил, дурак,заметил другой синий мужчина.
Да чёрт с ним,запричитал, словно маленький, Валдаев.Я на военных сверхурочно вкалываю, а всякие болваны без меня водку в тепле пожирают! А потом говорят, что народ работать не хочет!
Молчавший доселе третий мужик прислонил палец к губам. Я отпил чай, посмотрел на его лицо, но, как и в случае с остальными из этой тройки, ничего не увидел в тени контейнера. Только бороду. Работало моё великое свойство: в этой компании больше двух человек. Значит, меня никто не видит, пока я не шевелюсь.
Когда я отпил второй глоток, с рукава моей куртки отвалился кусок грязи и громко ударился о бетонный пол.
А этот нас не заколдует?тотчас задали вопрос.
Навряд ли,сказал Валдаев.Это ж не колдун, это наш парень. Хотя дьявол знает, сколько его колдуны с собой таскали. Несладко тебе жилось там, да?
Х-х-х,получив запанибратский хлопок по плечу, я вынужден был издать хоть какой-то звук. Вышел он не самым определённым, но Валдаев истолковал его как знак согласия.
То-то он от них сразу смотался,сказал он.Капитан рассказывал, что остальные в норе засели, а этот выбежал. Хотел к нам, стало быть.
Бородатый недоверчиво хмыкнул, а я робко похвалил себя. Молчаниеоно ведь золото. Вот я сижу себе спокойно, никого не трогаю, и узнал уже кое-что...
Свет, просачивающийся меж контейнером и стеной, заслонила тень; Валдаев, сидевший в наиболее освещённом месте, стал таким же тёмным, как остальные.
Как дела, дорогие сограждане?с устало-насмешливой интонацией произнёс высокий женский голос. Так могла бы сказать чья-нибудь жена.
Три стакана! Три! Катюш, что тебе сделать, чтоб твоё сердце смягчилось? Мы ж на благо общества работаем. Как волы.
А ты знаешь, что такое волы?язвительно спросила тень-Катюша.
Модель транспортного вездехода так называется. ИИИ стоит десятой версии. Наверное, уже поговорки о нём сложили,в темноте блеснула улыбка Валдаева.Хороший шибко, значицца.
Чушь,сказала тень и изменила очертания, указав пальцем на меня.Давайте мне этого и живо расходитесь по рабочим местам.
Четвёртый стакан,поставил своё условие Валдаев.
Обойдёшься. Этого типа требуют чёрные.
Я распрямился, и тени пришлось посторониться. На свету она оказалась очень даже материальной маленькой и очень тоненькой девушкой, что-то между шестнадцатью и двадцатью годами. Мне не нравились чересчур тонкие фигуры, но Катина внешность привела меня в некоторый трепет. Дело в том, что она была одета в ту же стандартную обтягивающую форму, что и Валдаев, только серебряного цвета. Это было одеяние Жени, подруги Ксюши.
Я понял, что стал ближе к истине, вздохнул и сунул руки в карманы.
Если верить белому прямоугольнику на груди, девушку звали «Сайдлер Екатерина Иосифовна. Стажёр». Я чуть поклонился, увидел, как с куртки отвалился новый пласт коричневой грязи, и осклабился.
Катя удостоила меня пущенным прямо в глаза взглядом, но добилась лишь, что я, хоть моё будущее и могло в любой момент перестать существовать, слегка повеселел и отметил, что радужки её глаз однотонно-оранжевого цвета, а в остальном лицо её очень даже милое, маленькое такое, остроносое. И волосы красивые: длинные, русые и вьющиеся. «Ты добилась, Катя,подумал я,я прощаю тебе твою фигуру».
«Ну и фуфло!»ответила Катя на мои мысли выражением лица, а сама сказала:
Меня зовут Екатерина Иосифовна. Мне поручено проводить тебя к ответственному уполномоченному по делам расселения. Разговаривать запрещено. Следуй за мной.
За выходом из ангара зеленел коридор, в блестящих металлических стенах которого иногда появлялись двустворчатые, как у лифта, двери, тоже стальные. На дверях чёрной краской были обозначены их порядковые номера, а рядом всегда находилась продублированная по-английски надпись «Уровень 0». Всё это убранство зданий будущего столько раз было описано в литературе и показано в фантастических фильмах, что никтов том числе и сами архитекторы зданий будущегоуже и не могли вообразить ничего иного, кроме как эти металлические стены и автоматические двери. В данном случае искусство скорее предрешало, нежели предугадывало, и я, как человек эпохи постмодернизма, отлично понимал это.
А у вас тут мило, Екатерина Иосифовна,сказал я.
Столица потому что,ответила Катя. Только лучше молчи.
Я повиновался. Я в плену, и здесь не стоит не только кричать с порога: «Нет, я ничего не скажу, убейте меня!»,но и вообще лучше помалкивать. Коль скоро Валдаев не пошутил, что я-де «наш парень», шанс, что меня приняли за схваченного колдунами механиста, имеется. И чем меньше я открываю рот, тем этот шанс больше.
Вот очередная дверь, на этот раз без номера. Рядом с нейкнопка.
Лифт.
Кабина приезжает мгновенно и беззвучно. Внутри она оформлена так же, как и коридор: серебро металла и зеркальные полоски по углам. На стенках кнопок нет; Катя произносит:
Level minus six.
Уши закладывает от ускорения, и буквально через секунду бесстрастный голос автомата повторяет:
Level minus six,и двери открываются. За нимиточная копия коридора на нулевом уровне, разве что можно иногда встретить людей. У всехформа одинакового фасона, но разного цвета, у всех на груди таблички с именами; все куда-то идут; на меня, такого грязного, пришедшего неведомо откуда, глядят мельком. Занятые. За недолгое время, проведённое в клане, я так отвык видеть людей с деловыми и безразличными лицами (да и вообще людей), что совсем растерялся. Опять начался другой мир.
За поворотом налево находилась дверь с надписью «А674. Уровень -6».
Нам нужно туда. Я вдохнул, когда створки, чмокнув, раскрылись пред нами.
В комнате за дверями пахло свежеотёсанным деревом, и мягко мерцали свечи в золотых канделябрах у дальней стены. Свечи источали церковный запах плавящегося воска. В окно с расписанной золотом по чёрному рамой бил дождь и растворял картинку качавшегося тёмного леса. Стены из ровных брёвен в некоторых местах были закопчены, а доски пола слегка запачканы уличной грязью. У окна стоял офисный стол из опилоктаких было много в начале двадцать первого века. За столом на кожаном крутящемся кресле сидела кукольно-прилизанная блондинка в чёрной форме с тем же белым квадратиком на груди. Надпись на нём я не разглядел из-за плохого освещения и расстояния. Катя остановилась шагах в трёх от стола чёрной леди, а я держался за спиной своей провожатой; старался успокоиться, глядя на отражения пламени свечей на серебряных Катиных плечах.
Двери за нашими спинами закрылись. Изнутри они были дубовыми и окованными тёмным железом с блестящими заклёпками, а по обе стороны от них стояли двое охранников в голубой форме и с кобурами.
Вот и он,Катя произвела какое-то движение руками, по-военному чётко сделала один шаг влево и один назад и оказалась у меня за плечом.
Ше-карно,протянула блондинка.Останься, пожалуйста, здесь. Присядь. И ты присядь,сказала она мне, посмотрев на кубическое кожаное сиденье, притаившееся в тени стола.
Пока я садился и озирался в поисках угла, где пристроилась Катя, перед чёрной леди возникла тонкая серая вертикальная панель, отгородившая от моего взгляда нижнюю половину её лица. Монитор.
Я ответственный уполномоченный по делам расселения; в настоящее время отвечаю за твою интеграцию в наше общество и за твою безопасность, как физическую, так и психологическую,официальным тоном начала блондинка.Зовут меня Анжела Заниаровна. Та-ак...она коснулась пальцами чёрной панели.Надеюсь, ты не против нашего содействия? Тогда прошу ответить на пару вопросов. После этого сможешь задать любой вопрос мне. Итак, твоя фамилия, имя, отчество? Желательно настоящие.
Переплётов Александр Александрович,пробубнил я, стараясь быть не менее официальным.
Можно чуть погромче?
Живя в лесу, я привык говорить и слушать на другой громкости, чем говорили и слушали в двадцать первом веке. Я повторил.
Дата рождения?продолжала расспрос блондинка.
М-м...
Всё в порядке, мы осведомлены, что она несколько нестандартная.
Первое июля тысяча девятьсот восемьдесят пятого года.
Н-да... Кем быть хочешь?
Не знаю.
Писать в анкете, что не определился? Учти, лучше придумай что-нибудьпрестижнее выглядеть будет.
Я хотел стать биологом,соврал я, потому что не знал, кем хочу стать, а выглядеть непрестижно тоже не хотел. Биология жемоё увлечение детства, и я кое-что из неё помнил.
Ше-карно! А почему хотел?
Как бы сказать...
Попал в провал во времени,Анжела Заниаровна мило засмеялась, но смех не шёл её строгой внешности.
Ну, в общем, да...
Та-ак-с... Куришь?
Нет.
С наркотическими веществами прямой контакт имел?
Очень редко.
Ше-карно. Образцовый гражданин. Итак, Алекс... Можно так тебя называть? Ше-карно. Итак, Алекс, мы, как я уже говорила, осведомлены о твоём происхождении, хоть и не совсем разобрались, с чем оно связано. Мы засекли искажение гиперпространства в ночь твоего появления, и некоторое время пытались тебя выследить с помощью кибернасекомых. К несчастью, на это ушёл почти месяц, поскольку колдуны из твоего клана научились кибернасекомых уничтожать. Очень прискорбно, что ты попал к нам не сразу, так как тебе пришлось вынести испытания, которые не каждому по плечу. Испытания эти были не только физическими, но и моральными, и именно поэтому я призвана отвечать за твою интеллектуальную безопасность. У нас имеются опасения, что у тебя сложилось неправильное понимание сложившейся в мире обстановки. Я надеюсь, ты не подумал всерьёз, что будущее человечестваэто бегать по радиоактивным лесам в грязной одежде, найденной на развалинах супермаркетов, и думать, что живёшь в единении с природой? Как ты понял, с природой нельзя жить в единении, потому что «единение» это не что иное, как пищевые цепи, череда убийств. Так устроен мир, что жизнь человека либо постоянно висит на волоске в «единении» с природой, или более-менее благополучно протекает в отрыве от неё. Жалко, очень жалко, что это понимают не все. Многие поколения людей видели решение проблем цивилизации именно в «единении» с природой, а теперь, когда «единение» достигнуто, оказалось, что проблемы не в цивилизации, а в самих людях. Что ж, мы можем лишь пожалеть их. Я предлагаю тебе пожить в нашем полисе и самому понять, на чьей стороне правда. Думаю, ты сможешь стать биологом, если захочешь...