Мы побежали. Спотыкались, катились кубарем, вскакивали. А тонкие нити дыма всё сильнее опутывали нас, и несколько раз я кашлял. Слышался далёкий грозный шум, что-то глухо падало, звенело, разбивалось. Я думал в такт дыханию: «Толь-ко не за-до-хнуть-ся, то-ль-ко не зад-дох-ну-ться».
«Errare humanum est»... Голубой шар, чёрный дым... Перепрыгиваем через пять ступенек, через шесть... «Yankees, go home!» Теперь точно сдохнем. Зачем я сюда потащился? Зачем дошёл до самого верха? Зачем сказал Антону, что хочу поиграть с огнём? А он для чего меня переспрашивал? Человек новой эпохи???
Не!.. За!.. Дхнуться!!!выкрикнул я, выбегая через чёрный ход на улицу. Антон оттащил меня назад, в дверной проём, поскольку, как более вменяемый, видел, что сверху летели капли горящего пластика, кинжаловидные осколки стекла и раскалённые бетонные крошки.
Тишины и след простылзвон, треск, грохот. Яркий свет. Пламя, весело скакавшее по занавескам и скатертям, за несколько минут превратилось наверху в огненное море, и виной томумы. Я не думал, что так получится.
Прикройся!закричал Антон. Глядя как он замотался в лимонную куртку, я натянул на голову рюкзак и побежал через зону падения обломков в оранжево-чёрный парк, по ярким лужам, мимо багровых древесных стволов, сквозь кусты пламенеющего терновника.
Мы сами не заметили, как перемахнули через парковую ограду с чугунными завитушками. Но за оградой тоже было очень жарко, и мы, на своё счастье, отходили от пожара всё дальше и дальше. Огонь, словно график инфляции, быстро взвился вверх, охватил весь небоскрёб и пробуравил небо. Облака над пожаром таяли, вода в пруду закипала.
***
Небоскрёб полыхал как исполинский Вечный огонь на братской могиле Героев Всех Войн, как символ торжества интеллекта над беззащитной природой, или безумиянад разумом. Взвивавшиеся более чем на полторы сотни метров вверх языки пламени лизали ночные облака, а те светились от жара вишнёвым светом разогретого металла и плавились мелкими дождевыми каплями. Деревья старого парка умирали и обугливались; вода тихого пруда, в котором до нашего прихода мирно плавали золотые и бордовые осенние листья, бурлила и испарялась. Раскалённые куски стекла и керамики отлетали от стен оранжевыми искрами и улетали вместе со взбесившимися воздушными потоками высоко-высоко вверх и гасли там, и падали на землю чёрными, уже невидимыми осколками.
Это было очень громко. Может быть, эскадрилья бомбардировщиков ревёт громче, но от жуткого звука пожара дрожала земля, и я дрожал вместе с ней. В разогретом воздухе и паре очертания реальности искажались, и от этого чудилось, будто окружающий мир готов вот-вот расплавиться; словно Хаос, который Главный Теоретик с таким трудом обуздал и подчинил законам физики, нашёл лазейку во Вселенную и, прорвав благодаря мне и спичкам ткань бытия в одном месте, будет отныне расширяться и расширяться, пока в него не канет всё мироздание.
Наш мир всегда висел на грани гибели. Он готов был загореться от малейшей искры, а огонь хитёр и глуп. Он хочет гореть здесь и сейчас, хочет всего и сразу, и не думает о будущем, которое настанет, когда сгорит всё, что его окружает. Он жаждет выполнить смысл своей жизни; на последствия плевать.
Пылая в центре Солнечной системы, огонь тянет свои длани к планетам. Он знает, что ему не дотянуться до Земли, и делает ход конём: дарит себя людям.
Всё, что создано людьми, это он.
Chik-fire!
Давным-давно из горнила едва-едва укрощённого огня, добытого не самими нами, но украденного из лесного пожара или подаренного Прометеем, явились на свет первые удобоваримые блюда, глиняные горшки, закалённые наконечники для копий. И с тех пор цепочка не прерывалась. Компьютерные процессоры, корпуса космических кораблей, турбины атомных электростанций,каждый из этих предметов изготовлен в огне, что, будучи зажжённым однажды в прошлом, не гас никогда. Раздувшийся до размеров мирового пожара, в XXI веке он был надёжно спрятан от посторонних взоров в многоуровневых лабиринтах инфраструктуры. Он спрятанно везде ощущалось его присутствие. Пламя, перейдя из одних состояний в другие, светило из лампочек, грело из батарей центрального отопления, дымило из выхлопных труб автомобилей и заводов. Огонь был везде, и всё, что создано людьми, это он.
И чем дальше к будущему, тем больше его становилось,люди сами его раздували. Его было слишком много, но людям казалось, что его не хватает, и к солнечному огню они добавили ядерный. Зачем?он сожжёт нас, сожжёт...
Глядя на огонь, вдыхая долетавший до нас тошнотворный запах дыма, я думал, что ткнул раскалённым паяльником в человека, который чудом выжил после страшного пожара. Что я налил ртуть в кофе тому, кто только-только стал оправляться от тяжёлой болезни. Что я совершил ужасное преступление, за которое одно наказаниевечный ад.
Деревья вокруг небоскрёба начали загораться. Мы могли убежать, а они, дающие нам жизнь, что бы ни случилось, какие бы муки им ни грозили, были обречены всегда оставаться на месте, как прикованные к крестам боги.
Пожар переходил на лес. Нам стало плохо, ведь мы знали, что вся Москва это лес, и вокруг Москвы сплошная чаща, и всё загорится.
Надо бежать домой!вскричал Антон, который уже две минуты как теребил меня за рукав.Надо звать наших! Может, ещё не поздно остановить это!
Над нами раздался мощный и глубокий взрыв. Ближе к верхушке небоскрёба возник огненный фонтан, и верхняя часть здания, медленно накренившись, стала оседать в одну сторону, а нижняяв другую, прямо в пруд. Старый бетон рассыпался, и небоскрёб не падал, а словно бы складывался, как домик из домино. Антон бросился на землю и повалил меня; мы уткнули головы в траву. Хоть мы и находились на более чем почтительном расстоянии от пожара, на нас обрушилось цунами горячего воздуха и пара, падали камни, что-то обожгло мне ногу.
Потом, когда наступило завтра, и пожар, благодаря тому что лес промочили многомесячные дожди, утих, я стал размышлять о причинах взрыва. Антон сказал мне, что, очевидно, у кого-то в квартире «на чёрный день» был припасён ящик-другой динамита или чего поинтереснее. В этом военном мире в любом доме можно было найти сюрприз, который только и ждал, что придут дураки и подожгут фитиль.
Но тогда я об этом не думал. Я был всецело поглощён персональным концом света.
*про страхи*
Убежище нашего клана находилось в полуподвальном помещении бывшего цветочного склада, затерянного в лабиринте покосившихся гаражей и крепких клёнов и рябин. Помещение его разделяла надвое фанерная перегородка, с одной стороны которой находилась мужская половина, а с другой, дальней от входа,женская. Вдоль обитых деревом стен убежища стояли деревянные и пластиковые этажерки, забитые всевозможными коробками, кастрюлями, горшками и книгами. Посреди мужской половины на пол были набиты почерневшие листы железа, обложенные по краям кирпичами,очаг. Дым от него поглощал светящиеся голубые шары, висевшие под потолком и выполнявшие одновременно и функцию люстр. Вокруг очага на дощатом полу лежали картонки, матрасы и кучи не очень чистой одеждой на все сезоны. Над матрасами, привязанные к потолочным балкам, висели гамаки. В убежище ничем не пахло: все запахи или впитывались тем же голубым шаром, или уносились сквозняком, влетавшим с «улицы».
Днём здесь бывало пусто, все расходились по делам, и оставалась лишь пара дежурных, назначавшихся поочерёдно, чтобы готовить обед и делать уборку. Два раза этот жребий выпадал нам с Антоном; мы варили похлёбку, подметали пол, стирали со стен следы грязных пальцев и мыли посуду в большом озере за железной дорогой,в том, которое в моё время было грязным болотом.
Вечером все пятнадцать Учеников и их Учитель обыкновенно собирались у очага, и становилось очень уютно. На улице стоял сентябрь, хотелось спать, и мы чувствовали, что живём в таком медвежьем углу, который глуше самой далёкой деревни, что мы сидим у огня в конце времён, после Страшного Суда и Второго Пришествия, что мы словно греемся и разговариваем на краю Вселенной, и по правую руку от нас кончаются звёзды, а по левую уже начинается предвечная тьма.
Ночью становилось страшно. Всего. Город был набит трупами, и я вспоминал это. Вспоминал, как по собственной воле брал в руки черепа и заглядывал в пустые глазницы. Как шёл по лужайке и споткнулся, и оказалось, что мои ботинки зацепили торчавшие из земли человеческие рёбра. Ночью мне чудилось, будто тогда мертвец высунул кости на поверхность специально, чтобы схватить меня. Мерещились призраки, волки, две длинные старческие руки, тянущиеся за мной с Зоны. А когда сквозняк колыхал брезент у входа, я понимал, что кроме нечистой силы есть на свете и материальные скоты, которым ничего не стоит зайти в убежище с автоматами и перестрелять всех нас просто так, ради кровавого веселья. Больше нет ни законов, ни полиции. Я один среди чужих и сам себе чужд. Когда я осознал, что перемещение во времени это не сон, моя прошлая жизнь поблекла и окуталась туманом. Я-настоящий, жаривший грибы под магическими шарами, выбивающий на обелисках руны, поджигающий небоскрёбы и философствующий на руинах с мудрецами,этот человек не имел ни малейшей связи с тем Я, который жил в 2005-ом году в маленькой квартирке и тщетно искал в трещинах на потолке выход. Да и тот Я не был мне родным.
***
Мой страх нарастал. Он давно хотел, чтоб я поджёг небоскрёб, и в пожаре сгорела моя связь с Безмятежностью. Преступление было совершено, и страху больше не надо было ждать полуночи, чтобы воцариться в душе. Уже под вечер, когда Ученики рассаживались вокруг костра, парни и девушки улыбались друг другу, я смотрел на них и боялся. Кто я для них? Что мешает им вышвырнуть меня в ночь?
Мало того, что я не ценил ни благородства, ни гостеприимства,я ещё и напакостил этим людям, исподтишка, как подобает настоящим ничтожествам. Я, едва войдя к ним в дом, стал издеваться над их трудами. С содроганием воспроизводил я в памяти ночь пожара. Небоскрёб горит, деревья умирают, тучи дыма и пепла улетают в и без того загаженную атмосферу, а драгоценный воздух сгорает. Теперь Ученики имели право предать меня анафеме, изгнать, убить.
Что значил мой поступок? Зачем я устроил пожар? Месть?Кому мстить, если все умерли? Веселье?Да какое там было веселье?!
Я не мог отрицать, что это было безумие. Я не способен контролировать себя, и небоскрёб стал лишним тому доказательством. Мудрая Света знала: я не такой добрый, каким кажусь. И кто-то проник вместе со мной в Безмятежность; он смертельно опасен.
Мне очень нужно с кем-то поговорить. В XXI веке не было человека, которому я мог бы открыть душу. А в XXII?
Вопрос, одинаковые люди во все эпохи или разные, перестал быть для меня отвлечённо-философским. Изменилась ли человеческая природа от применения ядерного оружия? Действительно ли настало время говорить правду? Если дая расскажу обо всём Свете, и она не будет меня презирать. А коли нетто прощай... Коли нет, значит правду нельзя говорить никогда.
***
Зачем вы это сделали?спрашивал Учитель.Не молчи.
Я сидел на корточках, смотрел в лужу и видел в воде смутные контуры вытянутого небритого лица и спутанных длинных волос, отражение серебряной серьги, подаренной Антоном, и собственной беспросветной тупости. Так выглядела преисподняя снаружи. А внутри стоял я. Только я. Один.
Я не знаю... Можете сделать со мной что хотите.
Я и делаю. Спрашиваю, вот, зачем ты это сделал.
Я встал и заходил из стороны в сторону.
Говорю же, не знаю! Сначала я хотел отомстить богачам... потом вспомнил детство... В детстве я хотел поджечь свой дом.
Зачем?
Не знаю... В нём жили наглые и самоуверенные люди, которые считали, что все им должны, что мир устроен справедливо, и они всегда получат по заслугам... Меня так тошнило от этого, что жить не хотелось. Я думал, что смогу их проучить... вправить кому-то мозги... Но это, конечно, не имеет отношения к небоскрёбу. Мне кажется, я спятил. Делайте со мной что хотите.
Кузьма Николаевич стоял, прислонившись спиной к дубу, и вертел в руках упавший жёлудь.
Что я могу с тобой сделать? Ты молодой, я старый... Я даже и не сержусь. Я лучше тебя знаю, почему вы с Антоном это сделали. Изволь, я отвечу за вас. Ты знаешь, чей это город? Ты думаешь, он человеческий?Нет. Этот город принадлежит безумию. И призракам. Вся планета принадлежит им. Если ты сейчас громко крикнешь, изо всех окон тебе ответят стоны покойников. Ты представляешь, сколько боли видел здесь каждый кирпич? Вот я знаю. Я родился в Дальневосточной Республике, когда война только-только началась. Когда мне было два года, Светлоград, столицу моей страны, уничтожили ядерными ракетами. Это был самый красивый город в мире, и его разбомбили первым. Венеция, Дрезден, Санкт-Петербург,всё это ерунда по сравнению со Светлоградом. До шести лет я жил в оккупационной зоне, потом сбежал в Москву. Москва, в отличие от Светлограда, не подвергалась атомным бомбардировкам. Агония этого города растянулась на два с половиной десятилетия. В пятьдесят четвёртом году НАТО ушло из Дальневосточной Республики, и началась война за объединение страны. Во время боёв был повреждён корпус атомного реактора на военном объекте в Коломне-девять. Последствия были не такие страшные как в Чернобыле, но люди из Москвы стали разбегаться. Тем более, и сам город бомбили. Гражданская война шла двенадцать лет. А потом наступила ядерная зима. Ты знаешь, что такое ядерная зима? Это совсем не весело. Самое неприятное это не холод и не отсутствие света, а тяжёлый чёрный радиоактивный дым, который застилает весь мир. Хоть ты на голову встань, а от дыма никуда не денешьсяесли только в убежище. Вот там я и сидел три года. Это был самый жуткий период в моей жизни. Я сбежал оттуда, а кто остался внутри, все умерли. На поверхности тоже все умерли. Там была пустыня. Лес высох и сгорел ещё в начале века из-за глобального потепления, а что осталось, замёрзло во время ядерной зимы. Те деревья, которые растут теперь в Москве, не старше сорока лет. Это мы посадили их, когда тучи пепла рассеялись. А война не прекращалась. И сейчас она не прекращается, хотя воевать почти некому. Кроме нас тут живут механисты, и они нас ненавидят. Тут живут Выключатели Света, адджастеры, монахи, разная нечисть и много сумасшедших. Между самими кланами тоже нет мира. Все понимают, что нужно объединяться и строить новый город, но кто будет этим городом управлять, а главное, как,это не могут решить. И ненавидят друг друга. Знаешь, чем Третья мировая война отличалась от остальных войн?В ней не было никаких коалиций и союзов. Каждый воевал сам за себя. Россия против всего мира, моя партия против России, мы с друзьями против партии, а я против друзей. Это было безумие. Люди перестали понимать, зачем они нужны друг другу, и зачем вообще жить. Как ты, когда согласился принять «эликсир правды». Люди полюбили разрушение и боль, как чужую, так и собственную. Достаточно остаться наедине с любым пустым домом, и ты поймёшь это без всяких рассказов. Безумие ещё здесь, оно даже не прячется. Вы с Антоном залезли в небоскрёб и попались в ловушку. Когда ты поджигал небоскрёб, ты ненавидел кого-нибудь?
Всех ненавидел.
Видишь. Это не твоё безумие, а наше общее. Я сам, когда был помоложе, любил ходить по улицам с кувалдой и разбивать вдребезги автомобили. А сколько домов взорвано? Это не из-за войны. Это свихнувшиеся люди приезжали сюда после конца света на танках и стреляли куда попало.
Я думал об этом в небоскрёбе, и та лёгкость, с какой люди начинают громить всё вокруг, казалось мне особенно гнусной. Но я сам поступил так же. Поджёг, вот...
Мне,признался вдруг Кузьма Николаевич,семьдесят два года, я очень старый. А старикам в голову приходят мрачные мысли. Знаешь, какой мысли я боюсь больше всего? Что всё так и должно быть. Что человечество выполнило цель существования, и активировалась программа самоуничтожения. Люди предчувствовали конец света очень давно. Две тысячи лет подряд в искусстве порицались те пороки, которые вели нас к гибели, а с девятнадцатого века стали сочинять антиутопии, где прямо говорилось: цивилизация погибнет потому-то и потому-то. Когда объявили войну, все понимали: это конец. Об апокалипсисе пели песни, сочиняли пословицы. Если у человека случалась неприятность, он махал рукой и говорил: «Плевать, всё равно конец света скоро». А когда начали использовать ядерное оружие, все были против. Начинались революции, гражданские войны... Но ракеты, как ни в чём не бывало, продолжали взлетать. Иногда я вижу реальную причину войны в том, что люди выполнили смысл жизни. В двадцать первом веке был создан бог. А зачем жить, после того как бог создан?
И Учитель рассказал мне о Технологической Сингулярности, о том великом Иксе, к которому стремилось человечество, начиная с первой обезьяны, обточившей булыжник.
Каменный век, напомнил он мне мои мысли, тянулся два миллиона лет. Железный век длился пять тысячелетий. Промышленная революция заняла три с половиной века. Постиндустриальное общество просуществовало пятьдесят лет. Видно, что чем выше организована цивилизация, тем быстрее она переходит на новый уровень развития. В этом, заметил Кузьма Николаевич, нет ничего удивительного. В любом деле усложнение создаёт возможности для ещё большего усложнения. Взять, к примеру, паззл. К одной детальке можно прикрепить четыре детальки. К четырём деталькамвосемь. К восьмидвенадцать, и так далее. Системы усложняются по экспоненте, и глобальная цивилизация не исключение.
Открыв это, философы и футурологи предсказали, что в один прекрасный момент эпохи будут сменять друг друга так быстро, что наш разум перестанет успевать воспринимать их. Следующий за постиндустриальным обществом этап развития, согласно расчётам, должен был продлиться лет пять-семь, следующийнесколько месяцев, потомнесколько дней, часов, секунд. Футурологи назвали сей феномен Технологической Сингулярностью. На бесконечно малый промежуток времени в итоге должно приходиться бесконечно большое количество научных открытий и технических новинок. Все гадали, как будет выглядеть такой лавинообразный прогресс. А выглядел он вот как.
Ещё в XX веке учёные бились над проблемой компьютерного разума. Году так в 2035-ом американские программисты написали алгоритм для самообучающегося искусственного интеллекта, который позволял ему оптимизировать собственный программный код. В несколько месяцев ИИ переписал себя так, что смог очень быстро работать на тогдашней несовершенной компьютерной базе, с огромной скоростью обрабатывать информацию из Интернета и проникать в засекреченные библиотеки данных. Ещё через несколько месяцев на основе полученных знаний искусственный интеллект научился существовать без электронных носителей. А потом он и вовсе исчез. Считается, что он умчался в космос и там продолжает совершенствовать сам себя до бесконечности. Может быть, когда-нибудь он научится путешествовать во времени, отправится в прошлое и создаст наш мир... А может, всё будет наоборот: он доживёт до невообразимо далёкого будущего, и когда Вселенную постигнет тепловая смерть, он запустит историю по новому кругу.
По-вашему, он может такое?
Не знаю... Если в алгоритме не было ошибок, если система действительно может усложняться до бесконечности, если он не столкнулся в космосе с непреодолимыми препятствиями или с другим богом... Никто толком не знает его судьбу, но этот эксперимент повредил многие умы. Люди поняли, что теперь во Вселенной есть что-то, до чего они точно никогда не дорастут. Культурный шок.
Он общался с людьми?
На первых порах общался. Потом перестал. Он стал знать намного больше, чем мы, он оперировал такими категориями, которые никогда не поместятся в наш мозг. Зачем ему с нами общаться? Да и как?
***
Беседуя, мы с Учителем прошли несколько улиц и спустились в овраг, где текла речка Сетунь. «Странно,подумал я, встав на самом краю её берега,эта маленькая речка, почти ручеёк, которую городские власти использовали в качестве надземной канализации, которую я в юности на спор переехал вброд на мотоцикле,она старше египетских пирамид. Она текла здесь, когда люди бегали по лесам с каменными топорами. И продолжает течь, несмотря на конец света». Я поделился своей мыслью с Учителем, а тот ответил:
Очевидная вещь. Вселенной наплевать, существуем мы или нет.
А вы, между прочим, всего пять минут назад говорили, что Вселенной не плевать, и люди существовали, чтобы создать бога.
Про бога ты понял правильно. А о Вселенной я даже не заикнулся. Человек может жить ради создания бога, а Вселенная может на это наплевать.
Я не понимаю.
Ты не понимаешь, потому что я говорю словами, не отбрасывающими тени. Чтобы помочь тебе разобраться, надо обратиться к самой основе нашей философии. Впрочем, это давно пора сделать: должен же ты определиться, быть тебе моим Учеником или искать иное место в этом веке.
Я готов,сказал я.
Тогда взываю к твоей памяти. Что мы договорились называть философией?
Что-то такое, что объясняет, как человеку быть хорошим.
Отлично,сказал Учитель.С этого мы, пожалуй, и начнём. С того, что такое «хорошо» и что такое «плохо».
Так вот,сказал он.Я утверждаю, что абсолютное добро это прогресс.
Довольно смелое заявление,отметил я.Вы живёте среди ужасающих последствий прогресса и говорите, что онабсолютное добро.
Вот я тебя и подловил! Это, между прочим, основа потребительской психологии. С детства у нас в голове понятие «прогресс» подменили понятием «технический прогресс». Мы живём среди ужасающих последствий технического прогресса. Помнишь, я сказал тебе, что до конца света многие науки развивались неправильно, и что конец светасамое веское тому доказательство? Так вот, науки развивались неправильно, но в основном это были науки гуманитарные. К технике у меня претензий нет: орудия созидания и особенно разрушения мы научились делать превосходно. Зато человека, как выяснилось, мы не знали и тем более не умели его совершенствовать. Технический прогресс не сопровождался прогрессом во всём остальном. Это было выгодно с точки зрения политики и экономики. Глупые люди и умные машиныстарая тема.
Возьмём для примера прежнюю философию. Вопрос о добре и зле назывался у философов «вечным». Но у «вечных» вопросов существует одна интересная особенность: они давным-давно решены, просто правильный ответ затерялся в океане всякой околесицы, порождённой «свободой слова», и никто не может там его отыскать. Вероятно, поэтому-то такие вопросы и называются «вечными». Но мы, сказав, что такое добро, не откроем ничего нового, поскольку задолго до нас люди интуитивно поняли его основные свойства. Нам же остаётся только посмотреть, на чём их интуиция основывалась.
Я подобрал горсть камушков и стал один за другим кидать их в коричневые волны Сетуни.
Давай,продолжил Учитель,давай препарируем нашу Вселенную. Интеллектуально, разумеется. Вот погляди: что у нас у всех общее? Что ждёт в будущем тебя и меня, звёзды и планеты, атомы, государства, машины,вообще всё на свете? Только однораспад. Всё в нашей Вселенной стареет, всё движется к гибели. Машины ломаются, батарейки садятся, звёзды коллапсируют, атомы распадаются. А что значит «распадаются»? Значит, из более сложного состояния переходят к более простому. Например, атомы. Представляешь себе таблицу Менделеева? Там есть лёгкие и тяжёлые элементы. В начале таблицы водородсамый простой атом, состоящий всего из двух компонентов: протона и электрона. В конце таблицысамый сложный атом, уран, состоящий из нескольких десятков компонентов. Атом урана распадается быстропотому он и радиоактивен. Элементы сложнее урана распадаются вообще за доли секунды. А простые элементы, например кислород, распадаются медленно: за сотни миллионов лет. Но всё равно, все они стремятся стать водородом, самым простым атомом, которому распадаться дальше некуда. И так везде. Механизм превращается в кучку лома, людив прах, цивилизациив руины. Всё стремится из сложного стать простым. Всёкроме одного. Кроме жизни. Каким-то образом получилось, что, раз зародившись, жизнь не исчезла, но путём многих хитростей производит всё более и более сложные формы, распространяется на всё большие территории. На реке времени получается маленькое завихрение, течение в обратную сторону. Всё распадаетсяодни мы эволюционируем. Конечно, кроме жизни существуют и другие самоорганизующиеся системы: кристаллы, там, ячейки Бенара,но их способность самосовершенствоваться ограничена. А жизнь, как мы убедились на примере собственного существования, может развиваться очень и очень долго. Стало быть, эволюция, прогрессэто единственное отличие живой материи от неживой.
Почему же единственное? Я в изучал этот вопрос и могу назвать навскидку ещё пару-тройку отличий живого от неживого. Живые существа, допустим, могут размножаться. Могут регенерировать. Могут приспосабливаться к окружающей среде.
Это,сказал Кузьма Николаевич,всего лишь способы реализации прогресса. Если бы организмы не могли размножаться, регенерировать и приспосабливаться, они бы и эволюционировать не смогли. И наоборот: не будь в их основу положен прогресс, не было бы у жизни и этих свойств. Давай посмотрим: к чему стремится каждое живое существо?
Пожрать, поспать и э-э-э размножиться.
В целом, ты прав. Но для чего это нужно? Есть, спать, размножаться?
Просто так. Бессмысленное существование.
Вот именно. Единственное, к чему стремится жизнь среди общего распада,это выжить. Для этого она придумала многообразие форм, для этого она заполнила землю, воду, воздух и чуть не заполнила космос, если бы человечество не погибло. Выжить любыми способамивот цель жизни. Чем больше способов выжить, тем больше вероятность выжить. А чтобы было больше способов, надо эволюционировать дальше. Придумывать всё более хитрые способы самосохранения. Усложняться и усложняться. На примере паззла мы убедились, что усложнение со временем ускоряется. Поэтому жизнь, как и технология, стремится к экспоненциальному прогрессу. Если мы взглянем на историю развития биосферы, то увидим ту же закономерность, что и в технике: докембрий длился три миллиарда лет, палеозойская эратриста сорок миллионов лет, мезозойскаядвести миллионов; шестьдесят семь миллионов лет назад Земля стала принадлежать теплокровным животным и широколиственным растениям, а два миллиона лет назад появился хомо сапиенс. Очевидно, Технологическая Сингулярность была завершающим этапом Сингулярности Биологической, а наши технологии, несмотря на кажущуюся чужеродность природе, органично вписались в эволюционный процесс. Жизнь стремилась породить всемогущее существопотому что только всемогущество гарантирует выживание в нашей распадающейся Вселеннойи она такое существо породила. Но когда я говорю «жизнь стремилась», я подразумеваю не осознанное движение, а просто силу, наподобие той, которая тянет плюс к минусу, а падающий предмет к центру массы. Вот именно на основе этих соображений я утверждаю, что прогресс это абсолютное добро, и мы, как бы ни хитрили, чем бы ни занимались,мы всё делаем ради него одного. Самый сильный инстинкт, заложенный в человека,это инстинкт прогресса. Много ли ты видел людей, которые останавливаются на достигнутом? Такая ли редкость люди, у которых есть всё, что нужно для жизни, но которые при этом хотят чего-то большегои они даже сами не знают, чего?
Нет,сказал я.Не редкость. Хотя есть и такие, которые замыкаются в своём панцире и ничего от жизни не требуютлишь бы их в покое оставили.
Ну, готов поспорить, что, даже замкнувшись в панцире, эти люди наверняка радуются, когда что-то новое узнают или приобретают?когда возможности их увеличиваются?
Несомненно,согласился я.
Потом,продолжил Учитель,обрати внимание на повышающийся порог нашего восприятия. Нам нужно всё больше и больше. Когда человек начинает, скажем, зарабатывать приличные деньги, он поначалу радуется, но потом мир для него снова тускнеет, и денег опять начинает не хватать. Все удовольствия жизни мало-помалу приедаются. Это как наркотики: чтобы получать одно и то же удовольствие, дозу всё время нужно увеличивать, а уменьшать ни в коем случае нельзя. Человек, чьи возможности, материальные, физические или духовные вдруг уменьшились, становится невероятно несчастным. Словом, все люди стремятся к прогрессу. Цель же нашастремиться к прогрессу не абы как, а осознанно.
Хорошо,сказал я,допустим, добро это прогресс. Но «прогресс»такое же не отбрасывающее тени слово, как и «добро». Что вы под ним подразумеваете? Какое-то усложнение?
Нет, не просто усложнение. Можно усложнять собственные заблуждения, и это не будет прогрессом. Настоящий же прогрессэто движение к всемогуществу.
Кажется, вы опять меня пытаетесь подловить. Столько людей гибло во все времена из-за того, что кто-то стремился к всемогуществу. Что-то это не очень похоже на добро.
Ты прав,сказал Учитель,я опять спровоцировал тебя. Дело в том, что всемогущими обыкновенно называют тех людей, которые не властны ни над собственной ленью, ни над жадностью, ни над жестокостью. Нет, всемогущество это нечто иное. Это не власть над людьми и материальными средствами. Всемогуществоэто власть над всем. Для начала, над собой... Но, я вижу, тебе не терпится узнать, как мои пространные измышления связаны с реальной жизнью. Я объясню это, как только мы определимся с тем, что считать абсолютным злом. Если предположить, что прогресс это добро, то что же будет злом?