Как же тебе сказать, пацан, чтобы это уложилось в ту меру понимания, отведённую тебе временем, в котором ты так благополучно рос, и втиснулось меж теми критериями, которыми мыслят в мире те, кому под силу согнуть его против застарелых позвонков
Да чтоб всё это ещё удачно вписалось в унылый, отвратительный пейзаж той мусорной кучи, из которой мы все теперь жадно, самозабвенно клюём, рыча и отпихивая друг друга
А впрочем, слишком ли отличается эта грустная картина от того, прежнего симбиоза нищеты и возвышенности, телесной роскоши и моральной дрисни, который и вскормил так называемое тогда "современное общество"?
Знаешь, сейчас таких, как ты, полно. Самим себе кажущихся чокнутыми. Отчасти-то оно так и есть. Мир сошёл с ума. Хотя и раньше он не был особо разумным. Но вот не на все ответы стоит, наверное, искать ответы. Особенно, когда это касается целей. Нормальных, человеческих целей. Да, парадокс заключается как раз в том, что ради такого понятия, как благо, добрые намерения кого-то приходится лишать жизни. И не просто лишать. Уничтожать, стирать в порошок, устраивая кровавую баню, страшную резню
Понимаешь, далеко не всегда зло удаётся напугать словами. Даже самыми мудрыми, логичными и проникновенными. Оно куда сильнее слов, потому что закоснело в собственной жестокости. Обросло мускулами привычной безнаказанности
Именно им, Злом, и был выработан для нас принцип непротивления. Для его собственного удобства и безопасности, как раз тогда, когда Оно родилось, когда становилось на ноги
Именно тогда ему нужно было время, чтобы окрепнуть. Чтоб его не срубили на корню, не уничтожили, как явление.
А когда мы привыкли к его же собственной догме, в нас просто не осталось сил бороться с Ним. Ни физических, ни моральных.
В то время, когда мы хирели в собственной беззащитности, Оно растило своих собственных слуг, бойцов, в бесстрашии, настырности и силе. И теперь Его уже не запугать простыми угрозами. Оно сильнее рыхлой доброты, в трусости своей оправдывающей собственное бездействие той, вновь устаревшей заповедью: "подставь левую" А самый главный парадокс теперь состоит уже знаешь в чём? Да в том, что мы уже боимся. Даже быть ДОБРЫМИ Понял?
Пока не совсем
"Не совсем" Ну, как это сказать? Основной принцип Добраон ведь в чём? Условноэто "делай его и бросай в воду". Так?
Ну, да
А если вместо ответного добра к тебе приплывает нечто гадкое и злое, от чего ты в недоумении и в беде, разве не задумаешься ты о том, что в следующий раз стоит быть поосторожнее?
А то! Сто раз подумаю! А то и плюну в ту "воду"!
Вот. А ещё раз, другой ожегшись, вообще заречёшься, чтобы эдакое «плывущее» не пожрало тебя самого. Вот это и есть тот страх, о котором я говорю. А страхэто самая наилучшая пища для Зла. Для того, чтобы в достатке иметь эту пищу, Зло готово на всё. И делает это с наслаждением и со знанием дела, совершенно повергая в ужас и шок тех, кто не в состоянии с ним бороться.
А Вы, Вы не боитесь Зла?
Я? Боюсь. Боюсь, что его станет ещё больше. Что Оно сожрёт или покалечит всех, кто мне дорог. Я вижу, что кто-то должен быть между ними и Злом. И тогда ну, тогда приходится вот так, как сегодня мне, доставать из-за голенища нож
Всегда? вопрос был задан упрямо.
Я подумал. И сказал решительно:
Да. Иначе это непостоянство угрозы Его благополучию, оно лишь немного, на время, пугает Зло. Оно уползает, отсиживается и снова достаёт кистень. А когда оно переболело и вышло на «охоту», Оно ещё могущественнее, потому как голодно
Жук начал и вовсе притормаживать. У некоторых людей есть такая особенность, они не могут напряжённо думать на ходу. Им нужен для этого комфорт и располагающая обстановка. И чем больше мыслей или важней вопрос, тем ниже падает их скорость передвижения
Поэтому Жук, того и гляди, объявит, что ему "нужно всё как следует обмозговать", начнёт тут усаживаться и потребует гамак, сигару и кофею!
А потому я негрубо подпихнул его:
Мужик, если ты не забыл мы по делу тут шагаем Ты не против, если немного ускоримся и поговорим на ходу?
Он быстро закивал и рванул так, что я еле за ним поспевал. Какое-то время мы «плыли», ну прямо как катера. "Ветер выл в ушах, трепало наше знамя"
Впрочем, надолго его не хватило, вновь нашлись вопросы:
Дядя Шатун
Давай без «дядя». Короче слово, вступлениебольше времени остаётся на смысл и ответ.
Ага Хорошо. Шатун он прислушался к звучанию, весьма напоминающее ему, должно быть, панибратство.
Что, мухомор, слово на вкус пробуешь? Страшно на «ты» с убийцей? Не бзди, не съем ему не видно, как я усмехаюсь себе в воротник, но детинарод чувствительный к тем, кто на самом деле относится к ним если не с любовью, то хотя бы с пониманием.
Аха! Да! он обрадовано затараторил, словно этого моего подбадривания ему и не хватало для открытия "второго дыхания". А скажите, дя Шатун, а это он не знал, как это правильно сформулировать. Это страшно, убивать? Ну, ну вот ТАК убивать
Как я?
Да он скорее испуганно выдохнул это, чем произнёс. Ещё бы, указать вопросом злодею на то, что он злодей! Даже если вежливо интересуешься аспектами его "труда"
Я понимаю тебя, можешь не продолжать. Тебя интересует то же, что и всех "возвышенных ботаников", у кого развито не только буйное воображение, но и сильно желание познать "большую тайну" осознания собственного могущества. Но более всего, как думающего человека, тебя беспокоит аспект возможности контроля, самоуправления этим могуществом Так, парень?
Он засопел, как рассерженный бульдожка, у которого отняли надувного зайца.
Я же тем временем прислушиваюсь к шёпоту мокрой ночи. Всё тихо, хвала небесам. Лишь начинает изредка, еле слышно, похрустывать невесомые кристаллы наледи на редких стеблях чёрной травы и камнях. Здесь, выше, холоднее
Нет тайны, пацан. Ни тайны, ни загадки. Все эти вещибольные плоды ваших "игр разума". Ничего нет сверх того, что уже сидит в человеке. Ибо всё зависит только от того, в чьих руках находится этот фактор. Фактор силы, я подумал о Тайфуне. То, что ты несёшь в себе, и есть та мощь, то право на применение силы, данное тебе ну, не свыше, так далеко не стоит заноситься в собственной самооценке
Так, скорее, думают маньяки и дебилы. Наверное, собственными разумными рамками самосознания и правоты. Не личной. По определению. И совести.
То естьимеешь ли ты право казнить кого-то, не прибегая к сугубо личному. А для восстановления некоей справедливости, что ли
Эти горы вряд ли когда видели подобную картину, двое шагали по их суровым склонам, омытым вечной печалью и тревогой, начертанными на их сединах памятью сотен и тысяч происшедших в мире бед за последние несколько миллионов лет.
И последняя из них, я думаю, потрясла их не больше, чем свинью потрясает наличие неоплатных долгов у кормильца.
И эти двое вели заумные, прямо-таки высокопарные беседы на фоне тщет и потуг всемирного торжища бессилия, распростёртого ниже их на тысячу метров
Это поразило горы так, что они решили дать этим двоим шанс договорить спокойно.
Я знал, что последует за этими вопросами. Потому как не он первый, не он последний в разряде "а научи меня этому удару, Вася".
Как говорит мне моя, не совсем ещё пересохшая заводь совести: не всему и не всех можно учить., Вася
Печь хлеб, петь песни, чистить зубы по утрам Это сколько угодно
Поэтому, как только он набрал воздуху, чтобы выпалить этот самый глупый со времени нашей встречи вопрос, я чётко и конкретно сказал:
Нет. Этому я тебя учить не стал бы, даже если б ты был моим сыном. Забудь.
А у Вас есть сын? Ни с того, ни с сего вякает этот докучливый «ломоносов». Быстро сориентировался
Есть, вот только к чему тебе это?
Ну, когда он вырастет, Вы ж его научите показалось ли мне, или его голос натурально дрогнул завистливо и сердито?
Сын мой, к твоему сведению, вырос, и возрастом уже как ты. И он просто хороший солдат, а не убийца, понял? Таким он и останется! меня начинала раздражать намеренная «непонятливость» этого сморчка. Он научился и привык добиваться своего, вот так изводя взрослых Пока те, доведённые до психопатии, не сдавались и не орали: "Да чёрт с тобою, на!"
А я?
Что «ты», твою мать?!
А почему мне нельзя? казалось, он сейчас разорётся на всю округу. Заводной, чёрт а мне так некомфортна эта тема Да и не отвязаться от него ещё оч-чень долго, если
А поэтому я беру инициативу в плане нападок и расстановки точек в свои руки.
Я ловлю его пазуху двумя пальцами, притягиваю к себе и сквозь пелену мелкой снежной пороши, одурело сыпанувшей нам на головы, остервенело шиплю в его конопатое личико:
Ты спокойно спишь по ночам, сосунок?
Не очень перепугано признаётся мне любитель кровавых вестернов.
Я тебе точно говорю, что после этого ты спать перестанешь вовсе
Ну п. почему одними уже губами настырно «интересуется» это недоразумение природы.
Я не выдержу этого издевательства! Я ЗАСТОНАЛ, ЗАРЫЧАЛ, чем окончательно рассмешил снежную лихоманку.
Снег сыпанул так, что даже сквозь непроглядные чернила ночи мы явственно увидели, насколько он бел и чист. И в этой режущей глаз белизне мы увидели лица друг друга, освещённые этим, скрытым в душе снега, светом
Моёискажённое мукой не тех, не человеческих знаний; и его моську, пламенеющий жаждой добиться своего взгляд на фоне смертно бледных щёк
Да потому, сычонок ты эдакий, что даже я лишь не так давно начал жить в ладу с собою, как снова пришло это
Этот проклятый кусок дерьма На наши головы Ты хочешь крови, силы и упоения собственным «я»? Ты, изнеженное животное, привыкшее созерцать верхушку мироздания
Посмотри при случае в зеркало и вскрой сам себе перед ним брюхо И обязательнобез анестезии. А потом, если не сдохнешь сразу, вынь и рассмотри хорошенько всё, что сможешь там увидеть, не выблевав собственные лёгкие И запомни: ТАК выглядят ВСЕ, кого мне довелось выпотрошить в этой жизни И ВСЕ они испытывают именно эту боль
Хорошенько это запомни! А потом, если всё ещё захочешь Что же, тогда приходи. И если тебя не замучает по ночам призрак первого, убитого тобою вот таким образом, тогда да, я буду учить тебя, как убивать в то время, когда и так, - жить здесь и некому уже особо Ты меня понял, молокосос?
Да я не люблю напряжённо прислушиваться к едва бубнящему собеседнику, но сейчас я просто прочёл всё это по губам. Потому как он не смел ответить мне в голос. Готов поклясться, он уже тихо прощался с жизнью
Я отпустил его ворот.
Снег лупил по склонам с настойчивостью одержимого, покрывая всё быстро и увлечённо. Будто в белом покрывале надеялся спрятать грязь Земли и порочность её последних жителей.
Мы стояли так, и не находили, что сказать друг другу. Нелепость ситуации состояла в том, что пять минут назад мы смотрели друг на друга с симпатией родных братьев, а теперь словно устыдились собственных чувств, и не знали, как выйти из этого стихийно возникшего омута отчуждения. Может, зря я так с мышонком?
Наконец я просто и обыденно протянул ему руку:
Мир?
Он с какой-то торопливой готовностью протянул свою:
Конечно Я понимаю, наверное
Вот и ладушки. Пойдём, что ли? Если судить по карте, под утро будем?
Будем, он как-то совсем по-взрослому подобрался и посерьёзнел.
Тогда пошли. Я сделаю из тебя хорошего туриста. Воина из тебя и так постепенно сделает наша новая жизнь.
А про себя уже безо всякой злости добавил: "Потому что хватит с меня, бля, и одного Вилле"
Глава X
Я не верю в привидения, но то, что я увидел в блеклом отсвете покрывавшего склоны снега, не казалось чем-то реальным и живым.
Мне пришлось схватить Жука за шкирку, так как тот, уже изрядно подуставший и не спавший сутки, брёл, уставившись себе под ноги и невесть как не падая, почти уснув на ходу, прямо на то, что шевелилось и двигалось в зыбкой серо-белой пелене. На какие-то неясные тени.
Лес недавно кончился, и теперь склоны большими проплешинами покрывал густой кустарник, часто переплетённый тут и там высохшими паразитирующими гибкими плетьми, из которых, если их сломить, получалась неплохая растопка для очага. Горели они, как порох, и весили почти ничего. Обогнув одно из скоплений таких "ведьминых гнёзд", я резко остановился, когда мой взгляд наткнулся на этот морок.
До «рассвета», с учётом вечно плотной облачности, оставалось ещё более трёх часов; и это время, всегда казавшееся людям самым загадочным и страшным временем суток после полуночи, как нельзя лучше подходило для того, чтобы тёмные личности использовали его в своих самых грязных целях. Мир спал наиболее крепко и сладко.
Воры выходили воровать, убийцы шли к своим спящим жертвам. Основные операции, которые нужно было проводить с наименьшими потерями крови, знающие хирурги делали именно в это время. Если не валились с ног от усталости дня.
И даже здесь, в это время, когда внизу бодрствуют лишь приставленные охранять сон остальных часовые, здесь, на уровне более тысячи метров над уровнем моря, кипела странная жизнь.
Присмотревшись до рези в глазах, я понял, что это всё же не морок, метрах в шестидесяти от нас, при скрытом от ветерка за углом полуразрушенной турлучной хаты свете костра, по широкому плато туда и сюда бродили и что-то делали именно люди.
Припорошенные снегом толстые, несуразные одежды делали их похожими на жирных увальней йети в щедро присыпанных снегом же шкурах. Их было не менее пятнадцати, двадцати человек.
Впрочем, мы выглядели не лучше. Тоже усыпанные этим "небесным сахаром" так, будто вывалились из кондитерской, где неделю валялись в муке.
И не всполошились они лишь только потому, что нас от них разделяла группа кустарника, да от нас не шло зарево огня, вырисовывающее наши силуэты на фоне густо-серых "сумерек".
Удивительно, но они будто жили прямо на улице. Чуть поодаль на приземистых корявых стволах был сооружён немалый «навес» из всякого хлама, судя по тут и там торчащим кускам чего-то плоского или выпуклого. Листовой металл и половинки то ли бочек, то ли контейнеров от надувных судовых спасательных плотов.
Этого добра можно было насобирать по «берегам» достаточно.
Заднюю «стену» образовывало какое-то полотнище, сквозь прорехи которого можно было увидеть дальние отроги молчаливых пиков.
Там, под этим навесом, громоздились кучи какого-то мусора ли, сваленных ли в кучу вещей. Барахла, скарба.
По краям это сооружение оставалось почти неприкрытым, и время от времени заметалось залетающим снегом. Тогда один или два «привидения» вставали, подходили к «куче» и заботливо сметали с неё всё утолщающиеся перины снега.
Внезапно «барахло» зашевелилось, и из его «недр» восстала маленькая нога, замотанная в такое количество тряпья, что выглядела уродливой культёю, на которую натянули аляповатую шапку.
Это люди! Спящие на морозе и ветру люди Скорее всего, своё немногочисленное имущество они заботливо сложили под остатками шиферной крыши хаты и под защитою её стен. А сами улеглись на улице, проложив между собою для тепла детей.
Изгои Бля только их мне сейчас и не хватало
Раз уж они ночуют так, то это может значить одно: они действительно изгои. Их выперли откуда-то, когда посчитали более невозможным сосуществование на одной территории. За что, при каких обстоятельствахэто бывает по-разному.
По Африке и Индостану таких бродитда целыми сёлами.
Эти вообще лишены всего, а потому, заодно, лишены и всяческих "морализмов".
Каждый может безнаказанно убить изгоя, но если они обнаруживают вас, они испытывают куда меньше нравственных мучений, превращая вас в котлету, а ваше имуществов свою пожизненную собственность. Им нечего терять, а дефицит всего поголовно делает их жадными до невозможности. И тогда, если вы один и плохо владеете ногами, головою и оружием, вы труп.
И чтобы продуктивно «беседовать» с такими личностями, мало одной только храбрости.
У них её, в силу огромной стеснённости обстоятельств, не меньше. Голодный зверь рвёт жёстче и яростнее.
Потому, столкнувшись с ними, одними только подарочными шахматами или детским калейдоскопом не отделаться. Или вы вырезаете, на хрен, всех, или они скоро жадно роются по вашим карманам и мешку.
Вы, естественно, давно мертвы, и возмутиться подобной наглостью не имеете никакой возможности.