Круэлла де Виль. История злодейки с разбитым сердцем - Серена Валентино

Серена ВалентиноКруэлла де Виль. История злодейки с разбитым сердцем

Глава IКруэлла де Виль

Наверное, свою историю я могла бы начать отсюда, от Хелл-холла, где из тьмы рождались все мои чудесные планы. Но правильнее всё же, я думаю, будет вернуться к самому-самому началу или, уж во всяком случае, достаточно далеко назад, чтобы вы лучше смогли понять, что сделало меня такой, какой я стала. Не сомневаюсь, что всем вам хорошо известна история о тех щенках и тех проклятых далматинцах, а также их совершенно неинтересных, серых хозяевах, Роджере и Аните. Уверена также, что все вы как один переживали за них и болели против меня. Ну ещё бы! Ведь я монстр, чудовище, «женщина-дьявол» в натуральных мехах! Но даже если это так, то разве не имею я права сама рассказать о себе? Разве не знаю я историю своей собственной жизни лучше, чем кто-либо ещё? Причём это будет самая правдивая, самая настоящая история, уверяю вас! И потрясающая, да-да, потрясающая, можете мне поверить! Итак, давайте начинать. Маэстро, сыграйте марш! На сцену выхожу я, Круэлла де Виль!

Тикают часики, крутят свои стрелочки назад. Тик-так, тик-так, и вот, мои дорогие, мне снова одиннадцать лет, и я живу в особняке моих родителей. Вы готовы пуститься вместе со мною в путь? Готовы? Тогда, как говорится, пристегните ремни, потому что гонка будет сумасшедшей. Бешеной будет гонка.

Итак, я жила тогда со своими мамой и папой в доме на Белгрейв-сквер. Это был огромный особняксерый, мрачный, но вместе с тем величественный, с четырьмя массивными колоннами, на которые опиралась выходившая на площадь терраса. С неё было видно, как суетится вдали лондонская чернь, от которой мы были надёжно отрезаны. Мы жили на правильной стороне площади, в своём собственном тихом и уютном мирке, окружённом тенистыми парками и зеркальными прудами. В мирке, который принадлежал только нам одним.

Нет, разумеется, в нём мог иногда попасться на глаза слуга, полирующий медную ручку на крыльце, или сердитая нянька, волочащая за собой по парку отвратительного визжащего ребёнка. Мелькали изредка где-то на заднем плане неряшливые старухи, торговавшие фиалками на той стороне площади, кричащие мальчишки-газетчики и вечно спешащие мальчишки-рассыльные, но все они оставались для нас совершенно безликими, почти невидимыми.

Для меня они, во всяком случае, настоящими людьми не были никогда. Так, размытые серые тени, не более того.

Да и наши собственные слуги скорее походили не на людей, а на безмолвные привидения, появлявшиеся из небытия только тогда, когда нам было что-то от них нужно. Так что настоящими людьми они для меня тоже не были. Живыми, настоящими были только мама и папа. Ну, и я сама, конечно, а как же!

Впрочем, некоторые из наших слуг всё же казались мне чуть более реальными, чем остальные. Они постоянно мелькали у меня перед глазами и были, пожалуй, уже не совсем слугами, а скорее кем-то средним между прислугой и младшим членом семьи. Но к ним мы вернёмся позднее, когда придёт время.

Как же сильно я любила мою маму, и моего папу, и наш огромный дом с его хрустальными люстрами, роскошными обоями и полированными, накрытыми экзотическими коврами паркетными полами! А вы знаете, я, пожалуй, любила даже наших похожих на молчаливые привидения слуг, неслышно сновавших по дому и готовых исполнить любую нашу прихоть. Они всегда были здесь, рядом. Невидимые, готовые материализоваться по первому звону моего колокольчика.

Наш прекрасный особняк до сих пор остаётся одним из самых ярких моих воспоминаний, он, словно магнит, тянет меня возвратиться туда, назад. С невероятной, непреодолимой тягой! Кажется, я всё могу отдать, лишь бы вновь оказаться под надёжной защитой его стен, вновь погрузиться в безоблачное счастье моего детства, в те времена, когда всё в жизни казалось таким простым и ясным. Как много лучших моих дней я провела в этом доме! Они до сих пор живут в моей памяти, не дают покоя, вызывая порой чувство сладкой тоски. Ностальгией называется эта болезнь, ностальгией.

Очень много времени я проводила тогда в комнате для занятий с моей гувернанткой, мисс Прикет. Думаю, что больших хлопот со мной у мисс Прикет не возникало. К тому времени, когда она появилась у нас в доме, я уже умела читать, поэтому моя гувернантка учила меня говорить по-французски, рисовать акварелью, вышивать и писать, читала мне интересные детские книжки. Большинство девочек из того круга, к которому принадлежала и наша семья, получали образованиеесли это можно так назватьтоже от своих гувернанток. Вот если бы я родилась мальчиком, тогда другое дело. Тогда меня послали бы учиться в какую-нибудь закрытую школу, где изучают множество самых разных предметовгреческую мифологию, например, историю и математику. Девочкам знать все эти науки не считалось необходимым. Для них гораздо важнее было уметь вести себя в гостиной, принимать гостей, составлять меню праздничных обедов и ужинов, а во время них поддерживать застольную беседу. Всему этому мисс Прикет меня обучила, разумеется, но при этом, нужно отдать ей должное, никогда не запрещала мне изучать вещи, которые считаются неинтересными и даже совершенно ненужными для юных леди. Например, она охотно помогала мне осваивать географию и позволяла сколько угодно времени изучать культуру и традиции разных стран и народов, поскольку знала, что я мечтаю, как только появится у меня такая возможность, отправиться путешествовать по всему миру. Но самым радостным для меня тогда был час, который я, спустившись в малую гостиную в сопровождении мисс Прикет, могла провести со своей мамой. Со своей любимой мамочкой.

Пускай всего один час в день, но он полностью принадлежал мне.

Страсть моей мамы к изысканным нарядам была постоянной и неистребимой. Она всегда одевалась по самому последнему слову моды, порой даже опережая его. В этом с мамой никто не мог поспорить, даже такая модница, как я. А уж вы-то наверняка знаете, как я всегда одевалась, правда, дорогие мои? Вспомните мои бесчисленные фотографии в газетах и журналах. Вспомнили? Ну и хорошо. Так вот, моя мама была точно такой же, точно такой же. Жизнь мамы была роскошной, захватывающей, гламурнойи она по праву заслуживала такую жизнь. Мама была самой красивой и очаровательной женщиной, какую я когда-либо встречала. Она была настоящей леди.

Такая жизнь отнимает очень много времени, так что мама вовсе не должна была уделять мне часть своего времени, но она делала это. Каждый день по одному часу, сразу после моих занятий с мисс Прикет. Спускаясь в малую гостиную по роскошной широкой лестнице нашего особняка, я уже начинала предвкушать встречу с мамой, и мне стоило большого труда удержаться, чтобы не броситься со всех ног, не скатиться кубарем по этой лестнице. Нет, я, разумеется, ничего подобного себе не позволяла, вела себя так, как подобает юной леди, и даже не визжала от восторга, увидев наконец маму. Не визжала, хотя очень хотелось. Мысль о том, что из маленькой девочки я постепенно превращаюсь в юную леди, не покидала меня с того самого дня, когда мою бывшую детскую переделали в классную комнату.

При этом мисс Прикет постоянно находилась рядом, держала меня за рукуследила за тем, чтобы я вела себя как положено. Впрочем, как нужно себя вести, я знала и без неё. Помощь мисс Прикет была нужна мне для того, чтобы правильно одеться. Что поделать, в те времена я ещё не достигла гениального маминого уровня в искусстве подбирать идеальные ансамбли. Вот почему каждый день, перед тем как покинуть классную комнату, мисс Прикет тщательно проверяла, в каком виде я покажусь сегодня перед мамой. Я терпеливо ждала, пока мисс Прикет проверит мою причёску, платье, банты и всё прочее, ждала, потому что, если мама вдруг заметит какой-нибудь непорядок Пусть даже самый мелкий непорядок в моей одеждехотя бы одну незастёгнутую пуговку,  это станет ужасным ударом для меня и чудовищным оскорблением для мамочки. Короче говоря, классную комнату я покидала только после того, как вместе с мисс Прикет сто раз убеждалась в том, что самое красивое платье сидит на мне как влитое, а все локоны до последнего аккуратно уложены в безупречную причёску.

Малая гостиная была любимой маминой комнатой. Она считалась, если так можно сказать, её личным владением и, естественно, была обставлена с маминым изысканным вкусом. Малая гостиная, как понятно уже из её названия, была не из самых больших комнат в доме, что делало её ещё уютнее и красивее. Вся дальняя от двери стена сплошь состояла из окон и двух застеклённых до пола французских дверей, ведущих на террасу, с которой открывался вид на Белгрейв-сквер. Возле окон стоял массивный дубовый письменный стол, за которым мама вела переписку и откуда командовала всем домашним хозяйством. Почти всю правую от двери стену занимал камин. Его широкая, длинная мраморная полка была уставлена сувенирами, которые мама и папа привозили из своих многочисленных путешествий. Помню пару замечательных зелёных нефритовых тигров, маленькие золотые часы и статую Анубиса из чёрного как ночь оникса. Анубис был египетским богом погребальных обрядов и изображался с головой собаки. В те годы я ещё слишком мало знала о смерти и обо всём, что с нею связано, поэтому искренне считала Анубиса покровителем собак. О том, чем на самом деле занимался этот бог, меня позднее просветил папа. Ну и, разумеется, здесь же лежали пригласительные билеты на всевозможные выставки, обеды и вечера, полученные из самых фешенебельных домов Лондона. Приглашений мама всегда получала много, не менее трёх за неделю.

Над камином стену украшала большая полукруглая фреска в стиле ар-деко, она намертво отпечаталась в моей памяти. Стоит мне закрыть глаза и подумать о нашем особняке в Белгрейвии, я первым делом вижу эту фреску. Нет, все детали этой фрески я описать не могу, я их не вижу, да и не нужны мне они. Просто общий вид этой фрески сразу вызывает у меня сладкое, щемящее сердце ощущение родного дома. Помните, я уже говорила вам про ностальгию? Это она, она.

Ощущение родного дома. Разве найдутся у кого-нибудь слова, чтобы описать его?

Правый дальний от камина угол был занят книжными полками, по бокам которых стояли две кадки с пальмами, между ними столик на колёсиках, уставленный графинами с разноцветными спиртными напитками, бокалами для коктейлей и большим сифоном с «колючей» сельтерской водой. Перед камином стояла кожаная кушетка, напротив неё два мягких кожаных кресла и круглый столик возле них. Стены малой гостиной были выкрашены в какой-то сизый, сливовый цвет, а левую от двери стену украшали написанные маслом портреты строгих джентльменов и леди в золочёных рамах. Очевидно, это были родственники моего папы, чьи имена со временем оказались забытыми. Мы, во всяком случае, их не помнили.

Почти каждый раз у меня перехватывало дыхание, когда я, войдя в малую гостиную, видела маму, ожидавшую меня на той самой кожаной кушетке. Она была поразительно красива, моя мама. Знаю, что уже говорила вам об этом, но всё равно буду повторять ещё и ещё. По тому, как мама была одета, можно было догадаться о её планах на сегодняшний день. Обычно ей предстояла дружеская встреча за чашкой чая или поездка по модным салонам. Чаще всего в своих воспоминаниях я почему-то вижу маму в прелестном длинном платье цвета чайной розы с низко опущенным на бёдра по тогдашней моде кушаком. На маминых губах матово блестит нежно-розовая помада, что вместе с платьем создаёт удивительно красивый и сильный контраст с чёрными, как вороново крыло, волосами. Они у мамы длинные, блестящие и искусно уложены наверх в пучок. Когда мама выходит куда-то по вечерам, она наносит на губы красную помаду, но днём? Никогда! Днём помада должна быть только светлойнежно-розовой, например, или персиковой. Но красная? Фи! Это полная безвкусица! «Красная помада годится только вечером». Иногда я словно слышу, как мама произносит это наставление, и снова чувствую себя тогда маленькой девочкой.

Особенно ярко в моей памяти отпечаталась одна из таких дневных встреч с мамой.

Честно говоря, я не могу сказать точно, то ли это действительно воспоминание о каком-то одном конкретном дне, то ли воспоминания о нескольких разных днях слились воедино, не знаю. Но воспоминание, повторюсь, очень яркое, из тех, что остаются навсегда.

Итак, я вошла в малую гостиную. Мама в элегантной, непринуждённой позе сидела на коричневой кожаной кушетке, изящно задрапированной роскошным красным покрывалом. Я хотела побежать, броситься к маме, но мисс Прикет сильно сжала мою руку, напоминая о том, что нужно вести себя так, как подобает юной леди. Так что я никуда не бросилась, а осталась стоять на месте, наблюдая за тем, как мама заканчивает разбирать пришедшую утром почтуконверты с письмами и пригласительными билетами. Наконец она подняла голову, посмотрела на меня, и я ответила ей своей самой лучшей улыбкой. Надеюсь, она получилась у меня очаровательной.

 День добрый, Круэлла, дорогая моя,  напевно произнесла мама, подставляя мне свою щёку для поцелуя.  О, я вижу, ты сегодня снова надела это красное платье?

Я была убита. Уничтожена. Стёрта в пыль. Мама выглядела разочарованной, и у меня похолодело под сердцем.

 Мне показалось, что тебе нравится это платье, мама. Ты сама об этом сказала в прошлый раз. Да-да, сказала, что оно мне очень идёт, я же помню.

Мама вздохнула и положила на стол письма, которые ещё не успела разобрать.

 Тогда я всего лишь высказала свою точку зрения, моя дорогая. Да, мне показалось, что это платье тебе идёт, но это ещё не повод вновь надеть его спустя всего несколько дней. И это при том, что твои шкафы буквально ломятся от новых платьев! Запомни, Круэлла, настоящая леди никогда не допустит, чтобы её дважды видели в одном и том же наряде!

Мне захотелось тут же, на месте придушить мисс Прикет. Как, ну как она могла допустить такое? Как она могла позволить мне второй раз надеть одно и то же платье? Не знаете? Ну так я тоже не понимаю.

 Мисс Прикет, не прикажете ли подать нам чаю? А затем, прошу вас, сядьте обе, не мельтешите у меня перед глазами, словно пара голубей. На нервы мне действуете.

 Да, конечно, ваша светлость.  Мисс Прикет отошла к камину, дёрнула подвешенный возле него шнурок звонка, затем села в одно из кресел, стоящих напротив маминой кушетки, на которой обычно устраивались мы с мамой. Пока мы ждали, когда принесут чай, мама всегда задавала мне одни и те же вопросы, причём в одной и той же последовательности. Всегда. И ни разу за всё время не сбилась и не пропустила ничего, вот какой была моя мама!

 Ты слушаешься мисс Прикет, моя дорогая?

 Да, мамочка.

 Хорошая девочка. А со своими уроками хорошо справляешься?

 Да, мама. Очень хорошо справляюсь. Вот прямо сейчас, например, читаю книжку про храбрую принцессу, которая могла разговаривать с деревьями.

 Что за чепуха? С деревьями она разговаривает! Мисс Прикет, что это за дрянь, которую вы заставляете читать мою дочь?

 Приключенческая история для подростков её возраста из книги, которую дал Круэлле лорд де Виль.

 Ах, да Но я не желаю, чтобы моя дочь портила себе зрение, читая при искусственном освещении.

 Она не читает, миледи. По вечерам я сама читаю ей вслух.

 Ну тогда ладно. О, смотрите, уже Джексон с чаем явился.

Это действительно был он, наш дворецкий Джексон, а вместе с ним Джин и Паулинадве молоденькие горничные в изящных форменных чёрных платьицах с кружевными передничками и белыми шапочками на голове. По цвету униформы слуг я всегда могла приблизительно определить, сколько сейчас времени. С раннего утра и до обеда слуги носили розовую униформу, после обеда и до позднего вечера чёрную.

В руках Джексон торжественно нёс поднос с чайником, чашками, блюдцами, маленькими тарелочками, сахарницей и кувшинчиком сливок. Сервиз был мой любимый, с мелкими красными розочками. Джин принесла сэндвичи, булочки и маленькие белые пирожные с прелестными розовыми марципановыми цветочками на них. Всё это великолепие было разложено на трёхъярусной стеклянной вазе, которую Джин поставила рядом с мамой. Паулина, которую моя мама звала Полли, принесла большое блюдо с малиновым желеоно тяжело, плавно колыхнулось, когда его ставили на стол.

 Что это, Полли?  спросила мама.  Что-то особенное от миссис Бэддли?

 Да, миледи, это нечто особенное специально для мисс Круэллы,  ответила она, глядя на маму, но при этом непостижимым образом умудряясь улыбаться мне.

 Что ж, я полагаю, тебе после чая следует заглянуть на кухню и поблагодарить миссис Бэддли, Круэлла. Это было очень мило с её стороныприслать тебе желе. Только в следующий раз пусть она отправляет его в детскую, передай ей, Полли. Я не желаю видеть липкие сладости в своей гостиной.

 Она больше не детская, мама. Это теперь классная комната,  тихо напомнила я.

 Что ты там бормочешь, дорогая? Говори нормально и не будь робкой, словно мышка,  сказала мама, поглядывая на желе так, словно опасалась, как бы оно само собой не спрыгнуло со стола и не испачкало ненароком элегантный ковёр в гостиной.

 Это теперь классная комната, а не детская,  громче повторила я.

 Да, конечно, дорогая, но вряд ли тебе стоило перебивать меня из-за подобной мелочи. Ну, а теперь не заставляй миссис Бэддли слишком долго ждать тебя. Ведь ты почти уже допила свой чай, верно?

Мисс Прикет взяла в одну руку мою тарелку, до краёв наполненную маленькими сэндвичами и пирожными, другой рукой подхватила мою чашку вместе с блюдцем и перенесла всё это на серебряный поднос, к желе, к которому я так и не успела притронуться.

 Джин отнесёт всё это вниз, на кухню, да, Джин? А мисс Круэлла спустится и доест всё это прямо там, хорошо?

 Прекрасная мысль, мисс Прикет. А ты как думаешь, Круэлла? Знаешь, мне всё равно уже нужно бежать. Я не могу опаздывать на встречу с леди Слэптон, иначе она так и будет говорить только о моём опоздании, пока у неё мозги на что-нибудь другое не переключатся.  И добавила, обращаясь к дворецкому:  Мою шубу, Джексон.