Подкидыш - Суханова Наталья Алексеевна 15 стр.

и счастья. И почаще останавливать взгляд на Вове, и почаще дотрагиваться до него. А Завря... Конечно, он уже привык к Завре, и он даже сочувствовал Завре, что мама к нему со­всем равнодушна. Но, слава богу, Завря этого не понимал.

Постепенно все как-то успокоились, кроме Ивасика. Ивасик почти не отходил от Заври.

  А вы знаете,сказал он однажды ученым. Завря растет.

  Может быть, худеет?не поверили ему.Как мож­но расти, ничем не питаясь? Это противоречит законам при­роды.

Но законы природы Ивасика не касались. Он был уверен, что не ошибается, что Завря становится больше, а как да что, это уж было дело природы. Раз растет, значит, жив, значит, не нужно терять надежды.

У мамы и папы кончался отпуск. Вова, конечно, уехал с мамой, а Лилю, Ивасика и Глеба ученые со станции взялись отправить домой позже. Бабушка Нина не знала, что ей и де­лать, но, поскольку трое из четырех внуков остались на стан­ции, она осталась с ними. И скоро все сотрудники станции звали ее просто Ниной и слушались почти во всех жизнен­ных спорных вопросах. Она стала на станции снабженцем и поваром. О Завре Нина не беспокоилась.

  Впадают же в спячку медведи, замерзают лягушкизначит, и твоему Завре пришла пора отдохнуть,урезонивала она Ивасика.

  Я знаю, он не умер, соглашался Ивасик.Но вдруг я уже состарюсь, а он всё будет спать. А очнется и испу­гается.

 А ты что, так и просидишь возле него всю жизнь?

 Посмотрим.

И Нина удивилась, поняв, что Ивасик теперь кажется го­раздо взрослее Вовы, хотя родились они в один день, Вова всегда быстрее рос и был крепче, да и сейчас сантиметра на четыре и килограмма на три обгонял Ивасика. Но уж очень суров и серьезен был теперь ее самый хрупкий внук.

И даже когда он однажды сказал начальнику группы:

«Завря оживает,и объяснил:У него кожа другого цвета становится», даже и тогда Ивасик не радовался, не ликовал, а был серьезен и насторожен.

И настал день, когда Завря действительно очнулся.

  Завря, Завря!позвал потихоньку, чтобы не напугать, Ивасик.

Завря посмотрел на него, но не засвистел, не обрадовался, смотрел так же, как на всё остальное вокругвнимательно, но без всякого чувства.

Ивасик и призванная на помощь Лиля посвистели и по­щелкали, но Завря, внимательно посмотрев на них, опять не откликнулся.

  Он разучился разговаривать!»горестно воскликнул Ивасик.

  Возможно, он еще не пришел в себя, сказали ему ис­следователи.Возможно, у него выпадение памятиэто бы­вает после сильных потрясений.

  Нет, это камни. Это камни разучили его!

  Разучили, так научим. Чего ты расхлюпился? Роди­тель, называется,сказала решительно Лиля.

О ЧЕМ РАССКАЗАЛИ КАМНИ

Завря все больше оживал, если можно так выразиться. Он уже много двигался. Он все рассматривал. Он купался в море. Ивасик очень испугался, когда Завря впервые вошел в море. В крайнем случае, сказали Ивасику, поднимут в воздух верто­лет, и Завря никуда не денется. Но Завря даже и не двинулся вглубь. Он бегал, подгребая ручками, по мелководью, так что нос его, три глаза, три горба и хвост были на уровне воды, а сам он весь под водою.

Каждый день теперь Завря купался. Несколько раз отплы­вал он подальше, но ненадолго и неизменно возвращался на берег. Ходил он и вдоль моря по берегускорее, уж не ходил, а бегал. Но останавливался, недовольный, если следовали за ним. Одному Ивасику разрешалось сопровождать его, хотя по- прежнему Завря молчал и, похоже, даже не помнил, кто такой Ивасик.

Прошло какое-то время, и Завря заговорил: засвистел-защелкал. Но сколько ни вслушивались Ивасик, Лиля и Глебэто не были прежние, «человеческие» слова. Вскоре Лиля и Глеб перестали прислушиваться к Заврику. Глеб даже сказал:

  Завря впал в младенчество, он произносит неосмыслен­ные звуки.

Ивасик оказался терпеливее. Он все вслушивался и вслу­шивался в Заврино «бормотание», а, выслушав, подолгу го­ворил с Заврей по-старому: то голосом, то свистами и щел­каньями. И тогда отрешенный взгляд Заври останавливался на нем, и волны морщин проходили по коже его лица, его шеи и плеч. Но так и не услышал Ивасик в ответ ни одного знакомого слова.

Лиля приносила Завре его рисунки и записки, его посла­ния. Опять волна морщин пробегала по лицу Заврино нет, Завря явно не узнавал своих творений.

Эти камни совсем отшибли ему память,жаловался Ивасик.

Так оно, видно, и было. Но вместе с тем Завря все осматри­вал, до всего дотрагивался и все свистел, шипел и щелкал. Однажды, когда он подошел к Нине и начал быстро и сосредо­точенно дотрагиваться до ее лица, шеи, рук, она не вытерпела и хлопнула его кухонным полотенцем. Иправо, чудо!Завря вдруг засвистел-засмеялся, как прежде. Но сколько по­том ни смешили его, что ему ни показывали, как с ним ни заигрывалинет, больше он не засмеялся.

Но Ивасик приободрился. Раз уж Завря засмеялся, зна­чит, рано или поздно вспомнит и все остальное, решил он. И опять старательно говорил он с Заврей, и опять слушал, как щелкает и свистит тот.

  Хлеб!говорил Ивасик сначала голосом, а потом ши­пением и щелканьем, и показывал хлеб, и даже ел сам и кор­мил Заврю.

  Ивасик!говорил он голосом, а потом фырканьем, свистом и щелчком и указывал на себя.

Завря смотрел внимательно, а потом принимался за соб­ственную тарабарщину. А ученые всё записывали: и речи Ивасика, и лепет Заври, и излучение камней, которые «рабо­тали» все активнее.

В часы, когда Завря спал, на станции начинали воспроиз­водить все то, что услышали и записали днем. Глеб, стараясь вникнуть, обязательно присутствовал при этом. Ивасик раза два тоже приходил, но, едва умолкал магнитофон и включа­лись компьютеры и мониторы, Ивасик переставал что-нибудь понимать, по одним экранам бежали зигзаги и молнии, по другим нескончаемые ряды цифр. Зигзаги и молнии еще напо­минали Ивасику что-то светлое и согласноепрошлогоднюю радость, такую прекрасную догадку, что всё в мире от молний. Но Завря был не от молний, и листик распустился на ветке, которая тоже не была молнией и они не понимали с Заврей друг друга, и потому все эти зигзаги и цифры казались Ива- сику бесполезным занятием.

Но однажды Ивасику торжественно объявили, что Заврин лепетотнюдь не тарабарщина, а речь, но еще непонятная. Однако есть и ключ к этой речикамни и их излучение, пульсация их излучения, зигзаги и кривые, все эти ряды цифр показывают связь между собой, соответствие. Похоже, что камни обучают Заврю, разговаривают с ним и переводят ему слова Ивасика.

Теперь уже Ивасик не меньше, чем все остальные, ждал, когда ключ к речи Заври и камней будет подобран, вычис­лен, найден, угадан. И этот день настал. Говорил Ивасик, го­ворил Завря, говорили «камни», а компьютеры работали пере­водчиками. Впрочем, когда Ивасику сказали: «Говори, спра­шивай», он так растерялся, что сначала вообще не мог вы­молвить ни слова, а потом не нашел ничего лучше, как спро­сить:

  Завря, у тебя не болит голова?но тут же поправил­ся.Завря, ты помнишь меня?

Завря ответил сразу на оба вопроса.

  У меня не болит голова. Немного помню. Недавно не­много помню. Ты хороший человек.

  Завря, а ты помнишь, как ты говорил про себя: «Завря хороший человек, солнышко»?

И Завря засвистел-засмеялся, и радостно засмеялись все вокруг, слушая, как разговаривают друг с другом на челове­ческом и еще неведомо чьем языке Ивасик и Завря.

Но дальше стали открываться такие поразительные вещи, что уже не до смеха было.

Начать с того, что не подтвердилась ни одна догадка Глеба, или, вернее сказать, подтвердились сразу обе.

Да, Завря был землянин, потомок древних, вымерших на Земле ящеров. И в то же время он был инопланетянин.

Дальнейший рассказ Заври был так странен, что этот рас­сказ долго еще потом обсуждали и объясняли себе и друг другу все слушавшие в тот день Заврю.

В то время как ящеры на Земле стали гибнуть, в нашей

Вселенной уже существовали высокоразвитые цивилизации. Они наблюдали планеты, где уже возникла жизнь, но при этом никак не вмешивались, ибо пути развития жизни на разных планетах, в разных условиях неповторимы и даже самый раз­витый разум не может предвидеть, во что и как она разо­вьется. Иные формы жизни приводили к возникновению ра­зума, и каждый разум был так же уникален и неповторим, как породившая его жизнь. И не было, сказал Завря, во всей Вселенной ничего важнее этих особенных путей развития разных цивилизаций. И те цивилизации, что уже высоко раз­вились и знали и умели так много, что могли бы направлять едва возникшие цивилизации, раз и навсегда наложили на это запрет. Потому что совсем не нужно, чтобы цивилизации повторяли друг друга, ибо нечего тогда будет поведать им друг другу, когда встретятся они наконец.

Но случается, что жизнь и разум в каком-нибудь уголке Вселенной стоят на краю гибели и, если нет уже у них ни одного пути к спасению, бывает тогда, что могущественная космическая цивилизация спасает гибнущий вид разума, по­селяет его представителей на подходящую планету и, выжив­ших и окрепших, возвращает на прародину.

Среди бесчисленных ящеров, населявших Землю в те далекие времена, зародился и разумный вид. Существовал этот, довольно мелкий по тем временам вид, в двух природных сти­хиях: в прибрежных лагунах, на мелководье, и на суше, так что три глаза ему были очень кстати, от своих же громадных предков получил этот вид в наследство не один головной мозг. Эти мозговые наросты, развиваясь в сложных условиях, сдавили, сузили пищевод и желудок, так что была у Завриных предков и особая заботапредельно измельчать пищу и не очень наваливаться на едуесть понемногу. Когда вы­мирание ящеров стало необратимым, пришельцы из иных си­стем спасли Завриных предков, и выпестовали, и вернули да­лекого их потомка Заврю вновь на Землю.

  И много таких планет, где космические цивилизации спасают гибнущие виды разумных?спросили Заврю.

  Камни говорят: да. Это большая планетная система.

  Как зоопарк Даррелла, прошептал Глеб.Как Джой Адамсон, спасающая гепардов и львов. Сохранить и возвра­тить природе то, что может исчезнуть навсегда.

  А... а как ты сделал куб света? А как тяжелел и легчел камень?спросил Ивасик.

  Я не знаю,сказал, подумав, Завря. Камни заработали сильнее, и Завря прибавил:Это просто чудеса. Чтобы об­ратить внимание разумных на подкидышей, их «снабжают» чудесами.

  Ну, а та цивилизациякакая она?

Камни не говорят,ответил Завря.А я не знаю. Я ведь родился здесь, на Земле.

ЭПИЛОГ

С этого дня, словно выполнив долгпередать людям послание далекой цивилизации, Завря стал все быстрее и пол­нее вспоминать, что было с ним с того дня, как вылупился он из камня под диваном в семействе Гвилизовых. Он снова был нежно привязан к Ивасику, он опять обожал, когда хло­пала его, шутливо сердясь, тапком или вьетнамкой бабушка Нина. Он с удовольствием плескался в море, которое было таким теплым, «бархатным», как он с удовольствием повторял слова Нины и в доказательство тащил бархатный лоскут, подаренный ему ею же. Он заново учился читать и писать по- русски. И снова болтал, по-своему безголосо, на человеческом языке. Но уже и тот, свои, инопланетный, преподанный ему камнями язык не забывал и обучал ему всех желающих, так что это даже называли «Заврин семинар».

Лиля охотно с ним бегала, и плавала, и устраивала вся­кие состязания. Втайне она надеялась, что, когда ученые оста­вят Заврю в покое, они вернутся с ним в цирк. Ну и что же, что он с иной планеты, из сапьенспарка, как говорили на стан­ции то есть из заповедника для исчезающих разумных,все равно прежде всего он землянин, а все разумные честные земляне должны работать. А есть ли прекраснее работа, чем у циркача и циркачки?

Бабушка Нина так освоилась на научно-исследовательской станции, что, похоже, считала всех этих ученых своими род­ными внуками, потому что, как говорила она, все они такие же выдумщики и «причуды», как урожденные Гвилизовы. Кому же и следить за их здоровьем и разгадывать их фокусы, как не ей?

Мама, папа и Вова писали втроем письма. Вовавот так штука!скучал не только по братьям, но и по Завре, а ма­ма даже писала: «Целую вас, доченька Лиля и сыночки Ива- сик, Глебушка и Завренька!» Завря безумно радовался этим словам! А папа писал: «Ну как там наш воспитанник? Не случайно, я думаю, именно мы, Гвилизовы, предоставили кров и защиту анонимному пришельцу с иных планет, что именно мы, люди, склонные к научному мышлению, угадали его фено­мен». Папа, конечно, уже забыл, что ничего необычного, кроме уродства, он не разглядел в Завре, так же как Густав Иванович Густодым. Но что верно, то верноон стойко терпел при­сутствие в доме свистящего, щелкающего и очень подвижного Заври. А главное, конечно же, папу интересовал не столько Завря, сколько его любимый Глеб. «Как там наш неутомимый натуралист?спрашивал в письме папа. Не теряй, сынок, времени, тебе выпало счастье жить и работать рядом с боль­шими ученымипостигай их научное мышление, закаляйся и развивайся».

Конечно же, Глеб времени не терял, учился работать с компьютерами, слушал научные споры, наблюдал Заврюв общем всячески развивался. Но он и закалялся. Глеб не забыл своих зимних занятий в бассейнеон теперь умел по­долгу оставаться под водой, расчетливо распоряжаться своим дыханием.

Было часов пять теплого августовского дня. Глеб нырял и нырял, уплывая все глубже. Тишина под водой была удиви­тельная, с тонким звоном и шорохом проходили над Глрбом волны. И под Глебом были тоже волнытолько неподвиж­ные, песчаные. Редкие кустики придонных растений колеба­лись своими плавучими веточками. Но что это? Странное су­щество размером, наверное, с котенка, плывками-бросками, как лягушка, проплыло мимо Глеба. Это не родич ЗавриГлеб это увидел совершенно точно: нос его был больше похож на клюв и по спине шли высокие гребни. «Значит, значит...»только и успел подумать Глеб. Воздуха ему уже не хватало, и Глеб пробкой выскочил на поверхность. Он поспешно хва­тал ртом воздух и ужасно боялся, что существо за это время уплывет, спрячется куда-нибудь.

Так и оказалось. Сколько ни искал в тот день гребешковую ящерицу Глеб, она как провалилась куда-то. Но теперь Глеб знал, что Завря не был единственным подкидышем Земле. Еще одно, по крайней мере, существо, тоже из древних яще­ров и, быть может, разумное, было сброшено в ту прошло­годнюю грозовую ночь в Тихую бухтунаверное, так же, как Завря, зародышем, защищенным каменной оболочкой.

Теперь надо было только обо всем рассказать на станции. Теперь нужно было не успокаиваться и искать.