Существовало множество совершенно жутких историй о том, что случалось с теми кротами, которые всё-таки отваживались покинуть лес. Однихтех, кто шёл к пастбищам, - убивали совы, другие умирали от тоски и печали, третьи тонули в болотной жиже.
Впрочем, отдельные кроты встречались и в этих страшных местахони жили сами по себе. Всю зиму они проводили в своих тёмных норах, предаваясь сну и разыскивая червей, весной же выходили наружу и начинали рыскать в лесу в поисках самок.
Кротовий год длится от полнолуния до полнолуния. Самым счастливым временем был Самый Долгий День в середине леса, самым страшнымСамая Короткая Ночь в конце третьей недели декабря. В это время кроты обращались к камню с молитвами, прося о милости и снисхождении, и благодарили его за то, что он дозволил им вступить в новый годичный цикл в уютной тиши тёплой норы. Тогда же вспоминались давние битвы и выражалась надежда, что недостатка в червях и самках не будет и впредь. Страшное времявремя выживания.
Место для выживания! Вот во что выродилась некогда славная система Данктона к тому времени, когда родились Ребекка и Брекен. А ведь некогда выросшие в тени великого Камня молодые кроты, вдохновляемые величием родного Данктона, отправлялись в чужеземные дали, прославляя его имя по всем системам.
Те, кто воодушевляли рассказы летописцев, направлялись к Священным Норам Аффингтона, другим же хотелось доказать, что они могут жить в одиночку или в других системах, после чего, набравшись опыта и мудрости, они возвращались домой. Легко представить, какое возбуждение царило в Данктоне, когда в него возвращались подобные путешественники! Слух об этом мгновенно облетал все меловые туннели Древней Системы, послушать отважного соотечественника собиралось множество ее обитателей, подкармливающих рассказчика специально приготовленными червями. Битвы, неведомые земли, странные чужеземные обычаи Иные из кротов рассказывали о том, что в Аффингтоне им посчастливилось увидетьа кому-то даже и коснутьсяодного из легендарных Белых Кротов, живших в Священных Норах.
Впрочем, всё это осталось в прошлом. Даже самый старый крот системы старейшина Халвер не помнил, чтобы кто-то ушёл, а затем вернулся в систему, за время его жизни не появлялось здесь и дружественных чужеземцев. Одно время Халвер то и дело пытался рассказывать о прошлом, однако скоро понял, что новые поколения абсолютно глухи к его рассказам, и прекратил свои попытки. С годами Халвер приобрёл привычку постоянно что-то бормотать себе под нос или напевать. Жил он на бедном червями склоне близ вершины холма.
И всё-таки время от времени его словно прорывало, при этом у него находились и слушатели, уважавшие его возраст (или, возможно, его способность к выживанию). После того как завершилось последнее перед Самой Долгой Ночью собрание старейшин (именно эта ночь предшествовала рождению Брекена), он вдруг сказал собравшимся в Бэрроу-Вэйле кротам:
- Помнится, отец говорил мне, что из года в год в Самый Долгий День к нам всегда приходил летописец из Священных Нор, - старый Халвер кивком головы указал на запад, туда, где находился Аффингтон, - Вместе со старейшинами летописец отправлялся к великому Камню, ибо в ту пору Камень являлся центром всего и вся, после чего интересовался состоянием дел в системе. Я был ещё очень молод, но уже и тогда со времени появления последнего летописца прошло очень много времени. Тогда мне сказалии теперь я верю сказанному, - что произошло нечто такое, после чего летописцы уже не могли попасть к нам. Если бы я понял это в пору молодости, когда был таким же, как вы, - он выразительно посмотрел на молодых кротов, - я обязательно отправился бы в путешествие, как это сделала отец моего отца, пусть при этом я, подобно ему, и не вернулся бы обратно.
Последнее замечание старого Халвера было оставлено без вниманиястарому чудаку приходило в голову и не такое.
И всё же в одном Халвер был прав. Произошло что-то необычное, и Система, Древняя Система Данктона, чьё славное имя было вписано в анналы Аффингтона, оказалось отрезанной от мира.
Она и так была достаточно изолированнойна востоке её ограничивала меловая осыпь, на севереболото. Наконец, во времена халверовского дедушки и без того опасная дорога, находившаяся далеко на северо-западе, стала ещё опаснее и её не могли перейти ни кроты, ни ежи, ни большинство других животных.
Летописцы, взявшие за правило регулярно посещать Данктон, вынуждены были отказаться от этого стародавнего обычая. Тех кто отваживался выйти на дорогу, убивали диковинные существа, которых жившие возле дороги кроты называли «ревущими совами». Другим отправиться в дальний путь не позволяло отсутствие смелости или, может быть, веры.
Итак, Данктонская система оказалась предоставленной самой себехорошая, безопасная система, которая, однако, год от года утрачивала свой боевой дух, стимулировавшийся пришлыми кротами, в особенности, летописцами. Многие традиции забылись, - многие, но не все. Главный обычай, состоявший в проведении Хода старейшин к Камню в Середине Лета и в Самую Долгую Ночь, сохранился. Связанные с ним истории и легенды продолжали передаваться из поколения в поколение, при этом они приобретали всё боле упрощённую и условную форму, поскольку редкие из новых кротов обладали такой же любовью к языку и духовной силой, какими владели сказители Древней Системы.
Если бы данктонские кроты знали о том, что происходит в других системах, они, возможно, испытали бы определённое облегчение, поскольку их собственное вырождение являлось отражением общего упадка духа и энергии кротовьего племени. Иными стали даже летописцы, - будь они прежними, они всё равно нашли бы дорогу к Данктонскому Лесу, какие бы трудности ни возникали у них на пути. Но кого бы они встретили здесь, в Данктоне? Жирных, лоснящихся, самодовольных кротов
Обитателей Данктона не тревожила утрата былого духа, и мнение летописца вряд ли тронуло бы большую часть старейшин, управлявших системой в юные годы Брекена, ибо те принадлежали к новому поколению, все интересы которого были связаны исключительно с нижней системой. Такие старейшины, как его отец Буррхед, просто не поняли бы, что имеет в виду летописец, говоря об утрате подлинного духа Данктона. «Разве нам не достаёт червей, разве мы не защищаем свою систему, разве у нас не родятся дети?» Именно так он и ответил бы летописцу.
Другой старейшинаРунтакже происходил из вестсайдцев, хотя со временем он и переселился поближе к Бэрроу-Вэйлу, чтобы быть в курсе всех происходящих здесь событий. Зловещий крот, от тёмных и скользких, словно почва Болотного края, слов которого леденела кровь. Он не обладал ни размерами, ни силой Буррхеда, но был чрезвычайно коварен и хитёр. Он словно чуял бедузнал, когда придёт ненастье или упадёт дерево, когда проголодаются совы (он мог привести своих недругов в такое место, где те могли стать лёгкой добычей крылатых хищников) или начнётся эпидемия.
А каким он был умным, этот Рун, - ну, просто умным-преумным. Однако если ты находился рядом с ним, странная печаль овладевала тобойпечаль и желание проветрить шкурку. Все знали о том, что с ним нельзя связываться, - кроты, имевшие глупость перечить Руну, умирали таинственной смертью.
Голос его был холоден, как лёд, сух, как лай, страшен, как сама смерть. ни один крот не отваживался вызвать его на бой, ни один крот не видел, как он разит своих врагов. Да, стоило только начаться брачному сезону, как он кого-то убивал, заманивая соперников в тёмные гибельные места. Руна боялись, Руна избегали, ибо он воплощал собою смертный ужас.
- Уж ему-то ума не занимать!шептались кроты у него за спиной.Уж он своего не упустит Скоро всей системой будет править
Двое старейшинМеккинс и Догвудпроисходили из северян. Меккинс был едва ли не единственным болотным кротом, которому удалось войти в число старейшин, впрочем, он вырос на нейтральной территории севернее Бэрроу-Вэйла и имел достаточно условное отношение к болотному сообществу. Он говорил на особый северный манер, то и дело перемежая речь странными оборотами.
- Буррхед, старина, неужели ты это серьёзно?На любую идею, высказанную вестсайдцем, он реагировал примерно так. - Да это же червям на смех. Лучше послушай, что я тебе скажу
Он оказался очень полезен, поскольку постоянно контактировал с болотными кротами, болотные кроты особенно ценили его за то, что он часто общается с другими старейшинами. Отличали его лукавый ум, острый язык и вспыльчивость. Догвуд, второй старейшина-северянин, был его близким другом, хотя и являл собой прямую противоположность Меккинсу (у близких друзей такое не редкость). Он был толст и благодушен. Догвуду завидовала вся система, поскольку он считался лучшим искателем червей во всём Данктоне.
- Да если бы он захотел, то отыскал бы червей и в снегу, - так говорил о своём приятеле Меккинс.
Самым старым из всех старейшин был Халвер. Он пережил уже шестьшесть!Самых Долгих Ночей, что само по себе не могло не повергать других кротов в изумление. Впрочем, он стал совсем дряхлымэтой весной он даже не пытался искать себе пару. С другой стороны, он сохранял бодрость духа и весёлость. О чём бы ни говорил Халвер, он всегда смеялся, и потому многие кроты полагали, что он постоянно шутит и никогда не говорит ничего серьёзного. Те же, кто был хоть чуточку умнее, ловили каждое его слово. Он часто говорил о том, что за время его жизни система пришла в полнейший упадок. Халвер оставался, пожалуй, единственным кротом, помнившим древние ритуалы и присловья. Когда же он заводил речь о камне, можно было подумать, что он говорит о своём близком друге.
- У Халвера такчем меньше слов, тем больше смысла, - любил повторять Биндльтоварищ Халвера и его активный союзник. Биндль и сам уже пережил четыре Самых Долгих Ночи. Он не отличался особой драчливостью, но никогда не испытывал недостатка в подругах и принадлежал к числу тех редких чудаков, что селились на востоке системы близ меловой осыпи. Биндль и Халвер частенько уходили в лес, где они могли до бесконечности предаваться воспоминаниям о былых временах, жирных-прежирных червях, летних денёчках и самках, каких, увы, теперь уже не увидишь.
- Ну что вы, сэр! Разве это самки? Вот раньше были самки, так самки!
Халвер и Биндль следили за правильностью совершения ритуаловЛетнего и Зимнего Хода к Камню, которые исполнялись, соответственно, в Самый Долгий День и в Самую Долгую Ночь. Все тонкости ритуала знал только Халвер; его чрезвычайно расстраивало то, что прочим кротам они неведомы. Что до Биндля, то он решил ограничиться изучением основных моментов церемонии, считая всё остальное никому не нужной блажью. Собственно, Халвер не хотел его обучать даже этому. Нельзя совершать ритуал, если не знаешь того, что жизненная сила находится как в Камне, так и вне Камня. Жёлуди, черви, анемоны Бэрроу-Вэйла и даже падающие камнем на свою добычу совы по сути ничем не отличались друг от друга. Крот его со всеми его странностями и желаниямитот же растрескавшийся жёлудь, валяющийся в жухлой траве возле корней облетевшего дуба.
Халвер не раз и не два пытался сказать об этом Биндлю, но не мог найти нужных слов, и потому попытки эти ни к чему не приводили. Биндль, любивший старого Халвера так, словно тот был его родным отцом, смущённо улыбался и то и дело согласно кивал головой, не желая лишний раз расстраивать своего друга. При этом он ничегошеньки не понимал, и Халвер это видел.
Старейшин было семеро, мы же пока говорили только о шестерых. Вот их имена: Буррхед, Рун, Меккинс, Догвуд, Биндль и Халвер. Разве могли они сравниться со старейшинами прошлого, покрывшими себя неувядаемой славой в ту пору, когда система находилась на вершине во всех смыслах этого слова В чёрных туннелях памяти могло сохраниться лишь одно из этих имёнимя кроткого Халвера.
Но был и ещё одинседьмой старейшина. Крот, чья тень пахла злом, чьё имя и поныне звучит проклятием.
Многие матери пытались зажать рот своим не в меру любознательным детёнышам, когда те, задыхаясь от волнения, шептали:
- Мама, кто такой Мандрейк? Расскажи нам о нём!
Многие отцы шлёпали своих резвых сыновей, когда те говорили им о том, что мечтают стать «такими же сильными, как Мандрейк». Родители чувствовали, что его имя лучше не произносить вслух, что память о нём нужно любой ценой выцарапать из глубин сознания.
Так победить зло невозможно. Пусть имя его будет названо вслух. Пусть сражается с ним солнечный пламень, пусть иссохнет и растворится оно в вечерних сумерках, обратившись в крылышко дохлого жука, несомое полуночным ветром.
В Аффингтоне сохранились книги, рассказывающие историю его жизни. Нам надлежит заняться тем же. Мандрейк станет тем мраком, который оттенит свет любви Брекена и Ребекки и лишний раз напомнит о том, в какой тьме зажёгся этот свет. И пусть сердца тех, кто думает, говорит или читает о Мандрейке, исполняется не отвращения и ненависти, но сострадания и любви.
Глава третья.
Грозою, пролившею кровь, явился он с открытых полей. И куда только запропали в это время совы? Куда исчезли луговые кроты? Тень его упала на лес задолго до того, как он оказался в его пределах. Содрогнулись взрослые кроты и приготовились к встрече. Местом их сбора был Бэрроу-Вэйл, откуда они небольшими группамипо двое-трое - отправлялись в Вестсайд, граничивший с лугами.
Произошло это ясным весенним вечером, когда солнце уже заходило. Чем ниже опускалось солнце, тем больше и страшнее становилась тень. Кроты принялись метаться по туннелям, вопя от страха и отчаяния, боясь даже смотреть на этого крота, чьи размеры вызывали в их душах ужас.
Он же молча наступал на нихогромная голова, рыло, похожее на чудовищный коготь, плечи, подобные корням тиса.
Первого напавшего на него крота он, казалось, едва задел, однако тот рухнул замертво; второй крот погиб от страшного удара когтём, разодравшего его надвое; третий хотел пуститься в бегство, но не успел. Мандрейк рванулся вперёд, и чёрная шерсть его замешкавшегося противника окрасилась кровью. Мандрейк же спокойно наступил своей тяжеленной лапой на хоботок несчастного и двинулся дальше, уготовив своей жетве страшную, мучительную смерть. Защитники системы бросились врассыпную, стуча зубами от ужаса.
Так Мандрейк вошёл в Вестсайд. Его не могли остановить самые сильные кроты системы. Он же направился прямиком в Бэрроу-Вэйл. Оказавшись в центре системы, он заревел и затопал лапами так, что о его появлении тут же узнали во всех её закоулках.
- Меня зовут Мандрейк, - проревел он.Мандрейк! Может, кто-то из вас хочет сразиться со мной?
Три самых отважных крота уже погибли, остальных подобная перспектива явно не прельщала. И тогда Мандрейк заговорил на странном, режущем слух языке Шибода, находившегося далеко на северо-западе. В ту пору об этой системе не слышал ни один обитатель Данктона.
- Mandrake Siabod wyf i, a wynebodd Gelert Helgi Cwmorddrws aI anwybyddu. Winebais Gerrig Castell y Gwynt au gwatwar. Gadewch i unrhyw wadd a feddylio nad ywn fofni wjnebum crafangau nawr.
Никто не понимал его слов, но смысл их был предельно ясен. Он угрожал обитателям Данктона, и ни один из них не осмелился ответить на его угрозы
Он пришёл в Данктон в брачную пору, за один годичный цикл до созревания Ребекки и рождения Брекена. Он бродил по системе, убивая самцов и овладевая их самками. Он не щадил и тех, кто отказывался драться или пытался убежать. Мандрейк не дралсяон просто убивал. Брачный сезон оказался на редкость кровавым. Но вот подошло к концу и это время, пришли тёплые майские дни. Мандрейк вновь принялся бродить по системето он шёл в Вестсайд, то к Болотному краю За всё это время он не проронил ни слова, появляясь то здесь, то там безмолвным ужасным проклятием. Многие норы оказывались пустыми, но они ещё хранили тепло бежавших от него самцов. Он видел лишь самок и их потомство, которые, стоило ему лишь показаться, буквально каменели от испуга. Он смотрел на них чёрными, как ночь, глазами, и шёл дальше. Детей и самок он не трогал.
После того как в одной из брачных драк Мандрейк убил старейшину, он занял его место, - естественно, против этого никто не возражал.
Во время первого собрания нового совета он молча наблюдал за старейшинами, которые, то и дело поглядывая в его сторону, торопились поскорее закончить собрание. Лишь два крота выказали отличные от страха чувства: Халвер, формально поприветствовавший Мандрейка, явно старался придать собранию неспешность и благообразность, в то время как Рун, моментально сориентировавшись в новой ситуации, то и дело пытался заискивать перед новым старейшиной: «Как было бы замечательно, если бы наш глубокоуважаемый новый старейшина выразил своё отношение к этому вопросу. Я полагаю, мы согласились бы с ним» Впрочем, на это Мандрейк никак не реагировал.