Именно тогда я и встретил Селину.
Она сама увлекла меня к себе. В наполовину разваленный домишко из ДВП и толи, куда ее когда-то затащили. На предоставленные рабочим загородные участки. К полу из серого цементного раствора, которым залили ее мелкую могилу.
Каждой ночью она выкапывалась из-под того пола, окровавленными ладонями с поломанными ногтями, ужасно воя от бешенства и печали. На ее зеленоватом теле остался лишь прогнивший клочок купальника.
В нормальных условиях достаточно было бы ее успокоить и переправить. Это я сделать мог.
Но тогда еще об этом не знал. Селина приросла к этому домику и полу слишком надолго. И, думаю, что в астральных категориях, похоже, как-то сошла с ума.
Я нашел тот участок. Домишко стоял точно так же, как и его тень в мире Между, а постаревший убийца сгребал засохшие листья, которыми сыпали скрюченные яблони. Я запомнил его лицо.
И как-то ночью в мире Между я добрался до него. Он спал в собственной кровати, туманный и нереальный. Той ночью уже от меня бежали по туманным, засыпанным пеплом улицам мира Полусна.
Я глядел на его двойное тело. Материальное, едва видимое, туманное, и на слабенький, светящийся астрал, похожий, скорее, на свечение гнилушки.
Помню свой гнев. Гнев Селины. Услышал свистящие перешептывания, словно шелест сухих листьев, и увидел, как из шкафа выходит скекс. Он начал по-птичьи крутить клевастой башкой, поворачивая ее то в одну, то в другую сторону, вокруг клюва черной змейкой закрутился худой язык.
А потом я услышал собственное рычание и бахнул его прямо по роже.
Это было безумием. Он должен был меня убить.
Тем временемудрал.
А потом я вонзил ладонь в худую грудную клетку, обтянутую бордово-синей пижамой, и нащупал твердое, скользкое сердце, трепещущее в моих пальцах словно воробей.
Я дал его Селине.
И, непонятно почему, я прижал ее к себе. И тогда же впервые открыл кому-то дорогу.
Нас залил столб яркого света, который вонзился в красное небо словно опора. Я чувствовал, как девушка в моих объятиях делается все более легкой. Она прошептала мне что-то на ухо, только через какое-то время я понял, что это адрес. Адрес домика на окраине, где когда-то проживала ее бабушка.
- Пятьдесят золотых рублей, - сказала Селина.В коробочке от чая, под корнями яблони. То было мое приданое. Ведь тебе следует получить от меня обол, мой Харон.
Я отпустил ее, девушка была легонькой, словно наполненный гелием шарик. Селина направилась вверх по световому столбу, который я для нее открыл.
- Лети, - шепнул я.Лети к свету.
Блестящий столп перестал колоть кирпично-красное небо. Переход закрылся.
Так я сделался психопомпом.
А на следующий день нашел остатки дома бабкикирпичный прямоугольник на заброшенном участке, поросшем сиренью и крапивой. И выкопал заржавевшую чайную коробку. Мой первый обол.
Я открыл собственное призвание.
Каждую ночь я не работаю. Слежу за тем, чтобы не путешествовать по миру духов чаще, чем один раз в два-три дня.
Этой ночью я тоже не собирался работать, только история моего племянника все изменила.
За все эти годы я собрал себе оснащение. Бывают такие предметы, которые их владельцы или драматические события насытили столь мощным духом, что я могу забрать их с собой. Благодаря этому, у меня есть оружие, имеются различные приспособления, в нашем мире являющиеся всего лишь заржавевшим ломом, но их Ка действует так, как я того желаю в мире Между.
Одним из таких предметов является Марлен. Марленэто мотоцикл. Мертвый уже кучу лет прогнивший BMW R-75 Sahara с коляской. Марлена была крайне важна для своего владельца, штурмфюрера Вилли Штемпке. Он и умер на ней. До самого конца не выпустил из рук руля.И даже впоследствии очень долго не мог его отпустить. Езда на Марлене была единственным хорошим событием, что случилось со ним за всю его чертову девятнадцатилетнюю жизнь. Он не видел, не делал и не знал ничего хорошего, кроме Марлены. У него даже женщины никогда не было.
По этой стороне это всего лишь стоящий у меня в гараже заржавевший труп, с заросшими поршнями, простреленным баком и истлевшими проводами. Но в мире Между достаточно разок пнуть стартер, и Марлена гарцует словно нетерпеливый рыцарский конь. Выкатываюсь через закрытую дверь гаража под кирпичное небо и еду через город снов и видений, поглядывая на буссоль. Ее циферблаты вращаются и крутятся, словно астролябия, разыскивая завихрения эмоций и вибрации эфира, сопровождающие насильственной смерти и появление в мире Между очередной затерянной, не знающей, что ей делать, души.
Той ночью я почувствовал: что-то изменилось. Что-то было не так. Вишневое небо было таким же, и точно так же по нему переливались странные фракталы желтого и голубого света, похожие на туманности с астрономических снимков, тем не менее, в воздухе висело нечто недоброе. Чувствовалось какое-то беспокойство.
Я кружил по призрачному, мрачному городу и разглядывался. Большинство существ, которых можно было там встретить, это невыразительные пятна тьмы, мелькающие на самой границе поля зрения. Некоторые приходят откуда-то из иных миров, некоторые рождаются здесь. Это люди их производят. Они более всего похожи на животных: ядовитых медуз или пауков. Они реагируют инстинктивно и бессмысленно. Когда они встречают кого-то такого, как я, чаще всего удирают.
Иногда, хотя и редко, встречаются Лунатики. Это я их так называю, но это не те, что ходят во сне, но такие же идиоты, каким я был когда-то. Экспериментаторы. Испытатели искусства экстериоризации астрального тела. Они хотят взлетать в воздухе, проходить сквозь стены и улицы, украдкой посещать тех, которых любят или желают, оставляя свои брошенные, беззащитные тела на поживу демонам. Здесь, в мире Полусна, они сами походят на призраки. Наполовину прозрачные, летучие, снуют то туда, то сюда и, чаще всего, когда уже сориентируются, что здесь не сами, сбегают в свои тела, словно мыши в норки. Истинные привидения выглядят здесь реально и резко. Таковые походят на существа из плоти и крови.
Здесь приходилось видеть различные создания. Имеются уродливые и гротескные, наполовину человеческие и карикатурные, но когда на них глядишь, выглядят достаточно реально.
Как правило, я не могу спокойно видеть картины Иеронима Босха. Уж слишком знакомым все это выглядит.
Я пытаюсь все это усвоить и потому даю им названия, словно бы был природоведом, открывающим и классифицирующим неведомую фауну. Сразу же все делается более знакомым.
"Ох, да это же всего лишь лаечник". Или: "Плоскогнилы сегодня что-то низко летают. Похоже, будет падать кровь".
Вообще-то, на самом деле улицы пусты, ветер гонит по ним клубы серебристого пепла, чудища и создания пробегают где-то во мраке. По-настоящему слазятся, когда почувствуют свежую пневму, но только лишь тогда.
Но той ночью я замечал слишком много движения. Вокруг моего дрма крутилось несколько скексов, а это никогда хорошим не назовешь. Они чувствуют смерть, причем гадкую, насильственную, которая оставляет за собой массу начатых и прерванных лел. Сейчас же сидели на корточках, окутанные своими покрывалами, или стояли неподвижно, словно понурые марабу на трупе крокодила. И глядели.
Глядели на мой дом.
Я слышал перешептывания, шипения и хихиканиясловно шелест сухих, мертвых листьев. Какие-то другие чудища кружили по улицам; сквозь сноп света из фары Марлены пробежало нечто зубастое, покрытое колючками, оно обмело меня неприятным взглядом лиловых глаз. Даже по небу кружили формы, похожие на морских скатов, тащащие за собой длинные хвосты.
Я нашел тот дом, в котором, по другой стороне сна, мой племянник проживал когда-то со своей девушкой.
Припарковался на тротуаре. Вдоль улицы стояли смазанные Ка нескольких, похожих на тени, автомобилей. То ли у нынешних машин нет души, то ли владельцам на них наплевать, не знаю. Вот дом был виден четко, потому что был старым. Эмоции, мысли и мечтания сотен его обитателей за множество лет произвели множество мыслеформ, которые ползали по стенам, скреблись и пробегали в темноте, словно моли кружили вокруг рыжих электрических лампочек. Какие-то худые, уродливые создания устроились на подоконниках и балконах, словно средневековые горгульи.
Очень легко было найти дверь на самой высокой лестничной площадке, перечеркнутые красно-белыми лентами из пленки, запечатанные полоками бумаги с печатями районной полицейской комендатуры.
Полоски с печатями я сорвал, вытащил из-за пазухи обрез и пинком открыл дверь.
Ничего. В средине было темно и пусто.
Как будто бы что-то сожрало все Ка предметов мебели, стен и вещей, оставляя лишь мрак.
Я позвал Магду. Она обязана была находиться здесь. Я хотел ей помочь, хотел выпустить ее на другую сторону, но еще хотелось задать ей несколько вопросов. О тех вещах, про которые она узнала лишь теперь.
Но она исчезла.
Конечно, она могла сразу же перейти дальше. Даже в случае столь чудовищного конца, иногда подобное случается.
Так что я ничего не узнал.
Это напало на меня на лестнице. Свалилось с потолка и было сплошным, блестящим словно ртуть, движением. Это что-то походило на скорпиона, богомола и отлитую из серебра статую женщины. Я заблокировал нечто покрытое шипами, наверное, конечность, острые будто стекло когти мелькнули у самых моих глаз, свет разлился по слепой, округлой башке, на которой клацала похожая на стоматологический протез человеческая, серебряная челюсть. Рука, держащая тяжелое оружие, завязла где-то среди всего этого движения и дергания.
Это нечто было чертовски быстрым.
А еще сильным.
Все продолжалось не более нескольких секунд.
У меня имеется плащ. Длинный, кожаный и тяжелый, который здесь действует будто панцирь . Именно плащ меня и спас. Я махнул полой, забрасывая ее на дергающееся тело и отгораживаясь от бешено клацающих челюстей. А потом нашел какую-то опору для левой ноги и пнул это нечто, сталкивая его с лестницы.
Затем поднял освобожденный обрез и потянул спусковой крючок.
Выстрел водопадом заполнил всю лестничную клетку. Тело бестии заклубилось облаком дыма и превратилось в узкую полосу, всосанную в ствол.
Все выглядит будто выстрел из двустволки на пущенной назад киноленте. Поначалу вспышка, потом облако, которое потом вскальзывает в ствол. А под конец я переламываю оружие и выбрасываю из патронника заполненную гильзу. Ко всему прочему: она не горячая, а безумно холодная.
И наполненная демоном.
Я поехал в лес. Буссоль вибрировала и пела металлическим звяканием, кольца кружили вокруг оси, стрелка указывала направление.
Лес.
За старыми железнодорожными путями.
Кода я приехал, они же были на месте.
Призрачный автомобиль, сквозь который просвечивали уродливые Ка деревьев.
И три привидения. Два с пистолетами в руках, одно с руками за спиной, связанными белой, пластиковой лентой одноразовых наручников.
Они даже не побеспокоились о том, чтобы выкопать могилу.
- Тебе было говорено, урод?!орал более высокий из палачей. Во всяком случае, проявлял какие-то эмоции.Было? Что нехер было давать пиздюлей?!
Я ничего не мог сделать. Они сейчас не принадлежали моему миру.Осужденный сражался за последний глоток достоинства, только слезы без участия воли стекали у него по щекам, ноги в обмоченных штанах тряслись, будто в приступе малярии. Зато его душа пылала ярким огнем испуга, частично уже выходя из тела. Наверняка, сам он воспринимал это словно чувство онемения.
Я оперся локтями о руль и закурил сигарету. Понятное дело, Ка сигареты. В мире Между даже у сигарет имеется душа.
Выстрел прозвучал глухо и плоско. Призрак выстрела.
Потом еще один. И следующий.
Я ожидал.
Прежде, чем он умер, я успел выкурить сигарету. А потом еще пришлось ожидать, когда пройдет первый приступ паники. Пока он откашляется, выплачется, блеванет среди скрюченных деревьев, под чужим небом цвета крови, по которому переливаются желто-зеленые фракталы, рассекая его на светящиеся линии.
Пока до него не дошло, что он умер.
Я глядел, как от наиболее глубоких пятен тени отрываются клочья мрака и принимают формы карликов в капюшонах, закутанных в длинные епанчи. Я слышал хищные смешки.
Но я ожидал, когда они начнут погоню.
А потом, не спеша, растоптал окурок, обернул одну руку своим снятым плащом и отправился наводить порядки.
Я вскочил в клубок чудищв большинстве своем, обычных гулей, и разогнал их. Почувствовал руки, хватающие меня за плечи, вывернулся, ушел от щелчков акульих челюстей, пнул во что-то, после чего сунул руку за пазуху, чтобы схватить абордажную саблю.
Следующие секунды заполнил визг, хаос и потасовка. Какое-то творение я послал рожей прямиком на ствол дерева, наступил на что-то, похожее на плащ, саблей сек по голове нечто с лягушачьей харей, ударил лбом в лицо сморщенного старичка с улыбочкой, походящей на зубастое V и со светящимися, будто гнилушка, зелеными глазами.
Клиент съежился под деревом, заслоняя голову руками.
Я медленно спрятал саблю и улыбнулся ему. Тот глядел на меня с невысказанным страхом. Я был гораздо больше него, седой, усатый, в шлеме на голове, с покрытыми татуировками руками: для него я был еще одним демоном.
- Ты умер, - сказал ему я.Но застрял между мирами. Я могу тебя отсюда забрат.
- Куда?прошептал тот.
- Туда, куда ты должен был попасть, но не смог.
- Нет!заорал он неожиданно, голос его был переполнен истерией. Вот это было настолько неожиданно, что я подскочил.Нет! Я отправлюсь в ад!
Честно говоря, я понятия не имею, что находится дальше. Мы живем на первом этаже, сам я знаю еще второй, и у меня имеются ключи к лифту. Откуда мне знать, как далеко еще до кабинетов Правления? Сотня этажей? Один? Бесконечность?
- Не обязательно, - заверил я его.Наверняка в тебе имеется что-то хорошее.
- Нет! Сгнию в преисподней! Отойди от меня! Уйди! Боже, помоги!
- Хорошо. Но тогда тобой займутся гули. Или другие, еще более худшие создания. В любом случае, ты останешься здесь. И со временем станешь одним из них. Это никогда не кончится, сынок. Говоря по чести, только-только началось. И никто здесь тебе не поможет. Добро пожаловать в мир Между.
Я вернулся к мотоциклу, забросил плащ в коляску, пнул стартер и поехал.
Он гнался за мной, вопя и размахивая руками. Я глядел в зеркало заднего вида, пока тот не споткнулся и полетел вниз лицом, взбивая вокруг себя серебристый пепел.
Только лишь тогда я завернул и объезжал все более тесными кругами, пока тот поднимался.
- Я воровал!заорал он.Убил человека! Не ходил в церковь! Участвовал в нападениях! Вынуждал платить отступное! И, это, требовал за крышу! Сидел в КПЗ! Ругался! Изменял жене! В самый Великий пост! Работал по воскресеньям! Пнул в задницу монашку!...
- Хватит, - перебил я его, остановил Марлену и вырубил двигатель.Я что, похож на ксёндза? И исповедей не принимаю. И не сужу. Только лишь перевожу на другую сторону.
- Меня переведешь?
- Тогда ты должен заплатить мне обол.
- Это что такое?
- Древние греки верили, будто бы миры живых и умерших разделяет река времениСтикс. Переплыть на другую сторону было можно, но перевозчику нужно было заплатить обол. Это такая греческая монета. Потому-то в рот покойнику клали денежку. У тебя во рту, случаем, ничего нет?
- В Греции уже евро ходит...ошарашено пробормотал тот.
- Устроит и евро, - любезно согласился я.Евро, доллары, злотые, золото, информация, иены, облигации, программное обеспечениечто угодно. Но перевозчику ты должен заплатить.
Он стал хлопать себя по карманам, со всей серьезностью мотая головой, и в конце концов обнаружил Ка своего бумажника.
- Нет, сынок.Ты не живешь я же возвращаюсь в тот мир. Мне нужны настоящие бабки. На той стороне.
- Я... у меня был бумажник.
- Твои дружки его забрали, - пояснил я и присел на седло Марлены.
- Сарделька и Клапан?! Вот же сволочи! Ограбили мея, когда я уже не жил?!
- А что, добро пропадать должно?
- Тогда и не знаю.Он опустил руки.
- А у тебя ничего не было припрятанного на черное время?
- Было. Дома.
- Ну, вламываться к тебе я не стану, - проинформировал я его.Думай.
- Акции! Акции пойдут?
- Можно. И сколько их у тебя?
- Полторы тысячи акций Олебанка. По пятьдесят злотых стоили! Отправишься к одному такому типу, зовут его Корбач, Яцек Корбач, работает в Инвестиционном Фонде "Гриф", скажешь ему пароль "лажа" и сообщишь, что тебя прислал Колбаса. Тогда он выплатит тебе за них наличку..
- Подойди-ка сюда. Хочу поглядеть тебе в глаза, а вдруг заиваешь? Помни, что ты не живешь. Я могу выслать тебя не только наверх.
Я вытащил обрез из кобуры. Глаза застреленного сделались квадратными.