Гудок приближающегося автомобиля вырвал Ингельса из оцепенения. Он побрёл дальше, чувствуя себя глупо и нелепо. Он смутно помнил, как однажды шёл с родителями по этой дороге на пикник. Тогда здесь стояла газовая лампа; он смотрел на неё и на театр, который к тому времени превратился в кинотеатр, пока родители не уговорили его идти дальше. Это объясняло сон, бессонницу, всё. «И меня никогда не убеждал Гражданин Кейн. Дайте мне тоже бутон розы». На самом деле он просто ошибся в местоположении лампы; вот она, в сотне ярдов перед ним. Внезапно Ингельс побежал. Он уже видел театр, теперь переименованный в мебельный склад.
Он почти миновал двойные двери и оказался в первом проходе, когда понял, что не знает, что сказать.
Извините, я хотел бы заглянуть под ваши стропила. Простите, что беспокою, но, кажется, у вас здесь есть потайная комната. Ради Бога, сказал он, краснея, и поспешил вниз по ступенькам, когда продавец вышел вперёд, чтобы открыть ему двери. «Теперь я знаю, что это был за сон. Я позаботился о том, чтобы он не повторился. Забудь об остальном».
Ингельс навалился на свой стол. «А теперь сиди здесь и веди себя прилично. Какая ничтожная причина для ссоры с Хилари. По крайней мере, я могу признаться ей в этом. Позвони ей сейчас». Он потянулся к телефону, когда подошёл Берт, размахивая рецензией Ингельса на астрономическую телепрограмму.
Я знаю, что ты хочешь всё переписать, заявил он.
Сожалею об этом.
На этот раз мы отзовём людей в белых халатах. Я думал, ты пошёл тем же путем, что и этот парень, сказал Берт, бросая на стол газетную вырезку.
Просто недосып, ответил Ингельс, глядя в сторону. Как наш Мафусаил, скажи мне кое-что. Когда склад на Филдвью был театром, как он назывался?
Ты имеешь в виду Варьете? спросил Берт, бросаясь к своему телефону. Напомни мне рассказать тебе о том, как я видел там Бомона и Флетчера. Отличная пьеса в двух частях.
Ингельс перевернул вырезку, улыбаясь наполовину Берту, наполовину себе за то, что всё ещё не отпускал от себя сон. «Давай, просматривай документы в обеденный перерыв, сказал он себе насмешливо. Бьюсь об заклад, это Варьете никогда не попадало в заголовки газет».
«ЛСД ВЫЗЫВАЕТ ПОПЫТКУ САМОУБИЙСТВА», говорилось в вырезке. «Американский студент утверждает, что в ЛСД-видении ему сказали, что планета, проходящая сейчас через нашу Солнечную систему, возвещает о восхождении Атлантиды. Он выбросился из окна второго этажа. Настаивает на том, что восстание Атлантиды означает конец человечества. Говорит, что Атланты готовы проснуться». Ингельс уставился на вырезку; звуки газеты хлынули ему в уши, как кровь. Внезапно он отодвинул стул и побежал наверх, в хранилище «Вестника».
Под потолком, на который давила крыша, мерцала и жужжала люминесцентная лампа. Ингельс прижал к груди толстые подшивки старых газет и положил их на стол, смахнув с него пыль. Первые газеты, что попались ему под руку, датировались 1900-м годом. Тогда улицы освещались газовыми лампами. Пыль просачивалась в ноздри Ингельса и сгущалась вокруг; телефон, ждущий звонка к Хилари, молчал, обзор телепрограммы щипал его мозг, желая, чтобы его переписали. Оглядываясь и моргая, Ингельс пытался стряхнуть с себя сомнения.
Но поиск не занял у него много времени, хотя его глаза устали бегать вверх и вниз, вверх и вниз к тому времени, когда он увидел нужный заголовок:
«ПОКУШЕНИЕ НА КРАЖУ В ВАРЬЕТЕ. ТОРГОВЦЫ НА СКАМЬЕ ПОДСУДИМЫХ»
«Магистрат Брайчестера обвинил Френсиса Уоринга, драпировщика, занимающегося своим ремеслом в Брайчестере; Дональда Нордена, мясника (и так далее, раздражённо прорычал Ингельс, нетерпеливо просматривая текст) в попытке ограбления театра Варьете на Филдвью. Мистер Рэдклифф, владелец и управляющий этого заведения».
«Выглядит неплохо», устало подумал Ингельс, почти отбросив газету, чтобы просмотреть другие. Но на той же странице ниже он вдруг заметил другой заголовок и вернулся к чтению:
«ОБВИНЕНИЕ И ВСТРЕЧНОЕ ОБВИНЕНИЕ В СУДЕ. БОГОХУЛЬНЫЙ КУЛЬТ РАСКРЫТ»
И вот оно, в середине колонки:
«Допрошенный мистером Кирби для предъявления обвинения, Мистер Рэдклифф подтвердил, что был занят подготовкой своих счетов, когда услышал звуки, доносившиеся из его кабинета. Он собрал всё своё мужество и отважился войти. В кабинете он увидел нескольких мужчин».
«Продолжай», настаивал Ингельс, видя, что и в суде царило нетерпение.
«Рассказ Мистера Рэдклиффа был грубо прерван Уорингом, который обвинил владельца в том, что тот сдавал в аренду четырём мужчинам одно из помещений в своём театре. По словам Уоринга, эта привилегия была в кратчайшие сроки отозвана, и четвёрка вошла в здание в попытке вернуть себе имущество, которое по праву принадлежало им. Он продолжал:
Мистер Рэдклифф знает об этом. Он был одним из наших членов в течение многих лет, и всё ещё был бы им, если бы у него хватило смелости.
Мистер Рэдклифф ответил:
Это ужасная неправда. Однако меня не удивляет глубина вашего беззакония. У меня есть здесь доказательства этого.
С этими словами он предъявил суду тетрадь, содержащую, по его словам, материалы богохульного и кощунственного характера. Он нашёл под скамьёй в своём театре ту самую вещь, что искали неудачливые грабители. Тетрадь, которую Мистер Рэдклифф описал как журнал культа, посвященного подготовке к богохульной пародии на Второе пришествие, была вручена мистеру Пулу, судье, и тот быстро объявил, что тетрадь соответствует данному описанию.
Мистер Кирби привёл в качестве доказательства морального разложения, вызванного этим культом, тот факт, что четыре уважаемых торговца превратились в обычных грабителей. Если бы они не чувствовали стыда за свои убеждения, продолжал он, им пришлось бы обратиться к мистеру Рэдклиффу с просьбой вернуть утраченное имущество».
«Но какие убеждения?»задался вопросом Ингельс. Он вновь зашуршал газетой, клочки пожелтевшей бумаги сыпались на пол. Лампа под потолком жужжала, как пойманное разноцветное насекомое. Ингельс чуть не пропустил страницу.
«ЗАДЕРЖАНЫ ГРАБИТЕЛИ В ВАРЬЕТЕ. ПЯТЫЙ ЧЕЛОВЕК ОТДАЁТ СЕБЯ ПРАВОСУДИЮ»
«Что за пятый?»Ингельс всмотрелся в статью:
«Мистер Пул осудил культ, приверженцами которого являлись обвиняемые, как неопровержимое доказательство беззакония тех религий, которые претендуют соперничать с Христианством. Он описал культ как недостойный даже низшей породы мулатов.
В этот момент поднялась суматоха: в зал поспешно вошёл человек и попросил разрешения обратиться к судьям. Через несколько минут явился и Мистер Рэдклифф с решительным выражением лица. Однако, увидев опоздавшего, он, по-видимому, отказался от своего намерения и занял место в галерее. Человек тем временем пытался отдаться на милость суда, объявив себя пятым из грабителей. Он утверждал, что его побудило к признанию чувство несправедливости, когда он позволил своим друзьям взять всю вину на себя. Он сказал, что его зовут Джозеф Ингельс».
В ответ на его жест Ингельс увидел у подножия колонны расплывчатое пятно. Он едва его заметил. Он всё ещё смотрел на имя деда.
* * *
Очень мило, что ты пришёл, двусмысленно прокомментировал отец. Ингельс заметил, что его родители закончили отделку дома; цветы на обоях в холле выросли и стали ярко-оранжевыми. Но свет всё еще был тусклым, и стены окружали его глаза, как ночь вокруг слабой лампы. Рядом с вешалкой Ингельс увидел зеркало, в которое, будучи подростком, он смотрелся перед свиданиями; трещину в углу, появившуюся от удара его кулака, когда юного Ингельса охватила ярость от того, что его детские проблемы никто не понимает. Уродливая дыра штукатурки зияла сквозь обои рядом с менее предательской дыркой от гвоздя.
Я мог бы повесить зеркало для тебя, сказал Ингельс, не желая унизить отца, который нахмурился и проворчал: «Не нужно». Они вошли в столовую, где мать стелила лучшую скатерть и столовые приборы.
Вымой руки, сказала она. Чай почти готов.
Они ели и разговаривали. Ингельс следил за беседой, словно за игрушечным лабиринтом, который нужно было наклонять в разные стороны, чтобы шарик не провалился в отверстия.
Как поживает твоя подружка? спросила его мать.
Разве ты не знаешь, как её зовут?
На самом деле Ингельс не говорил матери её имя.
Прекрасно, ответил он, наконец. Они больше не упоминали Хилари. Мать достала его детские фотографии, которые они нашли в ящике буфета.
Ты был чудесным мальчиком, сказала она.
Кстати, о воспоминаниях, проговорил Ингельс, помнишь старый театр Варьете?
Отец, стоя спиной к Ингельсу, размахивал рубахой возле камина, чтобы раздуть огонь.
Старое Варьете, сказала мать, мы как-то хотели сводить тебя на пантомиму. Но, она взглянула на спину мужа, когда твой отец приехал, все билеты были распроданы. Потом было веселье. Я подготовила список театров и анекдотов.
Ингельс сидел напротив отца, из курительной трубки которого валил дым.
Я просматривал наши старые газеты, начал Ингельс, и наткнулся на дело, в котором фигурирует Варьете.
Ты что, на работу вообще не ходишь? спросил его отец.
Это было расследование. Кажется, в театре произошло ограбление. Это случилось до твоего рождения, но мне интересно, помнишь ли ты, что слышал об этом?
Ну, не все мы такие умные, как ты, сказала мать. Мы не помним то, что слышали в колыбели.
Ингельс засмеялся, внутри у него всё сжалось; надежда на прояснение дела ускользала.
Возможно, ты слышал об этом, когда был постарше, объяснил он отцу. В этом был замешан мой дед.
Нет, ответил отец. Не был.
Но так сказано в газете.
Только его имя, сказал отец, глядя на Ингельса пустыми глазами. Это был другой человек. Твоему дедушке потребовались годы, чтобы пережить это. Газеты не стали бы публиковать извинения или говорить, что это не он. А ты удивляешься, почему мы не хотели, чтобы ты работал в газете. Ты не захотел стать приличным лавочником, ты позволил нашей семье потерять магазин, а теперь ты здесь, сгребаешь старую грязь и ложь. Вот, что ты выбрал для себя.
Я не хотел вас обидеть, сказал Ингельс, сдерживаясь от ответных обвинений. Но это был интересный случай, вот и всё. Я собираюсь завтра сходить в этот театр.
Если ты отправишься туда, то втопчешь нашу фамилию в грязь. Больше к нам не приходи.
Подожди, запротестовал Ингельс. Если твой отец не был в этом замешан, ты не можешь так думать. Боже мой! воскликнул он, охваченный воспоминаниями, ты что-то знаешь! Ты рассказывал мне об этом, когда я был ребёнком! Я только начал видеть сны, и ты рассказал мне это, чтобы я не боялся, чтобы показать мне, что у тебя тоже случались такие сны. Ты был в комнате с телескопом, ожидая увидеть что-то. Ты рассказал мне об этом, потому что мне тоже это приснилось! Уже второй раз мне снится этот сон! Это комната в Варьете, это должна быть она!
Я не знаю, что ты имеешь в виду, сказал отец, мне никогда такого не снилось.
Ты говорил мне, что снилось! настаивал Ингельс.
Должно быть, я сказал тебе это, чтобы успокоить. Давай, скажи, что мне не следовало тебе лгать. Должно быть, я сделал это для твоего же блага.
Взгляд отца стал немигающим и пустым. Ингельс посмотрел на него и сразу понял, что за этой пустотой скрывается нечто большее, чем ложь о его детстве.
Тебе опять снился сон, сказал Ингельс. Тебе приснился тот же сон, что и мне прошлой ночью. И я думаю, ты знаешь, что это значит.
Взгляд отца почти незаметно сместился, а затем снова стал более пристальным.
Что ты знаешь? спросил он.
Ты живешь в том же городе, что и мы, и навещаешь нас раз в неделю. Но ты знаешь, что я вижу сны? Иногда мы задаемся вопросом, знаешь ли ты, что мы здесь!
Я знаю, отрезал отец.
Извини, сказал Ингельс. Но эти сны они были у тебя. Те, которыми мы делились, помнишь?
Мы делились всем, когда ты был маленьким мальчиком. Но всё кончено, заявил отец. Сны и всё такое.
Это не имеет никакого отношения к делу! закричал Ингельс. У тебя всё ещё есть способности! Я знаю, тебе, должно быть, снились эти сны! Они отражались в твоих глазах в течение нескольких месяцев!
Ингельс замолчал, пытаясь вспомнить, правда ли это. Он умоляюще повернулся к матери.
Разве ему не снился сон?
Что я могу об этом знать? развела она руками. Меня это не касается.
Она убирала посуду со стола при тусклом свете камина, не глядя ни на мужа, ни на сына. Внезапно Ингельс увидел её такой, какой никогда не видел прежде: сбитой с толку сновидениями и интуицией мужа, ставшей ещё более отчуждённой из-за тревожной и непостижимой связи между ним и её сыном. Ингельс вдруг понял, почему он всегда чувствовал, что она была счастлива, когда тот уезжал из родительского дома: только так она могла вернуть себе мужа. Ингельс взял пальто из прихожей и заглянул в столовую. Они не двигались: отец смотрел на огонь, матьна стол.
Увидимся, сказал Ингельс, но единственным звуком в ответ ему было потрескивание горящего полена, рассыпающегося на угольки.
IV
Он смотрел телевизор. Движение цветных точек складывалось в формы. За окном небо притягивало его взгляд, напряжённое, тяжёлое, неминуемое, как гром. Ингельс записывал слова.
Позже он плыл сквозь чудовищную тьму; мерцающие сферы медленно вращались вокруг него, на одной из них сияла полоса из света; впереди в пустоте Ингельс видел пыль и камни. Кусок металла кружил вокруг Ингельса, как робкая игла, пытаясь уколоть, но вот она извергла пламя и удалилась. Он почувствовал такое глубокое пренебрежение, что оно выглядело как простое безразличие. Ингельс закрыл глаза, словно сморгнул пылинку.
Утром он написал газетный обзор, находясь в своей квартире. Он знал, что не сможет долго выносить переполненные коридоры в редакции. Слепо пробираясь по этажу, он нашёл Берта. Ингельс смотрел на него с минуту или около того; ибо не мог сразу вспомнить, как тот должен выглядеть.
То, что ты переписал в телевизионном обзоре, было не лучшим твоим решением, заявил Берт.
Да и ладно, махнул рукой Ингельс. Машинально схватив со стола вчерашний номер «Вестника», он поспешил к двери.
Он почти дошел до неё, когда услышал, как редактор кричит в трубку:
Но это не может повлиять на Сатурн и Юпитер! Я имею в виду, он не может изменить свою массу, не так ли?.. Прошу прощения, сэр. Я, конечно, не имел в виду, что разбираюсь в астрономии лучше вас. Но возможно ли изменение его массы?.. Что, и траектории тоже?
Ингельс усмехнулся, глядя на толпу журналистов, собравшихся вокруг стола редактора, на их восхищённые лица. Они будут в восторге, когда он вернётся. Ингельс вышел из редакции.
Сквозь извивающиеся толпы, вверх по ступенькам, в пространство кроватей и туалетных столиков, похожих на улицу из тесных спален, стены которых были удалены волшебным образом.
Могу я поговорить с управляющим? обратился он к человеку, вышедшему ему навстречу. «Вестник Брайчестера».
Управляющий был молодым человеком в бледном изящном костюме, с длинными нестриженными волосами и улыбкой, которую он вытянул вперёд, словно для осмотра.
Я слежу за сюжетом, объяснил Ингельс, показывая своё корреспондентское удостоверение. Похоже, когда ваш мебельный склад был театром, одно помещение сдавалось в аренду астрономической группе. Мы думаем, что их записи всё ещё здесь, и если их можно найти, они представляют огромный исторический интерес.
Звучит любопытно, сказал управляющий. Где они предположительно находились?
В комнате где-то на самом верху здания.
Конечно, я готов помочь.
Мимо прошли четверо мужчин, неся в фургон обломки расчленённой кровати.
По-моему, когда-то на самом верху здания было несколько офисов. Но сейчас мы ими не пользуемся, они заколочены. Будет очень трудно открыть их сейчас. Если бы вы позвонили, я мог бы привлечь несколько человек.
Меня не было в городе, сказал Ингельс, поспешно импровизируя теперь, когда его планы пошли наперекосяк. Когда я вернулся, то нашел эту историю у себя на столе. Я пытался дозвониться раньше, но не смог. Должно быть, это дань вашему бизнесу.
Старик, один из грузчиков, сидел на стуле рядом и слушал; Ингельсу не хотелось лишних свидетелей и он желал, чтобы грузчик поскорее ушёл.