А потом она действительно уехала и больше не возвращаласьдаже ради клада.
Кошки еще заглядывали иногдасверкали зелеными глазами-фонариками, прятались от ночного ветра в углах и на перекрытиях, ловили исчезающих мышей.
«Ты мнея тебе», - думал сарай.
Блейк подобрал уголек, нарисовал на стене котакривоватого, но самодовольного и наглого. Кот моргнул и прошелся по камням туда-сюда, разминая лапы. Изогнул слишком длинный хвост.
Кот очень долго был ничемждал, пока сможет воплотиться хоть кем-то, на самой границе реальности. Иногда даже приходил к людям в снахбезымянный и бесформенный, но они забывали о нем к утру.
Кот не был привередлив. Его устраивала нынешняя форма.
«Он умеет мурлыкать?» - спросил сарай.
- Наверное, - Блейк пожал плечами, подошел ближе и погладил кота по чернильной изогнутой спине.
Тот моргнул круглыми глазами, встопорщил усы, мурлыкнул на пробу.
- Надо дать ему имя.
«Том. Пусть будет Том. Когда-то здесь жил один такойрыжий и полосатый».
- Пусть будет Том.
Хорошее было имяосновательное и в меру добродушное.
Блейку оно нравилось.
Сарай скрипнул покосившейся дверью, хрустнул чем-то деревянным.
Блейк зашел внутрьна полу, под сломанной старой половицей, поблескивал металлическим углом ящик.
Сарай очень гордился им, берег до последнего, пока еще надеялся, что в этом есть хоть какой-то смысл.
В ящике лежала старая тряпичная куклаодин пуговичный глаз почти оторвался и уныло свисал внизнесколько стеклянных бусин, рассыпающийся на части пластиковый цветок, посеревший от пыли и времени, и письмо «мне через десять лет».
«Оставь меня», - сказала куколка с истинно королевским достоинством.
Блейк не стал ее трогать, взял только письмо.
«Нравится?» - спросил сарай с затаенной гордостью и в тайной надежде на похвалу.
- Королевский клад, - соврал ему Блейк. Не хватило духу ответить честно.
«Тогда, может, доплатишь еще стишком? Хотя бы коротким».
Сараю не нравилось выпрашивать, и он делал это коряво и неуклюже.
- Доплачу.
Стихов Блейк почти не знал, и вспомнилось ему только одно:
Тигр, о, тигр, светло горящий,
В глубине полночной чащи...
Он вернулся к Саймону, разворачивая письмо на ходу.
- Нашел сокровище?беззлобно усмехнулся тот.
В письме были мечты о большом городе, и девочка с красивым, каким-то цветочным именем - Эмили, наверняка мертвая уже. И упоминание о Зеленой Заводисовсем короткое, но оновпервые за долгих три последних года, пахло безопасностью и жизнью. И прохладой.
- Королевский клад.
- Ну-ну. Ты вообще думал, что будешь делать, когда доберешься до воды? Останешься жить в горах?в вопросе звучало искреннее любопытство, и Блейк ответил. Не было смысла скрывать:
- Нет. Отдам, что отжило, и двинусь дальше.
- Куда дальше? Умирает же все.
- Не все. Есть еще оазисы.
Жизнь, которую Земля все еще держала в ладонях, но об этом Блейк говорить не стал. Побоялся, что Саймон станет смеяться.
- А ты дойдешь до них вообще?
- Не знаю.
Он умел находить остатки воды: по запаху, по слухам, которые выспрашивал у ветра, и едувыторговывать у осыпающихся зданий. Но случиться могло всякое.
- Какой-то ты совершенно неправильный человек.
- Почему?
- Я даже не знаю, с чего начать.
Дальше они долго шли в молчании.
В канаве возле небольшого высохшего перелеска они нашли маленькую тень, умиравшую под палящим солнцем.
Обычно такие как Саймон своих мелких ели, если находилите были для них лакомством.
Блейк, в общем-то, не собирался ему мешать и лезть со своими порядками и своей моралью.
Хотя маленькую тень было немного жаль. Все вокруг умиралоиногда медленно, иногда мучительно, иногда и то и другое сразу. Громадный веник смерти мел по земле, сметая воду и жизнь, и оставались крошечные островкизерна, чтобы прорасти в будущем.
Ну или не прорасти.
Блейк достаточно в жизни посадил семян, чтобы пониматьпрорастали далеко не все.
Саймон тень не съелбережно поднял, покачал в ладонях. Он боялся коснуться ее собой настоящим, она была слишком для этого слаба. Ей нужно было наесться, отоспаться где-нибудь, где ее не тронуло бы солнце.
Но Саймон ее нести не мог.
Он смотрел на Блейка совсем как человек: с затаенным страхом, с отчаянием.
Блейк не заставил его просить:
- Положи ее в мою тень. Подождем немного, может, оклемается.
Саймон передал ее, как величайшую драгоценностьтак обычно Блейку отдавали птенцов. Как правило, тоже умирающих.
Они ни разу у него не выживали.
Маленькая тень ворочалась, хрипела где-то за границей слышимости.
Блейк накрывал ее ладонями, капал на нее каплями пустотувсю, которую мог в себе найти: память о друге, который ушел, и о мире, которого больше не было.
Маленькая тень благодарно вздыхала в ответ. Пустота унимала ее боль.
Саймон сидел рядом, угрюмо молчал, почти полностью втянувшись в тело и свесив на грудь светловолосую голову.
Блейк молчал тоже, и ждал.
- Спасибо тебе, - сказал ему наконец Саймон.
- Не за что пока.
- За участие.
Странно, что он его ценил. И вообще мог говорить спасибо.
- Я слишком долго прожил с людьми. Очеловечился. Знаешь, мы врастаем друг в друга. Все мыузнаем понемногу, по чуть-чуть. А когда узнаешь кого-то, он становится твоей частью. И получается, что ты состоишь уже не только из самого себя. И в тебе, например, восемьдесят процентов тебя, а еще десять процентов родственников, плюс еще пять любимой собаки, ну, и друзей по мелочи.
- В тебе не восемьдесят процентов тебя.
- Ага. Пожалуй, намного меньше.
Маленькая тень захрипела и задергалась, но потом успокоилась снова.
- Она слишком слабая, не может даже уйти за Грань, - шепотом сказал Саймон. Голос был как шуршание песка в пустыне.Она просто умрет. Исчезнет.
Блейк не перебивал его и ни о чем не спрашивал.
- Как думаешь, там - после смерти - для таких, как мы, что-нибудь есть?
- Я не знаю.
- Соври что-нибудь, - попросил Саймон.
- Там ночь. Безграничная и беспросветная, и в ней только маленькие пятнышки звезд. И можно простираться насколько захочешьдля этого совсем не нужен свет. Там прохладно, тихо, спокойно. И Пустота поет колыбельную.
Блейк говорил долго и вдохновенно, и Саймон слушал его, не дыша.
А потом он закрыл лицо ладонями и разрыдался.
Маленькая тень умерла, так и не дожив до заката.
***
От нее ничего не осталосьтакие, как она, умирали бесследно. И у других теней провожать их было не принято. Но Саймон, видимо, действительно слишком долго жил среди людей.
- Спой ей что-нибудь. Напоследок, - попросил он.
Блейк спел что-то из Боуи. Путаясь в словах и наверняка безбожно фальшивя, но никто не жаловался.
Даже ветер, присевший отдохнуть на мертвую ветку.
Саймон молчал, не перебивал, и только когда Блейк закончил, сказал:
- Пойду пройдусь.
Он оставил тело валяться у дороги, как бесполезный мешок, метнулся в ночь, в темноту, охватив горизонт краямивскипел угловатой, беспокойной чернотой где-то на самой границе гор.
Блейк не слышал его вой и его плаччеловеческое ухо не различало, как плачут тени, он просто чувствовал: больную, безнадежную пульсацию. Горечь в воздухе.
Блейк ждал и не жаловался на остановку.
Привычно огородился веревкой и лег.
Мертвецы заскочили совсем ненадолго, покружили рядом и разошлись намного раньше обычного.
Саймон вернулся за час до рассвета. Неуклюже влез в телоугловато и дергано поднял его на ноги и, шатаясь, побрел к кругу.
- Впусти.
Блейк без слов расцепил веревку.
Саймон подгреб его к себе, обернул чернотойласковой и прохладной, и задрожал.
- Ненавижу эту вашу человечность. Хуже заразы. Живешь, даже не думаешь, что подцепишь. Игнорируешь симптомы, утешаешь себя, что все в порядке. А потом - р-рази становится поздно. От нее даже не лечат.
Блейк вздохнул, вывернулся в его руках и погладил по краешку.
Угольки глаз чертили в черноте светлые дорожки.
Саймон-тень плакал, истекая болью.
- Время лечит, - сказал ему Блейк.
- И много его надо?Саймон свернулся вокруг него плотнее.
- Не знаю.
- Я тоже когда-нибудь умру.
Странно, что он это сказал.
Он был тенью, и очень сильной, и должен был уйти за Грань вместо смерти.
- Все, что может быть разрушено, однажды будет разрушено, - добавил он.
- Пожалуй, - Блейк не видел смысла с ним спорить.
Саймон повернулся, уткнулся лбом ему в плечо:
- Знаешь, о чем я буду думать, когда это случится?
- Нет.
- О том, какая хорошая получилась жизнь. Надеюсь. Очень человечно, да?
Блейк пожал плечами:
- Не только люди хотя прожить счастливо.
- Ты слишком много общаешься со всякой потусторонней ерундой, - недовольно добавил Саймон.Стал совсем как мы. В тебе почти не осталось страха. Для человека это вредно.
На следующий день, ближе к вечеру на них напали.
С самого утра у Блейка было дурное предчувствие. Ветер приносил запах смерти и гари, и один дурной знак сменялся другим.
Но дорога в горы вела одна.
- Что-то случится, - сказал Саймону Блейк.
За себя он не боялся, не умел.
У него в запасе было довольно много удачис ним часто делились. Брошенные грузовики, рассыпающиеся дома, забытые игрушечные машинки. Все, кому она уже была ни к чему, выменивали ее на истории и подарки, на камушки, пахшие водой и простое человеческое внимание.
- Справимся, - ответил ему Саймон.
Его подстрелили на перекрестке. Дорогу в горы как граница пересекала колея поменьше, которая вела то ли к какой-то частной гостинице, то ли к тюрьме.
Следом за первой пулей по асфальту чиркнула вторая.
Почувствовав запах новостей, прилетел ветерпосмотреть, что происходит. Беспомощно покружил вокруг.
Блейку повезлона это ушла почти вся удачаего взяли живым, уже после того, как в его пистолете закончились патроны.
Рослый и очень худой мужик выскочил на перекресток, в два прыжка оказался рядом и двинул кулаком в лицо.
Быстро - Блейк не успел ни защититься, ни увернуться.
Где-то в районе переносицы взорвалась бомбаяркой, ослепительной вспышкой света.
И как это часто случалось, после света наступила темнота.
Его притащили в какой-то подвал.
Над головой с потолка, криво подвязанные на веревки, свисали костикошачьи, собачьи и человеческие. Кое-где на них еще оставалось мясозасохшее и побуревшее от времени.
Вокруг толпились мертвые, таращились вперед пустыми глазами.
У входа, стараясь не смотреть в его сторону, стояли двое мужчинв грязной армейской униформе, с оружием наперевес. У одного была беретта Саймона. Даже в полумраке комнаты было заметно, как побелели костяшки рук.
Возле железного стола, к которому был привязан Блейк, суетился сутулый худой человек в кожаном фартуке.
Фартук был сшит криво и небрежно, неровными лоскутами. На одном из лоскутов красовалась татуировкакакая-то крохотная птица, немного похожая на ласточку.
Птица недовольно подрагивала и морщила выразительный клюв. Ей не нравилось соседствовать с пятнами крови.
В волосах у человека торчали перья, палочки и кости.
Часть перьев были живые, часть мертвые, как будто их подбирали с земли все, без разбора.
Блейк снова посмотрел на охранников.
- Они тебе не помогут, - человек в фартуке достал нож и точильный камень. Принялся точить со скрежетом.
Нож взвылон был хорошим охотничьим ножом и еще помнил время, когда им хвалились перед друзьями.
Он считал, что с ним нельзя так обращаться.
В общем-то, Блейк его понимал.
Точил человек в фартуке из рук вон плохо.
- Почему не помогут? Нормальные же вроде люди?спросил Блейк.
«Нормальные люди» вздрогнули почти одновременно.
- Я им не разрешаю, - добавил человек в фартуке.Им нельзя. Они не понимают.
- Чего не понимают?
- Главного. Важного. Того, что только я знаю.
- Ты говоришь как псих, - честно сказал ему Блейк.
Человек в фартуке ударил его наотмашьхлестнул тыльной стороной ладони. Резко и больно, походя.
- Я один знаю, где вода. Я чую, только я. Один.
Мертвые кружились вокруг него, слонялись, как сомнамбулы.
Бессильно царапали прозрачными пальцами.
Человек в фартуке был таким же, как Блейккрупицей дара в бесконечном море ебанины.
Разве что ебанина была другая.
С точки зрения Блейка, довольно уродливая.
- Так себе талант, - честно сказал он.
Раньше это умели почти всеискать воду. Пока еще не было карт, телефонов и сигналов GPS. А потом позабывали за ненадобностью. Стали называть даром.
А на самом деле просто воспитывать своих детей нужно было правильно.
Блейку иногда казалось: апокалипсис для того и случился, чтобы все, кто забыл себя, вспомнили.
Ну, или вымерли.
Хотя человек в фартуке выживал вполне неплохо, убивая других.
Они ему не мешали, его мертвые. Он их не видел.
- Я позову воду сюда, к нам. Подобное к подобному. Дождь к крови. Я позову, и вода вернется. Я позову.
Блейк сильно в этом сомневался. Вода бы не услышала.
Она ушла в горы, и на тех, кто не успевал за ней, ей было плевать.
- Я единственный способен на чудо, и все слушают меня. Все-все теперь слушают меня.
Человек в фартуке был одержимым и однозначно поехавшим, и никто не объяснял ему, что способность творить чудеса еще не давала права вдобавок к чудесам творить хуйню.
Хотя, наверное, даже если бы ему объяснили, он все равно не стал бы слушать.
Где-то за серыми, грязными стенами догорал день. Со спокойным достоинством того, кому не суждено было повториться. Его утешало то, что после него наступит ночь, а потом еще один день.
Мертвецы Блейка в этот раз пришли раньше, оттеснили остальных, сгрудились вокруг человека в фартуке, подталкивая друг друга локтями.
В воздухе пахло смертью и застарелой болью.
Ветер бессильно бился об крышу, где-то там, наверху.
Сквозняк трогал ледяными пальцами развешанные вокруг кости, и они тихо перестукивались.
Что-то должно было случиться.
Блейк это чувствовал. Он не боялся.
Гасли последние лучи солнца, и темнота сгущалась, пропитывалась чем-то электрическиможиданием, предчувствием крови.
На стене вырастала рогатая тень - медленно, неотвратимо. Разгоралась угольками глаз.
Она тянулась от ног одного из охранников.
Этот охранник больше не был настоящимон стал просто оболочкой, очередным кем-то. Мешком, который тень таскала с собой, чтобы было кому ее отбрасывать.
Мертвые смотрели на нее, беспомощно раскрывали и закрывали рты, как выброшенные на берег рыбы.
Тень подняла беретту руками охранника, сняла с предохранителя и выстрелила почти в упор.
Еще раз и еще.
Человек в фартуке споткнулся, будто налетел на невидимое препятствие.
Недоверчиво посмотрел сначала на Блейка, потом на окровавленный нож в своей руке.
Струйка крови текла из простреленной груди, внизтонким ручейком, аккуратным и каким-то безобидно трогательным.
Человек проследил за ней взглядом и осел вниз, на колени.
Тихо и жадно перестукивались кости у него над головой.
Мертвые опускались вниз, тянулись к крови губамиони были голодны.
И Блейк знал, что они не отстанут, пока не насытятся.
- Я за тобой вернусь, - сказал Саймон и приставил пистолет к своему виску.
Последний выстрел в замкнутом пространстве прозвучал оглушительно, но после все стихло.
Саймон пришел за Блейком через час - в новом, заляпанном кровью теле. Светловолосом и голубоглазом, как и предыдущее.
Он вернулся сытым, довольным, налившимся чернотой и напитавшимся смертью.
Мертвецы сторонились его, разбредались, кто куда, оставляя недоеденный, неестественно вывернутый труп человека в фартуке на полу.
- Я нашел мешок риса, несколько банок консервов и целую бочку воды.
Саймон двигался еще рвано и неуклюже, явно пытаясь привыкнуть к новому телу.
Едва не порезал Блейка, освобождая от веревок.
- Хорошо, что есть рис, - сказал тот. - Можно помянуть мертвых.
- Не жалко?
- Нет. Консервы же останутся.
Через два дня они пришли в горыпо дороге, которая превратилась в едва заметную заросшую тропинку.
На ней росла травапосле бесконечных миль мертвой земли, в затерянном уголке, про который люди забыли и который у них не хватало сил найти.
Блейк опустился на колени, уткнулся лицом и вдохнул полной грудью.
Трава пахла одуряющее. Сыростью и жизнью.