* * *
Сонечка Опочинина отвернулась от письма, окинула рассеянным взглядом огромный дортуар и начала покусывать перо, раздумывая: не забыла она ли чего? Про башмаки и корсет надо будет ещё повторить особо, тут уж манкировать никак нельзя! Ну что же такое: все подруги из её дортуара получают из дома по двадцать, а то и по тридцать рублей, посылают купить себе первоклассные духи да мыло, да кружевные платки по полдюжины, а ей матушка до последнего времени больше семи рублей никак не собирала! Это оскорбляло Соню, она замечала, что девицы часто перешёптываются за её спиной и высмеивают её дешёвый корсет с деревянными пластинами, которые ломаются и царапают кожу, её обувь, плохой одеколон! Ах, как же мамаша невыносима со своими вечными призывами к экономии! Ей не понять, что она, Сонечка, уж не девчонка, а барышня; да и какое ей дело до стеснённых обстоятельств семьи, на что намекают мамаша и сестра в каждом письме! Наверняка ведь можно что-то продать, заложить
Что, Сонюшка, всё у маменьки денежки вытягиваешь, да вытянуть не можешь? прозвучала над её ухом грубая насмешка.
Соня вздрогнула и поспешно прикрыла исписанный лист.
Какая ты злюка, Ариша! Суёшь нос не в своё дело! Да я о деньгах и не заикалась даже
Ну да, рассказывай! Все уж знают, что ты из кожи вон лезешь, лишь бы не узнали, что ты бедная! Ну, сознайся уже, ваше сиятельство, что там жеманничать!
Соня вспыхнула до корней волос и резко поднялась. Она никогда не знала, что сказать в ответ Арине Зотовойпорывистой, грубоватой, злоязычной девице. Арина была совсем некрасива и неизящна: большого роста, с огромными ступнями и крупными кистями рук, нескладная, угловатая. За смелость и привычку дерзить всем подряд, начиная с подруг и заканчивая классной дамой, Арина получила прозвище «отчаянная». Остальные девушки втихомолку считали её страшно некомильфотной, однако опасались с ней связываться: Зотова была дочерью армейского полковника, по-видимому, ужасного мужлана; тот не имел сыновей и, по рассказам Ариши, растил её, точно мальчишку. В детстве она вовсю проказничала с крестьянской ребятнёй, дралась и лазила по деревьям. С тех пор, как Арина оказалась в Смольном институте, ни одного дня не проходило, чтобы она не затеяла ссору с подругами, не надерзила классной даме, не задала «неудобного» вопроса учителю. Вероятно, её давно бы выкинули из Смольного, будь на то добрая воля классных дам или инспектрисы, но не так-то просто было выключить воспитанницу из института без дозволения императрицы.
И всё-то вам только бы представляться! Вот ты богачкой прикидываешься; Маша делает вид, что тётка её сюда учиться направила, а не спихнула, как обузу. Ох, до чего вы все бесхребетные! Нет смелости признаться, правду сказать. Вот возьму сейчас, да и прочту вслух, что ты там мамаше пишешь.
Арина решительно встала и направилась к табурету, который Соня использовала, как письменный столнеоконченное письмо оставалось там. Сонечка бросилась ей наперерез, но высокая, сильная Арина легко отпихнула её в сторону и схватила письмо
Отдай, не смей! Ты злая гадина! кричала Соня, боясь разрыдаться. Почему, ну почему она никогда не может как следует дать отпор этой грубиянке?
Не надо, Ариша Ну что тебе до этого письма? поддержала Соню её близкая подруга, Маша Карнович, самая красивая девушка не только в их институте, а, как думали воспитанницы, во всём Петербурге. В ответ Арина Зотова лишь расхохоталась и развернула-таки злосчастное письмо. Обычай в Смольном был таков, что ни одно послание воспитанницы к родне не могло быть отправлено, минуя цензуру в лице классной дамы, но почти все девицы к старшему классу умели обойти этот порядок. Во всяком случае, Соня отнюдь не желала, чтобы её требования к матери были прочитаны во всеуслышание. Ведь тогда они поймут, как тяжело ей изворачиваться из-за каждого гроша, прикидываться, что её семья занимает прежнее блестящее положение в столице
Отдай! требовательно проговорила она и потянулась за письмом. Арина, громко смеясь, подняла руку над головой; сзади на неё налетела верная подруга Маша и попыталась отобрать листок. Соня уже и согласна была, чтобы письмо просто порвали, ничего, она напишет новое
Хватай её, велела она Маше.
Воспитанницы Смольного сцепились друг с другом, вероятно, дортуарная дама не могла не услышать шум и визг; их непременно наказали бы за столь неподобающее поведение, если бы за спиной Сони не раздался голос, прозвучавший негромко, но очень ясно:
Прекратите немедленно.
* * *
Всхлипывая и тяжело дыша, Сонечка обернулась; на её счастье, это оказалась ещё одна воспитанницакняжна Алерциани. Она только что вернулась в дортуар после занятия с учительницей музыки.
Арина, перестань же, повторила княжна, и та неохотно, но всё-таки послушалась. Швырнула на сонину кровать смятое письмо, грубо оттолкнула стоявшую рядом Машу и направилась в дальний угол дортуара.
Спасибо Она ненормальная, просто даже гадкая Я её ненавижу, бормотала Соня. Во время возни с Ариной её передник съехал набок, волосы растрепались. В этот миг дверь распахнулась, и на пороге появилась дортуарная дама m-lle Щеголева.
Что здесь происходит?! Вы не умеете вести себя пристойно! Кто визжал? Ты, Зотова? Ты, Опочинина? Что с твоим платьем, на кого ты похожа?!
Соня стояла неподвижно; ясно было, что ускользнуть от наказания теперь не удастся. «Только бы, мысленно взмолилась она, не узнала ещё и главная инспектриса, мадам фон Пален Со свету ведь сживёт, да ещё со своей милой улыбкой и показным участием».
Судя по отчаянным глазам Маши Карнович, та думала о том же. Воспитанницы боялись инспектрисы куда больше, чем классных и дортуарных дам. Те были грубы и наказывали, но делали это по обязанности, мадам фон Пален же часто наслаждалась своею властью и не терпела даже намёков на непочтительность.
Простите, мадемуазель, спокойно произнесла по-французски Диана Алерциани. Девицы просто резвились, они и не подозревали, что так сильно шумят. Мы уповаем на ваше великодушие и доброе сердце, а mademoiselles Опочинина и Зотова тотчас приведут себя в порядок.
Приветливый тон, а более всегобезупречное французское произношение княжны Алерциани, как всегда, обезоружили дортуарную даму. Всё начальствоот инспектрисы до классных дамподспудно обожало дочь грузинского князя не только за знатность и богатство, но ещё за рассудительность, спокойный нрав и блестящие успехи в учении. Диана появилась в классе позже всех: её семейство долго жило за границей. В первый же день выяснилось, что она прекрасно знает немецкий и английский языки, а по-французски говорит едва ли не лучше преподавателя. Поскольку французский язык и умение хорошо держаться почитались в Смольном более, чем что-либо иное, Диану мгновенно провозгласили первой ученицей. В дальнейшем княжна многажды подтверждала право на такое звание: она единственная из всех проводила большую часть времени за книгой, хорошо знала русскую орфографию и словесность, была сильна и в истории. И в характере княжны было что-то такое, от чего даже «отчаянные», подобно Арине Зотовой, тушевались перед ней; ни одна из классных дам никогда не повышала на неё голос.
Диану нельзя было назвать красавицей. Она была полной, ступала тяжело, двигалась медленно и слегка неуклюжено вьющиеся чёрные волосы, большие тёмные глаза и белозубая улыбка делали её привлекательной. Не обладая лёгкостью и грацией, она, однако, вовсе этим не конфузилась и ни разу не выказала зависти к институтским les bellesСонечке Опочининой и Маше Карнович.
Девицы Зотова и Опочинина, извольте поправить платья и прически, да поживее! приказала дортуарная дама. И чтобы впредь подобное не повторялось, иначе будете примерно наказаны!
Лишь, когда дверь за m-lle Щеголевой с треском захлопнулась, Сонечка облегчённо вздохнула.
Диана, голубушка, золотая, вот спасибо! воскликнула она и, подскочив к княжне, осыпала поцелуями её плечи и волосы.
Диана, душка, да как же у тебя так получается? вторила Соне Маша Карнович. Ведь не миновать бы нам весь обед у стенки простоять(1) А то и хуже.
Да будет вам, рассеянно ответила княжна Алерциани и, по обыкновению, раскрыла книгу. Соня посмотрела на свою недоброжелательницу Арину: та, как и всегда, не подумала благодарить княжну за заступничество, а вместо этого старательно подвязывала тесёмками съехавшие рукава(2). Соня хотела было снова усесться за письмо, но входная дверь вновь отлетела в сторону, и в комнату ворвалась ещё одна подругаЛида Шиловская. Вид у неё был крайне взволнованный и таинственный.
Mademoiselles, что я вам расскажу! Нет, вы ни за что не поверите!..
Что такое? Говори скорее! тут же заторопила её Сонечка. Остальные барышни столпились вокруг них, и даже Диана подняла голову от книги.
В нашем институте будет теперь новый инспектор!
И только-то? разочаровано протянула Соня. Вот уж интересная новость Что нам за дело до инспектора?
Обязанности инспектора в Смольном были несложными: он наблюдал за ходом учения и, если какой-то из преподавателей заболевал либо покидал институт, заменял их новыми. С воспитанницами же инспектор обыкновенно вовсе не имел дела, а все решения принимались им лишь после одобрения всесильной мадам фон Пален, главной инспектрисы. Формально мадам подчинялась начальнице Смольного, графине Шепелевой, но та, уже глубокая старуха, числилась главой института лишь номинально, а все учебные заботы легли на плечи мадам фон Пален. Это была дама средних лет: стройная, величавая, всё ещё красивая, энергичная. По виду ласковая и приветливая, она, бывало, нагоняла на воспитанниц страху побольше, чем самая крикливая классная дама. Точно в насмешку девицы должны были звать её maman, ибо предполагалось, что за время учения инспектриса заменяет воспитанницам родную мать.
Нет, mademoiselles, этот инспектор вовсе другой, чем прежние! убеждённо провозгласила Лида. Я сама слышала, как он с maman говорил: что, мол, и учить-то нас будут теперь по-новому, и учителя будут всё новые, каких он сам назначит. И экзаменовать он нас будет, так-то! По всем предметам!..
Вот как? переспросила Диана Алерциани. И что же, когда начнёт?
Но предстоящая экзаменовка интересовала Лиду Шиловскую гораздо меньше личности нового инспектора, и вопроса она не услышала.
Ах как хорош собой, девицы! Высок, широкоплеч; глаза у него, точно бархат тёмный А голос! Он как заговорил с мадам фон Пален, так у меня мурашки по коже
Воспитанницы жадно внимали рассказу, а Диана, не дождавшись ответа, разочарованно вздохнула и вновь обратилась к книге. Соня решила кончить-таки и отослать злосчастное письмоне потому, что ей не любопытно было узнать, каков собой этот инспектор, а из-за возможных козней Арины Зотовой.
«Милая маменька, старательно выводила она, а нынче к нам нового инспектора прислали; и Лида говорит, страшно он хорош собой! Мы, прежде чем увидели, готовы его обожать и становиться адоратрисами(3) все как одна. Верно, лишь княжна Алерциани, как всегда, останется безучастною. А ещё Лида слышала, что новый инспектор намерен нас экзаменовать, только я ни капельки не боюсь
Представьте, звенел голосок Лиды Шиловской, к новому инспектору сама императрица благоволит! Мадам говорила: мы-то знаем, что вас ее величество к нам рекомендовать изволили
1) В описываемое время начальство Смольного уже не имело права давать волю рукам, но в ходу были такие наказания, как: стояние в простенках за обедом, сидение за «чёрным столом», стояние в обед за скамейкой и т. д. Наказанные, разумеется, не имели возможности нормально кушать стоя и обыкновенно после такого «обеда» оставались голодными.
2) Костюм институток состоял из платья декольте с короткими рукавами. На голые руки надевались белые рукавчики, подвязанные тесёмками под рукава платья
3) от французского «adorer»обожать
* * *
Из рабочего дневника инспектора Смольного института С. П. Ладыженского:
«Вчера наконец-то проэкзаменовал воспитанниц старшего класса: из французского и немецкого языков, русской литературы и словесности, русского языка. Страшно огорчён и разочарован. Неужели это и есть «первоклассное учебное заведение во всей Российской империи»? Девицы крайне невежественны, пусты и ограничены. Они уж вполне развиты телесно, но их ум и способности будто бы в зародыше. Происходит ли это по вине плохих учителей, или же сама система воспитания в Смольном совсем никуда не годится? Подозреваю второе; впрочем, открытия мои, вероятно, ещё впереди.
Они вовсе ничего не читают, кроме пошлых любовных романов и назидательных творений г-жи Зонтаг (1). Как можно в этом возрасте не знать ничего из русской литературы? Пушкина, Гоголя, Лермонтова им преподают в кратком пересказе, а они твердят всё это наизусть, точно попугаи, нимало не вникая в суть! Они, разумеется, болтают по-французски, но как! Ни одна не смогла порядочно перевести и пересказать даже басни Лафонтена! Их запас слов крайне скуден, а сочинения, представленные мне на французском, более подобают шестилетним детям, нежели взрослым девушкам. С немецким же ещё более худо: мало кто там слыхал о Шиллере и Гёте; читать же сих великих поэтов им отнюдь не под силу! Общедоступной библиотеки не существует: девицы во всё время заняты записыванием и переписыванием уроков; затем, как мне объяснили, они зубрят их на память; времени на чтение у них просто нет! Впрочем, у большинства нет и желания.
А различные естественные науки! Их в институте просто нет как таковых. Ни физики, ни естествознаниядевицам никто не показал не единого физического опыта, ничего из этой области! Нет книг о природе, картинок с изображением животных, гербариев, чучел, коллекций минералов Вероятно, ещё и по этой причине взгляды воспитанниц крайне узки и примитивны, а малейших практических знаний вовсе не имеется. Я, пожалуй, готов и поверить, что, как говорят, институтки не умеют отличить корову от лошади, а французские булки, по их разумению, растут на деревьях!
Ужасно. Жена говорит, я излишне строг к этим невинным созданиям, которые никак не виноваты, что их воспитание столь убого! Но это же девицы из высшего общества! Это будущие фрейлины двора, жены, матери лучших наших людей! К чему они будут способны, покинув свою злополучную alma mater?
Впрочем, я не вполне справедлив. Одна воспитанница старшего класса кажется весьма умною и начитанною девушкою. Однако заслуга института и тут невелика: княжна Алерциани получила дома блестящее воспитание и позже всех появилась в Смольном. Она долго жила во Франции и Англии, отсюда и знание языков, и привычка к хорошей литературе, и широкий кругозор. На фоне прочих девиц она смотрится истинным бриллиантом, но, полагаю, и в кругу передовых, образованных людей не стушевалась бы. С ней чрезвычайно приятно беседовать, однако, увы, я должен направлять львиную долю моих сил и времени на тех, кого надобно спасать от пучины невежества и ограниченности
Итак, мне предстоит провести полное преобразование в институте. Прежде всего, надобно прививать воспитанницам охоту к чтению. Нужны книги, много книг, нужна обширная библиотека. Старого бестолкового учителя словесности гнать в шею; впрочем, учителя русского языка тоже. Девушки не умеют написать трёх слов по-русски без ошибок; ведь так же нельзя!
Второе: ввести преподавание естественнонаучных предметов. Добиться, чтобы воспитанницы проявляли интерес к явлениям природы, животным, сельскохозяйственному труду, географии, путешествиям и проч. Покуда же их не волнует ничто, кроме бесконечных ссор и дрязг друг с другом, а также пошлейшего «обожания», направленного на первый попавшийся объект. Объяснять им что-либо про их дикие понятия чрезвычайно трудно: они конфузливы до крайности и многое понимают совершенно превратно Не стану описывать здесь случай с одной из девиц (кстати, прелестным, золотоволосым и синеглазым созданием), возмутивший меня до глубины души! Моя жена, услышав сию историю, смеялась; позже я и сам остыл и решил, что зря давал волю гневу. Эти девушки рослы лишь физически и по годамневозможно требовать от них поведения, подобающего взрослым людям.
Однако есть во всём этом и подарок судьбыв лице главной инспектрисы Смольного, мадам фон Пален. Мы с нею не только коллеги, она совершенно готова поддерживать меня в трудной работе. Эта дама чрезвычайно чутка, умна и образована; а ещё она, кажется, добра и воспитанниц искренне любит. Мы с ней уж перешли с официального тона на дружеский, зовём друг друга по имени-отчеству. Она вполне расположена к реформам, необходимость которых я объяснил ей подробнейшим образом. Мадам фон Пален не просто согласилась со мнойона деликатно предупредила, что мне придётся столкнуться с ужасной косностью и консерватизмом классных дам и учителей. Ну что же! Вместе с ней мы справимся; учителей же, как и классных дам, можно заменить»