* * *
Возвращался он пешком, затратив на вынужденную прогулку минут пятнадцатьнигде ближе бросить машину не удалосьне рискуя нарваться на штраф или же на гнев здешних обитателей. Однако он не слишком торопился, весь многолетний полицейский опыт кричал, что Никлас на верном пути, и что смерть идиотов Филле и Рулле (да, идиотов, но всё же, что ни говори, людей), не останется безнаказанной. Смущало только лёгкое, почти неощутимое, беспокойство: стариковские пророчества, недоумение криминалиста, нелепость истории о мальчике и его несуществующем другевсё это сбивалось в плотный ком, наподобие переваренной фрикадельки. Ком этот перекатывался на дне желудка и заставлял задавать себе неприятные вопросы. Почему он здесь, вместо того, чтобы пить водку на своей прокуренной кухне? Что он надеется найти на этой улице? И зачем он ищет это, если сомневается в реальности искомого? Но предвкушение близости разгадки и воодушевление охотника, поймавшего свою жертву на мушку, сводили нервозность на нет, горячили кровь похлеще водки, делали и так прозрачный и крепкий осенний воздух ещё прозрачнее, а предметы вокруг чётче и ярче.
Дом, где жил Малыш и его родители находился на исключительно «спальной» улице. В пределах видимости Содерсберга не было ни одного кафе, закусочной или, на худой конец, кебабной. Магазина, из-за витрин которого можно было бы поглядывать на окна верхнего этажа, тоже не было. Пришлось импровизировать и изображать случайного прохожего, увлечённого телефонной беседой. Людей на улице этим пасмурным вечером было немного, Никлас мог не особенно стараться, но всё же предпочёл выглядеть естественно. Он позвонил давнему приятелю, знакомому ещё по школе полиции. Позвонил он по пустяковому поводу, выдуманному на ходу, и не испытывал никаких угрызений совести, отрывая человека от домашних дел. Приятель жил один и вечера проводил однообразно скучно: пил пиво перед телевизором, курил и грустил о впустую прожитых днях. Время от времени Никлас захаживал в гости, они пили пиво вместе в его съёмной квартирке, просматривая древние клипы, а приятель выдавал свои печальные мысли в эфир. То он, противясь воле властного родителя, занимавшего высокий чин в полицейской иерархии, отказался взойти по карьерной лестнице, устланной красной ковровой дорожкойи был дураком! То он не сошёлся с той милой, молодой блондиночкой из муниципалитетану хорошо, не такой милой и не слишком молодой, зато сейчас жил бы, как у Христа за пазухой! А знает ли Никлас, как подскочила сейчас цена на импортную выпивку? И так далее, и тому подобное. Содерсберг давно научился отфильтровывать жалобы друга от действительно занятных историй, которыми он порою разбавлял свои исповедальные речи. Никлас словно прикручивал громкость, наблюдал за когда-то молодыми, а теперь уже давно состарившимися диско-дивами, отключался от своих детективских проблем и просто отдыхал. Звонки по телефону были облегчённым вариантом ритуала «послушай-ка, как я продолбал своё счастье», и всегда случались по инициативе приятеля. Поэтому, когда Никлас позвонил сам, тот немного удивился, но вскоре вернулся в колею, и следующие полчаса Содерсберг поддерживал его монолог нейтральными «да ну!», «иди ты!», «всё так» и сочувственным «я тебя понимаю» Этот процесс совершенно не мешал Никласу поглядывать на верхний ряд окон дома, где жил странный мальчик и его родители. Несколько раз занавески в угловом окне трепетали, будто кто-то в комнате нерешительно выглядывал сквозь щёлочку между двумя лоскутами. Детективу почему-то подумалось, что там и живёт Малыш, а его ожидание объясняется только одной причиной.
Вот оно! Занавески в очередной раз затрепетали, разошись и у тёмного прямоугольника окна (несмотря на темноту, свет в комнате не включали) возникло светлое пятно лица. Пауза, не более нескольких секунд, затем створки распахнулись, и Произошло ли что-то ещё Никлас не мог сказать наверняка, по спине пробежал холодок. Торопливо прощаясь с собеседником, он спрашивал себя: насколько велика вероятность, что поразительно гибкая полупрозрачная фигура соскользнула с крыши в призывно распахнутое окно. Не глядя, Никлас нажал отбой, отключил экран телефона и сунул его в задний карман брюквсё внимание его было приковано к чёрному провалу, откуда неуютно веяло загадкой и дурацкой мистикой. Содерсберг мог поклясться, что ни один человек в мире не сумел бы проделать подобный трюк с проникновением в комнату, если бы сам не стал свидетелем такого проникновения. Он задавался вопросом: не стал ли жертвой игры утомлённого дневными переживаниями сознания, но почти сразу забыл о своих сомнениях, потому что там, на высоте полутора десятков метров начало происходить что-то совершенно невероятное.
Сумерки и фонарный свет позволяли рассмотреть не так много, но достаточно: переливающаяся тень и детский силуэт в её глубине появились в приоткрытом окне. Разтень взмыла вверх и исчезла за коньком крыши. Детектив мог поклясться, что тень плотно стискивала в объятиях мальчика. Не успев даже осмыслить всю бредовость видения, он сорвался с места, перебежал через улицу, проскочив перед самым бампером фургона с рекламой доставки на кузове. Никлас знал, что на последнем этаже каждого дома на этой улице есть технический люк для выхода на крышу. На четвёртый этаж он забежал меньше чем за полминуты, что для его комплекции просто невероятно и, возможно, скажется позднее на сердечной мышце. Плевать! Задыхаясь и сипя, Никлас толкнул крышку люка, та подскочила на полсантиметра и вернулась на место. На какой-то миг Никласу показалось, что крышка заперта на замок, но тут же рассмотрел, что на месте её удерживает обычная щеколда. Откинув крышку, детектив выбрался на наклонную поверхность крыши.
Подсвечивая себе фонариком смартфона, но всё равно то и дело поскальзываясь на влажной черепице, Никлас преодолел скат крыши и перевалил на другую сторону. Вытяжные трубы, каминные тубы и Ничего? Содерсберг остановился и присел. Какого хрена он забыл на крыше чужого дома этим вечером? Он свихнулся, и Взгляд уловил движение на дальнем краю крыше, за особенно широкой каминной трубой. Мальчик стоял возле тёмной неряшливой груды, которая могла быть как свалкой старой мебели, которую жильцы дома незнамо зачем выволокли на крышу, так и небольшим приземистым домиком? Домиком из низкопробного американского хорора, тут же поправил себя Содерсберг, настолько дешёвого и любительского, что пряники, из которого он был построен, давным-давно высохли, растрескались и грозили рассыпаться кучей крошек Никлас осторожно продвигался по склону, стараясь как можно меньше шуметь, обратившись во взгляд и слух. Мальчик что-то говорил, негромко, неразбрчиво, его высокий голос скрадывался бездонной темнотой, наваливавшейся на крыши домов. Никласу почудилось сначала, что детский голос эхом отражается от лабиринта труб и той чёрной груды, но тут же уловил иную тональность звукаМалышу что-то отвечало. Тоже негромко, речитативом, глухо, как из трубыголос, если это вправду был голос, заставлял ёжиться и вспоминать истории, рассказанные ещё подростком у походного костра. Содерсберг чувствовал, что рубашка прилипла к спине и просто истекает влагой. Никлас достал пистолет и ещё на несколько метров подошёл к Малышу.
Пошалить? Карлсон, а как это? голосок мальчика звучал неуверенно, но дрожал от предвкушения близкой забавы.
У-у-у эао ффу-аа
Где, ты говоришь, он стоит?
Никлас не понял, о чём говорит мальчик. Осветив маленькую фигурку и часть сооружения, возле которого она стояла, детектив увидел, что Малыш смотрит прямо на него. Прикрыв глаза ладонью, мальчик улыбнулся:
А он тоже жулик, как и те двое?
Эууу-аа-оо ошшшааа-ффууо
Никлас шагул вперёд, потом ещё.
Эй, мелкий! Не волнуйся, стой, где стоишь! рука Содерсберга уже почти что ощущала шероховатость ткани свитерка Малыша. Я возьму тебя за руку, и мы спустимся вниз, к твоим родителям
Мальчик отступилл, не позволяя пальцам детектива дотронуться до себя. Повернулся к груде старых досок (они могли быть домиком, когда-то очень давно) и почти что выкрикнул:
Да, Карлсон, он такой же, как они! Давай пошалим!
Никлас ещё пытался ухватить мальчика за руку, шестым чувством осознавая, что этого делать не следует, когда от кучи гнилья и ветоши на него дохнуло холодом и странной смесью запахов. Здесь была лаванда, старое сено, ноябрьская дорожная грязь и ландыш, роза и тухлая селёдка. Никлас отшатнулся, нога соскользнула по ребру черепицы, пытаясь предотвратить падение, он выпустил телефон из рук и, уже шмякнувшись на бедро, начал цепляться за скользкую керамику. Содерсберг проехал мимо большой каминной трубы и затормозил на самом краю крыши, распластавшись словно краб в полосе отлива. Запах догнал его лишь мгновение спустя. Никлас рассмотрел среди вечернего мрака слабое мерцание, небольшое пульсирующее пятно, серое, точь-в-точь рябь помех на допотопных чёрно-белых телевизорах со слабым приёмом сигнала. Не пойми откуда в голове появился образ зависшего в воздухе пухлого человечка в рубашке и старомодных штанишках с помочами. За спиной человечка размеренно вращался винт, помогавший человечку удерживаться в воздухе. Никлас тряхнул головой, прогоняя образ. Мерцание-пятно-запах навалилось на него. «Спокойствие, только спокойствие! Сейчас я вас настигнувот тогда и похохочем» Детектив не чувствовал никакого давления, но щекотание бесплотных пальцев в области живота и подмышек подбросило его подобно увесистому электрическому разряду. В голове, так же, как и прошлый образ, появились слова «низводить» и «курощать». Уже чувствуя пустоту под ногами, Никлас, захлёбываясь от принуждённого хохота, вскинул руку с оружием, ещё пытаясь поймать на мушку пятно, мелькавшее перед ним. Выстрел, второй, захлёбывающийся смех и короткий вскрик перед тем, как Никлас тяжело рухнул на асфальт тротуара
* * *
Малыш-Малыш, как же ты нас напугал
Женщина сидит на краешке детской кровати, крепко держа за руку мальчика, лежащего под одеялом. Она, видимо, взволнована, в отличие от него.
Ну чего вы беспокоились?
Ну а как же иначе? Ну ты подумай сам. Ну что было бы, если бы ты упал с крыши? Хорошо?
Не-а
Ну что было бы, если бы мы тебя потеряли?
Вы бы тогда огорчились?
Огорчились Ты же прекрасно понимаешь, что ни за какие сокровища в мире мы не согласились бы расстаться с тобой.
Даже за сто тыщ миллионов?
Даже за сто тыщ миллионов.
Значит, я так дорого стою
Ну конечно, дурачок ты