Дмитрий ДаниловНа пороге
Сказание о Куохтане
Затянувшаяся простуда выжала меня как лимон. Всё ещё частенько пробирала противная мелкая дрожь, которая выдавливала из тела капли холодного пота.
Вот и сейчас эта дрянь накатила, я почувствовал слабость в коленях, и мне пришлось сесть на скамейку, благо она была рядом. Автобуса было ждать ещё минут двадцать.
Старичок на другом конце скамьи недовольно покосился: похоже, я потревожил его сон. Я присмотрелся: грязноватый плащик, который, вероятно, когда-то был бежевого цвета, истёртая шляпа, как в тех старых фильмах с Аленом Делоном. Одежда, а также седые завитки обмякших и слипшихся волос, осунувшееся лицовсе признаки бездомного или сильно пьющего человеческого существа.
Я отвернулся и, вытащив пачку сигарет, закурил: главное, чтобы он сейчас не начал со мной беседу. Я достаточно прожил в этом городе и видел немало несчастных людей. Здесь, по какой-то странной юридической причуде, а может, в целях экономии государственных средств, сумасшедших, классифицированных как «тихие» или «неопасные для общества», отпускали на все четыре стороны. Некоторые из них просто стояли на одном месте и, за неимением лучшего собеседника, часами разговаривали сами с собой. Одна женщина была известна в городе тем, что целыми днями наводила порядок на улицах, собирая пакеты и прочий мусор, критиковала водителей, если те не пропускали пешеходов, активно делилась своим мнением с прохожими или покупателями в супермаркете касательно качества городской жизни, организации сервиса и проч. Большинство ей не отвечали, однако «активистку» это не обескураживало. Были ещё наркоманы всех возрастов, свихнувшиеся представители разнообразных субкультур: все в пирсинге, с неизменными немецкими овчарками на поводке или верёвкесобаки всегда исхудавшие, с опущенной мордой и в общем похожие на убитых жизнью хозяев.
Старичок завозился; я бросил взгляд в его сторонутак и есть: не вставая со скамьи и перебирая непослушными ногами в грязных, местами рваных кроссовках, он переползал поближе ко мне. Если бы я чувствовал себя лучше, я бы просто встал и отошёл в сторону. Ну что ж, придётся потерпеть похмельные откровения минут пятнадцать.
Он поперхнулся дважды, прежде чем ему удалось извлечь из пропитого горла какие-то звуки. Я не понял, он повторил немного чётче, и я наконец различил: «Добрый день, месье, не мог бы я попросить сигарету?»
Я молча достал пачку и протянул емутам оставалась от силы пара сигарет. «Всего одну, месье» начал он, но я довольно сухо оборвал его: «Берите». «Спасибо, месье»
Я кивнул и, затянувшись, отвернулся.
Он потратил по меньшей мере три минуты, чтобы негнущимися пальцами вытащить одну сигарету. Медленно он заглянул в пачку и, убедившись, что там ещё что-то осталось, бережно убрал её в карман своего видавшего виды пальто.
Некоторое время он просто курил, прикрывая глаза, и я уже было поздравил себя с тем, что мне удалось избежать разговора «за жизнь», но тут он словно проснулся, его глаза открылись, и, глядя прямо перед собой, он сказал довольно внятно: «Какой хороший день».
Я не отреагировал, внутренне молясь о том, чтобы автобус пришёл поскорее.
День и вправду был хорошпоздний октябрь, но тепло всё ещё не хотело уходить. Солнце грело мне щёку, и я с удовольствием впитывал это тепло, чувствуя себя, наверное, как игуана на камнях.
Тогда была такая же осень. Подумав немного, он добавил: В тот год
По крайней мере от меня не требовалось участия в разговоре, я начал поневоле прислушиваться.
Вас тогда ещё здесь не было. Я слышу, что вы иностранец. Вы скажете, что догадаться несложно. Но я вам тогда отвечу, что я не только могу сказать, что вы не отсюда. Я могу довольно точно сказать, из какой части Европы вы приехали и что вы прожили здесь года три-четыре.
Я взглянул на него с любопытством: похоже, что это был не обычный старичок. «Откуда вы это знаете?» сам собой вырвался у меня вопрос.
Он медленно повернул голову, посмотрел на меняна секунду в его глазах промелькнуло нечто похожее на надменность и тут же исчезло, скрывшись за тяжёлой мутной пеленой безнадёжности, которая так часто встречается в глазах бездомных. Он отвернулся и вновь уставился в точку где-то на противоположной стороне улицы. Помолчал секунду и задребезжал вновь:
Вы думаете, я обычный бездельник, всю жизнь проживший на пособие, алкоголикнегодный человек.
Внешняя вежливостьстрогий обычай в этой стране, потому я поспешил прервать его: «Ни в коей мере, месье, я»
Он продолжал, не слушая:
Я не виню вас и сам так подумал бы, если бы всё ещё был тем, кем был раньше. Я работал в полицейском департаменте города. Занимался нелегальными и легальными иммигрантамисобаку съел на этом деле. Потому и определить на глаз, откуда человек, кто он, что он здесь делает и сколько пробыл в стране, мне не сложно. Натурализацияпроцесс долгий, занимает время, меняет сознание, привычки и ломает человека, конечно. Ну да что поделаешь, сам выбрал.
Тут он остановился, вытянул пачку, с некоторым колебанием вытащил последнюю сигарету, смял пачку, но не выбросил её, а неловким движением затолкал назад в карман.
Да, осень стояла тёплая, день был прямо как сегодня и
Конец фразы не поддавался расшифровке, так как именно в этот момент он прикуривал от исцарапанной красной зажигалки с надписью Rhino, смешно прищуривая при этом один глаз.
Я тогда выехал с напарником по адресусоседи донесли на какого-то парня, утверждали, что он нелегал. Мы были обязаны проверять подобные сведения, хоть большей частью они и оказывались пустышками, за исключением того случая, когда мы с Жан-Пьером случайно накрыли одного чёрного, который занимался расфасовкой кокаина в своей квартире. Помню, нам ещё пришлось долго за ним гнатьсяпо садикам и через заборы, он сиганул прямо с балкона второго этажа. В конце концов, я отобрал мотоцикл у какого-то парня, ждавшего с ним начала урока возле автошколы в Белльвю. На мотоцикле я того чёрного догналон запыхался настолько, что, когда я его толкнул, он просто упал на землю и так и лежалхватал ртом воздух, как рыба на берегу. Вот. Он остановился, словно прокручивая в голове невидимую киноплёнку фильма своей памяти, прокашлялся и неожиданно сильным голосом продолжил: Вы, конечно, помните из статей в газетах и Интернете описание эпидемии особого гриппа, убившего несколько сотен людей в городе пять лет назад.
Я не ответил. Да, впрочем, он этого и не ждалего мозг уже заправил киноплёнку в проектор, и мне подумалось, что он потому и сидит так, уставившись в точку, что кадры из прошлого мелькают перед его глазами.
Так вот, мёртвых было не несколько сотен. Их было несколько тысяч. Он затянулся окурком сигареты, отбросил его и взглянул на меня. Я автоматически полез за новой пачкой и, вытряхнув на ладонь несколько сигарет, протянул ему. Он взял их со странной смесью почтительности и надменности. Это был однозначно забавный старичок.
Про это в газетах, конечно, не писали, и даже в Интернете не было ни слова. Как и о том, что ещё несколько тысяч скончались в течение нескольких дней позднее. Как власти кантона с этим справилисьточно не знаю, но рты заткнули всем, кому можно. Вполне официально город был заблокирован, изолирован, объявлен заражённой зоной. Говорили, что власти обрезали все телефонные линии, линии Интернета. Полицию не привлекалиэтим занимались армейцы. И это я знаю навернякасам видел парней из Альпийской дивизии на блокпостах на выезде из города. Эти ребятаединственная по-настоящему боеспособная единица всей федеративной армиинастоящие животные, говорю вам. Он снова отвлёкся, а затем продолжил: Однажды нас вызвал владелец барая тогда ещё патрулировал улицыс жалобой на нескольких «альпийцев» на отдыхе. Они начали крушить мебель, задирать посетителей бара и по ходу дела бить морды друг другуне поделили девицу. Нас выехало пятнадцать человек на четырёх машинах, ноя буду не яэто нам не помогло: шестёрка «альпийцев» вооружилась своими ремнями, намотанными на руку, и крепко нас отделала. После этого они вывалились на улицу и продолжили вечер, а трое из нас попали в больницу.
Странная улыбка прорезалась под его нависшими клочьями белыми усами, как будто ему нравилась идея лежать в больнице после драки. Он помолчал, медленно помял в набухших пальцах очередную сигарету. Мне стало ясно, что ему нелегко было заставить память переключаться с сюжета на сюжет. В конце концов он справился, но, видимо, это усилие отобрало у него немало энергии, и его голос снова стал слабым и задребезжал, как старая пластинка.
И мобильные не работали. Спутниковая связь, телевидениевсе эти вещи были заглушены. Грипп! Чёрта с два! Это была официальная версия. Очень удачная. В тот год и вправду была эпидемия свиного гриппа. А в городе якобы вывелся особый, сверхопасный вид такого гриппа.
Я слушал с возрастающим интересом. Быть может, из этой трепни я смогу сделать статью или фельетон. Давненько шеф не выпускал мои вещи в печать, даже в районном издании. Жаль только, я не взял с собой диктофон.
Эпидемия, о которой говорил старичок, наделала в своё время немало шума, но он сошёл на нет почти сразу. И власти, безусловно, тому способствовали. Я напряг память. В Интернете тогда писали, что связь с городом была потеряна на несколько дней, что кто-то объяснял невозможностью осуществления технической поддержки в условиях полного карантина, кто-тоусилиями властей, пытавшихся избежать паники. По итогам эпидемии около восьмисот человек были объявлены умершими от вируса. Буквально через несколько дней тема исчерпала себяеё затмила новая гражданская война в России, разбившая страну на несколько частей и де-факто превратившая Дальний Восток в вассальное княжество Китая, не преминувшего воспользоваться ситуацией и введшего войска «с односторонней миротворческой миссией».
Старичок выпрямил сгорбленную спину, точнее попытался, отчего снова стал выглядеть надменно:
Не знаю, сколько человек умерло в тот год от гриппа, но то, что большинство мёртвых пришлось на то октябрьское воскресенье, тому я живой свидетель. Один из немногих живых.
Усмешка вновь приподняла его усы, только она получилась кривая.
И большинство из них сидят в психбольнице в Живых Водах. Точнее лежат. И крепко привязаны ремнями.
Тут он захохотал, точнее заскрежеталтихо и злорадно, я вздрогнул: в жизни не слышал подобного смеха. Он напоминал звук, издаваемый ржавым куском железа, который трут о камень, только тише.
С напарником мы подъехали туда сразу после полудня. Это в квартале Слияниятам, где сейчас стройка. Старые дома обрушилисьникто в них жить после того дня не хотел. Солнце вот так же слепилознаете, такое же осеннее солнце, которое больше светит, чем даёт тепла. Поднялись на пятый, самый верхний этаж. Перед этим бросили монетуЖан-Пьер выиграл и поехал на лифте, а мне пришлось топать пешком. Когда я поднялся, он уже разговаривал с соседкой нашего парня. Соседка нам посочувствовала. Сказала, что встретила нелегала на выходе из подъезда минут десять назад.
Мы ещё раз бросили монетуя опять проиграл, ха! мне выпало выбежать на улицу и осмотреться, а Жан-Пьеруждать, удобно расположившись в квартире нашего «подопечного».
Я вышел из дома, остановился на маленьком перекрёстке и стал глядеть по сторонам. Поднял глаза на балкон, где только что стоял с Жан-Пьером, и увидел, что он машет мне руками, как семафор, и указывает куда-то в сторону реки.
И вправду, я увидел молодого человека, подпадавшего под описание того, кого мы искали. Среднего роста, тёмные волосы, нос с горбинкой, лицо слегка осунувшееся. Не поймёшь, не то музыкант, не то нарик. В руках пластиковый пакет из супермаркетавидно, ходил за жратвой. Этот балбес шёл прямо на меня. Я даже не стал дёргаться, просто решил стоять и ждать, пока он пересечёт улицу со стороны реки и подойдёт ко входу в дом.
И тут у меня голову, знаете ли, прихватило. Мы накануне отметили рождение ребёнка у сослуживца, и я решил былону вот, запоздалое похмелье, «с парашютом». Ну ничего, придётся потерпеть, думаю, счас этого скручу, посажу в машину, а потом по дороге в участок в аптеке прикуплю чего-нибудь.
Паренёк в то время как раз дошёл до середины перекрёстка. Тут он поднял глаза на меняну, мне так показалосьи застыл посредине улицы как вкопанный. Я рванул к нему, несмотря на то что башка трещала, как же, счас ты от меня уйдёшь, милый. Чёрта с два!
И тут я увидел, на что пялился парень и, как догадался уже потом, на что мне махал Жан-Пьер. Сначалатень. Я не обратил бы внимания, да облако набежало, мало ли. Но уж очень плотная тень была и двигалась слишком быстро. И тут по выражению лица паренька и по тому, куда он смотрел, я допёр, что его проблемане я. Да и не в форме я был, не догадался бы он. Короче, не переставая бежать, посмотрел я вверх. Нервы у меня крепкие, это я вам сразу скажу, за годы работы в полиции насмотрелся я и повидалкуда уж больше. Ну в общем, это было похоже на большой шар с колючкамисо всех сторон. Длинными колючками. Так что вместе оно было размером с хорошую пятиэтажку. Как представлюдаже сейчас дрожь пробирает.
Как я вам его опишу? Ну, представьте себе огромного ежа, которого накачали сжатым воздухом, так что он стал круглый, как мяч. Так вот, вместо мордыили что это у него былоторчал такой длинный крупный рог, ненамного длиннее, чем колючки, которыми оно было всё покрыто. И цвет у них такойв жизни не видел такого цветафиолетово-розовыйсветлее к концам колючек, темнее к основанию. Всё оно блестело, как будто было покрыто какой-то жидкостью или смазкой.
Не знаю как, но я сразу понял, что оно было живое. У него даже колючкитакподрагивали всё время. Но хрупким оно не было: сам видел, как одна из колючек чиркнула по дому, что был у дороги, пока вся эта штука спускаласьтак вот, бетон раскрошился, и полквартиры на верхнем этаже вместе с балконом полетели вниз.
Как оно спускалось? Медленно, как воздушный шар.
Я, конечно, остановился, будто на стену налетел. Метрах в десяти от парня. Тут вся эта живая махина зависла метрах в пяти от дороги и стала поворачиваться носом как раз туда, где паренёк стоял. Медленно так крутилась. Неуклюже, как слон. А вот мне не смешно было. Оно задом задело всё тот же доми колючками «сбрило» его к чёртовой матери, только обломки и пыль с его «зада» посыпались. Я крики-то почти и не слышал за грохотом, да и голова-то трещала и так.
Тут оно застыло, и я как сейчас вижу: по колючкам-то его как волна пробежалаот «носа» и к «заду». И оно как выдохнуло в этот момент. В ту секунду мне голову как пилой разрезало, я даже руками за неё схватилсяпощупать, развалилась она или нет. И тотчас же и вой раздался. Представляете себе, как слон трубит? Ну вот, соберите в одно стадо всех слонов Африки и заставьте их трубить всех вместе. Причём вой длинный такой был, местами даже не поймёшьслышишь ты его или тебе кажется.
Ну вот, выдохнуло оно и стихло, голову вроде как отпустило. И через секунду я слышу такой же вой со стороны городка Сардиниипо другую сторону реки. Поднимаю голову, смотрюточно такая же тварь зависла в районе площади. И ещё один войсо стороны малого района Свежего Воздуха, поворачиваюсьтак и есть, и там над холмом висит такой же шар. И ещё Тут я считать перестал, но теперь на трезвую голову скажу: их не меньше десятка было. Официальных сводок не давали. Некому потому что было их делать.
Тут по этому шару опять волна побежалая уже весь сжался заранее. Недаромоно выдохнуло свой вой так, что аж колючки затряслись. Выло оно, начиная с самой низкой ноты, даже с инфразвука, и поднимаясь до ультразвука. Ноги у меня подкосились. От звука лиголова трещала так, словно из неё мозг высасывали. И я чувствую, что силы из меня уходят. Смог всё же бросить взляд на паренькаон-то ближе к гадине этой стоял, ничего, трясётся, но стоит. Я тогда глазам не поверил. У меня, здоровяка, ноги отказали, а этот глистстоит.
Тут оно в третий раз завыло, и мне в помутившуюся рассудком голову пришло, что оно похоже на насос, только качает он не воздух или что ещё, а мою боль. Жрёт меня живьём.
Я уже на земле лежумежду третьим и четвёртым его воем смотрю вверх на балкон и как сейчас вижу на нём Жан-Пьерана коленях стоит, за голову одной рукой держится, а другойза решётку ограды балкона. Тут тварь начинает выть, а Жан-Пьер вдруг выпрямляется, одной рукой выдёргивает «Глок» и быстро как молния нажимает курок, приставив его к виску. Так вот он умер. А ведь мой хороший товарищ был.