Екатерина ГодверТретий лишний
Электричка едва отъехала от станции, когда человек напротив захрипел, рыча и захлебываясь, выгнулся твердым знаком, вцепился в сиденье так, что затрещал кожзам.
Закрой. Подними ворот Слова вылетали из перекошенного рта с брызгами пены. Пассажиры ломанулись в конец вагона, в тамбури только Лика жертвой Медузы Горгоны застыла на месте. Этот парень смотрел на нее до того, как начался припадок; долго смотрел, она даже думала пересесть, но отчего-то постесняласьа сейчас в его расширившихся зрачках отражалось ее лицо, открытое горло, пульсирующие тонкие серо-синие прожилки, готовые разорваться и наполнить кровью бледно-розовое сырое мясо.
Лика задохнулась от ужаса. «Молнию» на куртке заело, но она дергала и дергала застежкупока, наконец. пулер с кусочком ткани не ударил в подбородок.
Сосед рывком отвернулся к окну, подался вперед, затем сполз на колени. Руки со сведенными судорогой пальцами били по воздуху, словно выцарапывая кислород.
Лика перевела дух. Она была нормальным человеком ровно настолько, чтобы нормальным человеком себя не считать, и чувствовала, понималасо всей ясностью, на какую только был способен спинной мозгдве вещи: во-первыхее сосед опасен; во-вторыхза его припадком кроется нечто иное, нежели обычный психоз. Об остальномпочему Виктор обратил внимание именно на нее, почему она не почувствовала опасность заблаговременно? она задумалась. А тогда
Уйти, убежать, показав беззащитную спинуоказалось страшнее, чем остаться. Так они и познакомились.
Сосед постепенно приходил в себя.
Он больше не хрипел, только тяжело дышал, уставившись в пол. Медленно, очень тщательно утер рот, попытался подняться, но потерял равновесие и повалился головой на сиденье, почти на колени Лике. Она отпрянула невольно, встала, и все бы еще могло пойти по-другомуесли б не навязчивый фальцетик какого-то «уважаемого пассажира» из тамбура, требовавший немедленно «падыть сюды мылицию». Сосед, судя по потрепанной косухе и солдатским ботинкам, был «нефором», «своим» а «своих» ментам не оставляют. Даже сумасшедших; тем более сумасшедших. Кроме того, Лика всегда недолюбливала бдительных «уважаемых пассажиров» и прочих тамбурных храбрецов.
Эй, парень, набравшись смелости, она легонько тряхнула соседа за плечо. Если ты передумал обращаться в монстра, самое время свалить. Голос не подвел, прозвучал уверенно и спокойно. Тут по твою душу уже ментов вызывали.
Никакой реакции от соседа не последовало.
Ау! Лика толкнула его посильнее, готовая чуть что отскочить назад. Доброе утро! Надо свалив
И в этот момент подошел наряд.
«Эпиприступ. Помощь не нужна, сами доедем», проникновенно соврала Лика на вопрос, что случилось. «Ну, эпилепсия у человека. Э-пи-леп-си-я. Никогда не слышали о таком заболевании?»
Курносый лейтенант при слове «заболевание» шарахнулся так красноречиво, что стало ясноесли и слышали, то какую-нибудь чушь Наряд ушел, поезд, простояв с минуту, покатил дальше, огни станции затерялись в темноте, а сосед в полубессознательном остался рядом. Теперь убегать от него было нет, не глупо, по-прежнему вполне разумно; но непоследовательно, и даже в чем-то безответственно.
Лика поискала в рюкзаке минералку. Воды не оказалось, но в боковом отделении нашлась непочатая бутылка пива. Щелкнув ногтями по стеклу, Лика выставила бутылку на сиденье. Не ошиблась: на звук сосед все-таки среагировал. Открыл глаза и взглянул сперва на пиво, а затем на нее с такой гремучей смесью вожделения, злости и беспомощности, что Лика едва не рассмеялась:
Крышка отвинчивается.
Он выпрямился, осторожно взял бутылку, стараясь не дотрагиваться там, где пальцы Лики касались стекла. С усилием открыл, сделал несколько больших глотков. Закашлялсяпиво потекло по подбородку, закапало на пол вагона.
Сп-пспасибо. П-прости, если напугал, он, все еще сидевший на полу, взглянул на Лику снизу вверх.
Ну ты даешь! «Если»! Как ты сказал, «если», значит!? Лика все-таки расхохоталась, трескучим, неудержимым смехом человека, сбросившего огромное напряжение. Ты себя в зеркале видел хоть раз?!
Он виновато улыбнулся. Ухватившись свободной рукой за край окна, забрался на сиденье.
Ты, вроде, сказала: «обращаться в монстра», неуверенно, как растяпа-студент на экзамене, наугад нащупывающий верное решение, произнес он. Это шутка такая?
Сам знаешь, что нет, буркнула Лика; такой тон всегда ее злил.
Я-то знаю. А тыоткуда? Взгляд соседа стал жестче.
Лика пожала плечами.
Есть пара приятелей. Эзо-шизо-териков. Загоняются по «внутреннему зверю» и всему такому Особенно сходство заметно после второй бутылки. Лика усмехнулась; сосед нахмурился. Ладно, ладно, это бородатая и не смешная шутка! Она примирительно улыбнулась. Просто мне везет на знакомых со странностями Или им на меня везет? Они называют это «психосоматической трансформацией». Но у тебя вышло, как бы сказать натуральнее.
Я не притворялся, проворчал он. И не пил. Только не спал больше суток.
Так я не имела ввиду, что кто-то из вас притворялся, сказала Лика почти-правду.
Ну да, он отвернулся к окну, и было в этом движении, в размытом отражении его лицаобычного, человеческого, в меру грубого и некрасивогочто-то родное и знакомое, что-то такое, что заставило Лику засунуть рюкзак обратно под сиденье и сесть напротив. Ехать до Москвы оставалось еще двадцать минут.
* * *
Его звали Виктор. Он работал в какой-то государственной конторе после института, вечерами подрабатывал репетитором. В общем, был обычным человеком. Почти.
А твоиээ особенности, с ним Лика почему-то терялась в выражениях, не мешают тебе общаться с учениками?
Обычно я хорошо их контролирую.
Когоучеников или особенности?
И то, и другое, серьезно ответил Виктор. Общатьсянет, не мешают. А жить Он замолчал, оборвав фразу на полуслове, но Лика и так поняла, что он имеет ввиду; возможно, поняла чуть больше, чем ей бы самой хотелось.
Через час они стояли на площади у вокзала. Фонтан«Похищение Европы» работал: в сияющем свете галогеновых ламп железные рога футуристического быка ввинчивались в небо и увлекали столь же футуристическую деву в разноцветное световое море.
Лика слушала журчание воды. Виктор нравился ей. Когда он все-таки спросил, почему она не сбежала еще в электричкеона ответила, как могла, честно:
Поначалу струсила. Не хотела показывать «зверю» спину. А потом Знаешь, это тоже странная история. Она взглянула на него; он внимательно слушал. Когда-то я была уверена, что где-то там, она ткнула пальцам в неприветливое небо, у меня остался дом и все остальное. Люди, чьи голоса мерещатся на грани сна и яви. «Историческая родина»: можно так сказать. Вспомнила я ее или придумалано всегда хорошо представляла себе это место. Я называла его домом и надеялась однажды туда вернуться. Пока в один дождливый день не набрела на тропинку Казалось, еще шаг, дваи я смогу уйти. Со всеми потрохами, по-настоящему. Понимаешь?
Виктор молча кивнул.
С реки доносились обрывки музыки, на берегу друзья наверняка гадали, где я застряла, а я стояла и смотрела на потемневшую, совсем как там, листву, дышала, как в первый раз, приторным, мокрым воздухом. Стояла и смотрела. Лика взглянула Виктору в глаза. А потом развернулась и пошла назад к реке. В тот день ничего не закончилосьи ничего не началось. Но с тех пор я мало боюсь людей; даже таких, как ты, Вить. Я даже сама себя не боюсь.
Ты никогда об этом не жалела? хрипло спросил Виктор.
Нет. Лика сжала поручень. Не жалела.
Фонтан шумел, плевался брызгами, мерцал синим, зеленым, желтым. Струи воды вздымались и обрушивались вниз, восставали снова, причудливые «рога» скульптуры блестели никелем и хромом.
Если бы Виктор спросил, почемуона бы ответила, что лучше быть третьим лишним, чем вечным беглецом. Что однажды возникшие черные прорехив голове, в сердце? нельзя заполнить, вырвав кусок из себя же. Что холодный, рассудочный страх сделать тот самый шаг и остаться на местесильнее страха смерти, но все же и онсущая мелочь рядом с той внутренней пустотой, что порой отзывается мелкой дрожью в пальцах. С той пустотой, сознавать какую есть величайшее проклятие и величайшее чудо.
Но больше он ничего не спросил.
* * *
Он был не из тех, кто врывается в чужую судьбу, как ветер в распахнутое окно; а Лика редко открывала окна. Виктор шел по жизни на мягких звериных лапах, порой незаметный даже тогда, когда желал обратного. Они не были близки и не были ближайшими друзьями, но просто друзьямибыли; во всяком случае, оба они думали именно так. Встречались ни часто, ни редко, иногда в компаниях, иногда вдвоем. Бродили по городуобычно осенью, когда частили дожди, напоминая Лике «историческую родину», а люди кутались в шарфы и плотные куртки.
Иногда ходили вместе на концерты, несколько раз ездили в дальние походы: Виктор любил лес, не мог не любить, хотя холодная, нездешне-тоскливая искра в глазах там становилась ярче. Он мог часами смотреть на костер, но был совершенно равнодушен к медведицам, козерогу, овну и прочим тварям небесным.
И в лесу, и в городе Виктор постоянно, непрерывно курилвсе, что угодно: сигареты, сигары, трубку
Почему? еще в начале знакомства спросила Лика. Ты же оборотень, а дым
Выворотень, мрачно перебил он. Дым мешает чувствовать запахиэто ты верно подметила.
У Виктора не было того, что остальные «выворотни» называли тотемом. Все, что он знал о себе-другомразмытый образ квадратной черной морды, отраженный заледенелой лужей в одном из долгих, муторных, повторяющихся снов. Эти сны настигали его время от времени, неизменно почти не оставляя после себя воспоминаний, но отдаваясь по утру звоном в ушах, усталостью и чувством глубокого опустошения. В такие периоды он почти каждый день напивался на ночь до зеленых чертей. Напившись, часто звонил Ликено не рассказывать, а слушать. Все равно, о чём.
Лика говорила о чем придется, но чаще всегоо том, о чем не решалась говорить ни с кем другим.
Иногда ты мне напоминаешь одного человека. Ну, оттуда.
Чем же?
Например, талантом угадывать время. Лика, плечом прижав телефон к уху, размешивала сахар в кофе. За окном лил дождь. Позвони ты чуть раньшея не смогла бы разговаривать, только-только отправила верстку заказчику.
Случайно вышло.
Не первый раз уже, Лика улыбнулась. Еще привычкой спорить по мелочам. Сидеть на подлокотниках, которые почему-то от этого не ломаются И, она бросила взгляд на холодильник, традицией забывать у меня трубку. От нее табаком разит, между прочим. А пользы никакойладно бы, хоть спички к ней оставил!
Ты верно перечисляешь мои пороки, было слышно, как с другой стороны провода Виктор шумно затянулся сигаретой. Но как же пьянство?
Это само собой разумеется. Лика отхлебнула кофе. Он горчил сильнее обычного. Как твои руки после недавнего? Зажили?
Виктор никогда сам не встревал в дружеские потасовки, не участвовал в спаррингах, не помогал разнимать дерущихся знакомых; но иногда было не отвертеться. Он дрался без умения, на одной лишь ярости, как зверь, калеча себя и другихи частенько лишь провидение в лице друзей уберегало его от серьезных травм или проблем с уголовным кодексом.
Зажили, проворчал Виктор. Ты же знаешь, на мне все заживает, как как на мне, фыркнул он.
* * *
Жизнь текла переслащенным киселем в берегах молочной пенки. Виктор пил все чаще, в глазах клубилась мгла, но холодная искра в ее глубине разгоралась ярче и ярчеи Лика почти не удивилась, когда во время одного из ночных звонков он попросил показать ту самую тропинку.
Она не его стала отговаривать. И откладывать на «когда-нибудь потом» тоже не стала:
Метро Филевский парк, выход из первого вагона. Завтра к семи успеешь?
Он, конечно, успел.
* * *
Они медленно шли по парку в сгущавшихся сумерках. Весна шуршала прошлогодней листвой, щекотала ноздри запахом первой зелени, смешанным с крепким ароматом табака.
Было тепло. Лика в задумчивости начала стягивать шарф, но тут же опомнилась. Виктор улыбнулся, как всегда, мягко и чуть виновато. Разговаривать не хотелось.
На свинцовую гладь реки шумно опустились несколько уток. Лика решилаэто хороший знак.
Дальше наверх, она указала на тропку, карабкающуюся на крутой берег. Как поднимешьсясвернешь налево. Там найдешь то, что ищешь.
Спасибо. Не хочешь со мной?
Лика покачала головой. Виктор улыбнулся, на этот раз, чуть иначе. Спокойней и тверже. Махнул на прощанье рукой и, не оборачиваясь, полез по склону.
Лика постояла еще с минуту, глядя на плещущихся уток. Семь лет назад одна из ниходна из десятко тысяч таких же серо-коричневых неприметных птицловко утащила у их компании открытую пачку сухариков
Лика на миг закрыла глаза; казалось, зажмурься чуть крепчеи семи лет, как не бывало.
Это ведь все по-настоящему, прошептала она. Есть тропинка или нетвсе равно, по-настоящему.
Утки кружили у берега, ожидая угощения. Лика пошарила по карманам, но не нашла ничего съестного и направилась к выходу из парка; а там, пройдя пешком до «Пионерской», нырнула в кроличью нору метро.
* * *
На следующий день Виктор не появился ни дома, на съемной квартире, ни на работе. Мобильник молчалвозможно, упокоившись на дне Москва-реки, а может, и где-то еще Не объявился Виктор и через неделю.
Нельзя сказать, чтобы Лика не искала его: искала, хоть и чувствовала, что не найдет. Даже написала заявление и несколько раз ездила на опознания. Регулярно звонила на городской телефон, пока там не отозвался незнакомый голос: кончилась аренда, в квартире появились другие жильцыи тогда звонить Лика перестала.
* * *
Он вернулся через два года.
Весна запаздывала, валил крупный, сырой снег, гнул к земле ветки, залеплял глаза. Лика не заметила человека, стоявшего у подъезда, прошла мимо. И только когда он окликнул еевздрогнула, обернулась, едва не поскользнувшись на льду, выронила сигарету.
Вскоре после его исчезновения она сама начала курить.
Витя! Ты?!
Как видишь, Виктор тряхнул головой, провел рукой по волосам, сбрасывая приставшие снежинки. Внешне он будто бы почти не изменился, только в волосах чуть прибавилось седины. Прости, что без звонка.
Да ничего Лика разглядывала, узнавала и не узнавала его. Проходи!
Растерянность и радость смешались в набранный с третьей попытки подъездный код, в суматошные поиски ключей, во включенный без воды чайник. Виктор привычно устроился на широком подлокотнике кресла и стал забивать трубку. Кошка посмотрела с подозрением, принюхалась, но, все же, запрыгнула к нему на колени. Животные его любили.
Сколько обои не переклеивай, у тебя тут все равно все по старому, Виктор чиркнул спичкой, прикуривая. Какое-то безумное чаепитие. Только вместо котакошка, а за Шляпника. Уютно.
А теперь еще и накурено, Лика поставила перед ним кружку с кофе. Рассказывай.
Сначала ты.
Повинуясь неясному предчувствиюи нежеланию развенчивать сказку раньше времениЛика не стала спорить.
Она рассказывала, как сменилашило на мылоработу, как ездила в командировку в Ригу, как искали летом сбежавшую кошку
Виктор слушал, вставляя редкие короткие фразы. Его длинные пальцы ласково поглаживали лакированный бок трубки. Густой дым пах ванилью и апельсинами, клубился под потолком, минутами вытекал в приоткрытую форточку.
Ну все, Вить, твой ход, Лика демонстративно подтолкнула ему пепельницу и хлопнула ладонью по воображаемым шахматным часам, скрывая за размашистыми движениями охватившее ее вдруг волнение. Где ты пропадал?
Там по-прежнему круглый год дожди. Я даже встретил того, кто похож на меня. Виктор улыбнулся уголками губ. Он велел передать тебе: «Время не меряют по компасу», и я до сих пор гадаю, что это значит.
Хорошая попытка, Вить. Но есть поправка: компасов в тех краях не существует.
Может, изобрели? Виктор смешно развел руками. Потревоженная кошка, недовольно зашипев, спрыгнула на пол.
Или кое-кто решил заставить меня поверить в чудеса, чтоб жизнь медом не казалась. Лика демонстративо оглянулась. Интересно, кто бы это мог быть?
Виктор рассмеялся в ответ. Она поймала себя на мысли, что едва ли не впервые слышит его смех: тихий, прерывистый, как шорох шагов в темноте.