Разум должен быть чист, а движения крайне точны. Я вытягиваю руку и указываю пальцем на крайнюю птицу. Затем, вытянув вторую руку указываю пальцем на птицу, висящую в противоположном углу, над Гаретом. Я шепчу "связующая нить". И чувствую, как пальцы начинает покалывать. Магия, это удовольствие, но в то же время оно всегда находится на грани с болью. Я чувствую это удовольствие, и оно мешает мне сосредоточиться. Оно всегда мешает. Каждый раз нужно преодолевать саму себя, и сосредотачиваться на том, что тебе нужно, иначе магия просто выйдет из-под контроля. Нить, сияющая, вполне видимая, ведь я не скрыла ее в формуле, пронзает птицу за птицей, а мои пальцы ведут эту нить, пока не встречаются. Получается связка ласточек. Как курицы на рынке. Мне хочется хихикнуть, и в то же время как-то это не порядочно. Интересно, считается это осквернением мертвых или нет?
- Готово, - говорю я.
Ланселот вдруг начинает надо мной смеяться.
- О, маленькая самоуверенная Вивиана сотворила сложное заклинание! Смотрите, какая я умная! У меня для тебя новость, заучка. Оно бесполезно. Пока ты медленно сводишь пальцы, чтобы связать твоих врагов, они остаются живы. А ты - становишься мертва. Если бы ты сделала это быстро, я бы оценил больше.
- Но...
- Но вы с Морганой не остаетесь после уроков.
- Ура!
- Заткнись. Гвиневра, к доске.
Ланселот разрушает мое заклинание и снова возвращает птиц на место. Гвиневра выходит вперед. Вид у нее самый что ни на есть самодовольный. Я сцепляю пальцы, чувствую, как против воли поджимаю губы. Мне Гвиневра не нравится, и от этого я нервничаю. А вот она, кажется, наслаждается, неприязнью. У Гвиневры очень холодный взгляд, оценивающий обстановку и совершенно равнодушный к человеческим существам вокруг. Ее темные глаза при этом обладают теплым, почти нежным оттенком, поэтому такой взгляд и смотрится неприятно и неестественно вдвойне.
Гвиневра скептически осматривает висящих в воздухе птиц, а потом говорит слишком быстро, чтобы различить хоть слово. Затем одним быстрым и точным жестом обводит комнату. И я вижу, как появившийся из ниоткуда стебель розы, покрытый шипами, пронзает тела ласточек, нанизывает их на шипы, вьется и ветвится. И все это буквально за десять секунд. Я вижу, как стебель с шипами показывается из приоткрытого клюва последней ласточки и, вся эта растительно-животная конструкция падает.
Гвиневра садится на место, и я успеваю увидеть на ее губах легкую улыбку. Гарет хлопает в ладоши.
- Можно я заберу это к себе в комнату?
Ланселот пропускает его слова мимо ушей. Он смотрит только на Гвиневру.
После урока мы с Морганой, Ниветтой, Кэем и оставшимися двумя корзинками с мертвыми ласточками идем к Галахаду. Гвиневра обгоняет нас, а Гарет бредет далеко позади.
- Вы видели? Она просто взяла мою идею! - говорю я, сгорая от зависти, потому что у Гвиневры получилось быстрее, изобретательнее и функциональнее, в конце концов. Она была не просто лучшей, она была лучше меня.
- Не переживай, мышонок, - мурлычет Моргана. - Зато у нее нет друзей.
- Из двух заучек, - говорит Ниветта. - Мы выбрали тебя.
- Потому что у тебя лучше характер, - добавляет Кэй.
Какое-то сомнительное утешение, думаю я. Я заучка с более легким характером. Я закрываю глаза и говорю себе, что на языке моих друзей это значит, что я умная и социальная. Одновременно. В отличии от Гвиневры. Потому что Гвиневра более умная.
Я вздыхаю.
- Ну же, мышоночек, прекрати дуться.
- Она украла мою идею. Я уверена, что она ее украла.
- Ну, конечно.
Ниветта говорит:
- Может она вообще за тобой следит.
- Потому что считает, что ты умнее нее!
- Но это вряд ли, Кэй! - смеется Моргана.
- Эй!
- Я в хорошем смысле.
- Слушай, Вивиана, - говорит Гарет, и я в первую секунду путаю его голос с голосом Кэя. - Может тебе смириться с тем, что Гвиневра - самая умная? И найти себе другое, в чем ты лучше.
- Не могу, - говорю я зло. - Ведь ты уже чемпион по отвратительности.
- Ну это да.
- Ты одновременно унизила себя и его, королева, - смеется Моргана. А я чувствую себя виноватой. Хотя и не такой виноватой, как когда дотрагиваюсь мокрыми руками до выключателей.
Кабинет Галахада находится в подвале. Больше всего этот кабинет похож на морг. Здесь всегда было одновременно прохладно и душно. Просторно и очень тесно. Мне не нравится этот кабинет, здесь пахнет смерть и жизнью. Я имею в виду, всем самым отвратительным в них - кровью, разложением, спермой и плотью. Свет всегда приглушен, так что приходится ориентироваться между столами, накрытыми белыми простынями в потемках. Иногда под простынями что-то дергается, пропитывая их кровью. Иногда оно лежит неподвижно, но издает чудовищные звуки. Сейчас, по крайней мере на вид, все жители столов пребывают в мертвенном спокойствии.
Мы садимся на стулья, расставленные полукругом в небольшом свободном пространстве перед столом Галахада. В кино так выглядят собрания кружка анонимных алкоголиков. Галахад поглощен своими записями. От природы он смуглый и темноглазый. Я бы сказала, южно-европейский типаж. Однако он выглядит, как смертельно больной. У него запавшие глаза, и тени, которые придают им глубину, и он бледен, но вовсе не так, как бывают бледны люди со светлой кожей. На нем эта бледность смотрится неестественно и жутко, она низводит естественный цвет его кожи до тусклого золота. Галахад очень тощий, и когда он ходит, можно заметить, что его шатает, как пьяного. Однако в отличии от Ланселота, Галахад никогда не берет в рот ни капли. Его движения просто несколько раскоординированы, как будто сами по себе. А еще он красивый. Правда красивый, такой южной и живой красотой, оттого его болезненность и страшна. Волосы его всегда взъерошены, и он постоянно курит, будто это единственный его способ дышать.
Когда мы все рассаживаемся, Галахад поднимает на нас взгляд. Глаза его будто видят что-то иное. И в полутьме, один зрачок у него узок, а другой расширен так, что радужки почти не видно. Галахад слеп на один глаз, и мы точно не знаем, на какой.
Он смотрит на нас, и на две корзины перед столом.
- О, малыши и малышки, вы принесли мне дары?
Он облизывается, а потом радушно предлагает:
- Хотите чаю?
- Да? - спрашиваю я. Остальные неловко кивают. Кроме Морганы, она улыбаясь рассматривает Галахада. Я думаю вот что: Галахад мертв. Или был мертв. Он оживляет животных, и иногда его попытки приходится отлавливать по всей школе.
Однажды я проснулась от того, что на мне сидел очаровательный белый кролик. А потом он вцепился мне в горло. От его зубов у меня до сих пор остался шрам.
Галахад говорит, что жизнь и смерть, это одно и то же. Два состояния, между которыми возможен как резкий скачок как в сторону энтропии, так и обратно. Собрать разбитую вещь тяжелее, чем разбить целую. Однако это возможно. Так он говорит.
Все его заклинания по этому поводу, впрочем, работают неправильно. Нас Галахад учит другому. Он учит нас, как из одной вещи сделать совсем другую. Заклинания изменения, трансформации. Мы начинали с алхимии, и теперь я знаю нужные слова для того, чтобы камень в моих руках стал золотом. Я читала о том, как люди посвящали этому свои жизни, столетия проходили в мечтах о совершенном металле. Все оказалось проще простого. Намного сложнее придать одному веществу свойства другого. Например, создать огонь, который замораживает. Однако и это возможно. Нужно лишь представить ощущение, и выразить его в формуле. Иногда я радуюсь, что мой разум работает не совсем правильно. Иногда, когда кому-то рядом больно, и я совсем не хочу ему зла, но в душе чувствую что-то невысказанное и приятное, большое и маленькое одновременно, мне хочется плакать. Тогда я думаю о том, что мой разум дает мне возможность менять мир вокруг меня. То есть, если быть честной, сначала я думаю о том, что я ужасный, плохой человек. Но потом обязательно об этом.
Галахад заваривает нам чай в эмалированных кружках, изгнанных в подвал за недостаток эстетичности. Чай, как и всегда, вкусный и очень сладкий. Галахад помнит, что я пью с лимоном. Он только не учитывает, что все это немного противно, когда вокруг столы, накрытые простынями, пропитанными кровью, под которыми в разной степени разложения пребывают звери.
Моргана спрашивает:
- А ты расскажешь нам, что сегодня произошло?
- Я рассчитывал, что это вы мне расскажете, - смеется он. Когда Галахад переводит взгляд на Моргану, она его не отводит. Я всегда смотрю в пол, когда Галахад на меня смотрит. Мне не нравятся его разные зрачки, и тени под его глазами. Когда Галахад смотрит на Моргану, во взгляде у него что-то особенное, сближающее его с живыми.
Я знаю это. Три года назад мы с Морганой сидели в ее комнате, увешанной фотографиями красивых женщин, пропахшей духами и сигаретами, комнате девушки-подростка, в мелочах все еще остававшейся комнатой девчонки - жвачки в ярких обертках хранились в музыкальной шкатулке вместе с колечками, тетрадки с историями о Номере Девятнадцать в нижнем ящике, запах детского блеска, исходил от ее губ. Моргана сказала:
- Галахад сделал это со мной.
На ней были белые шорты и розовый топик сквозь ткань которого я видела очертания черного, кружевного лифчика. Моргана хотела наколдовать себе бутылку шампанского, но содержимое красивой, как в фильмах бутылки "Кристал" оказалось больше похоже на смесь клубничной отдушки и пива. Моргана пила ее с ощутимым удовольствием, которое ей приносила скорее ситуация, нежели вкус. Ее глаза, однако, не пьянели, они оставались острыми и внимательными.
- Что? - спросила я тогда.
Моргана продолжала, не отвечая на мой вопрос:
- У него длинный шрам, как от аутопсии. Как на трупах в медицинском справочнике. Он начинается точно посередине. Я теперь знаю, почему он Галахад.
Я засмеялась, потому что забавно было бы выяснить это в постели.
- Он ищет Грааль. И больше его ничто не интересует. У него есть миссия. Он хочет победить смерть.
Моргана резко рванулась к тумбочке, взяла сладко пахнущий блеск и провела им по искусанным, зацелованным губам.
- Но ему нравится не только это. Со мной он чувствует себя живым.
Я заметила, что там, где кончалась ткань ее шорт, начинался синяк. Мне стало ужасно неловко. Я взяла бутылку, отпила ее содержимое и закашлялась. Потом я спросила:
- И как это?
- Как будто он тебя имеет. Когда тебя имеют, это так и ощущается. Я думала это вроде фигуры речи. Как если ты себе больше не принадлежишь.
Моргана облизнула губы и сказала:
- И как будто он принадлежит тебе. Вы меняетесь друг другом. Я менялась с мертвым.
Моргана засмеялась, смех ее был колким и чуточку безумным. А я задумалась над тем, что мы весьма ограничены в выборе партнеров, мужчин или женщин. Я всегда представляла, что когда мне нестерпимо этого захочется, то Кэй мне поможет. Я читала, что такова природа и человек, как существо биологичное, стремится спариваться с себе подобными, а иногда и с некоторыми другими, неподобными, что называется парафилией. Но в тот день неожиданно для себя, я подалась к Моргане и спросила:
- Как понять, что мужчина тебя хочет?
Но знать я хотела не это.
Моргана показала мне зубы, а потом провела кончиком пальца по моей груди.
- Хотя нет, - сказала она. - Так сделала бы скорее женщина.
Мне стало неловко, и мы засмеялись.
Так что я все знаю про Галахада и Моргану. И знаю, что он смотрит на нее, как на что-то свое и что, наверное, ему нравится, что он помнит ее тело без одежды, когда вокруг сидят чужие люди. Он продолжает, все еще смотря на Моргану:
- К сожалению, - говорит Галахад, закуривая новую сигарету, как только старая погибает в пепельнице. - Я знаю не больше вашего. Если бы это оказался кто-то из вас, мы бы так радовались, что даже никого не наказали бы. Если честно, я думал про Гарета.
- Эй!
- Извини, Гарет!
- Ты думаешь, это была Королева Опустошенных Земель? - спрашивает Кэй.
Галахад улыбается, не показывая зубов, и эта улыбка выходит жутковатой.
- Я не могу этого отрицать. Но это худший вариант. Может быть, на нас наткнулся враждебный волшебник. Среди нас много маньяков. И, Вивиана, ты вряд ли одна из них.
Я вздрагиваю. Откуда он знает, о чем я думаю? Кэй шепчет мне:
- Он сказал "вряд ли", а не "точно", подруга.
- Отвали, - шепчу я.
- В любом случае, - продолжает Галахад. - Я бы с радостью поделился с вами любыми новостями, но у меня их просто нет. Ночью мы проведем ритуал и постараемся что-нибудь понять. А вы будете спать и надеяться на лучшее. А теперь, детишки, давайте спустимся к более насущным проблемам. Возьмите себе по птичке.
Я с брезгливостью беру одну из ласточек в корзине. Кэй и Ниветта своими уже почти дерутся, и лапки бедных птичек безвольно болтаются в воздухе.
- Ты умрешь!
- Ты опоздал, я уже мертва.
Взгляд Галадаха чуть меняется, но я не успеваю понять, что он чувствует.
- Вам нужно изменить эту птицу. Она мертва, однако это органическая материя. Вам не нужно беспокоиться о том, чтобы сохранить жизнь, скажем, червю, превращая его в муху. Работайте с ними, как с вещами.
Никому из нас все еще не удалось изменить живую материю. Галахад у нас на глазах превращал кроликов в лягушек, а лягушек в шариковые ручки, а шариковые ручки в бабочек, а бабочек в рыб, а рыб в котов, но у нас не получалось даже превратить один вид стрекозы в другой.
Даже у Гвиневры. По крайней мере это никогда не перестает меня радовать.
Я смотрю на свою мертвую ласточку. У нее красные перья под горлом, розовое от крови распоротое брюшко, острый хвост и острый клюв. Очень красивая птица, гладкие перья приятно трогать. Ласточка мертва абсолютно и бесповоротно, и все же я чувствую страх из-за того, что сжимаю ее слишком сильно. От нее исходит сладковатый, тошнотворный запах, смешивающийся с другими запахами помещения примерно той же тематики. Меня мутит.
- Смотрите глубже, детишки. У всего живого единая суть. Жизнь, это спираль, от птички до человека пара витков, но от ласточки до, скажем, снегиря не нужно совершать ни единого поворота. Просто следуйте по этой линии и разворачивайте ее. Представляйте.
Я судорожно начинаю вспоминать виды птиц и подходящие под них магические слова. Вороны. Сойки. Сороки. Галки. Грачи. Воробьи. Голуби. Цапли. Альбатросы. Лазоревки. Журавли. Сорокопуты. Я успеваю безнадежно заблудиться в пределах одного единственного витка этой спирали жизни. Я вспоминаю и вспоминаю, пока мозг не начинает выдавать мне одно единственное слово: индейка, индейка, индейка. На ум приходят только их смешные красные хохолки и огромные размеры, а ласточка в моих руках так и остается маленькой, бедной, выпотрошенной птичкой. Я начинаю думать, что мне совсем ее не жалко, и внутри опять что-то обрывается.
- Ты не сосредоточена, Вивиана, - говорит Галахад.
- Извините.
Я поднимаю на него взгляд и вижу, что он строчит что-то в своей тетради. Он тоже не слишком-то сосредоточен. Взгляд у него горит. Галахаду явно пришла в голову какая-то дивная идея, которая намного интереснее уроков. Кэй, наверняка, радуется.
- Точно, - говорит он, - Все просто! Я должен был догадаться об этом раньше!
Моргана просто листает свою тетрадь. Я замечаю рисунок, в золотой рамочке, на розовом фоне, очень девичий котик с синими глазами, красивый и аккуратный, с белой, хорошо прорисованной шерстью. Только вот у этого кота есть вторая голова, четырехглазая, уродливая, нарочито плохо нарисованная и вылезающая за пределы рамки. Девичий рисунок на котором нарисован уродливый, двухголовый кот. Моргана достает из сумки пинал и принимается подновлять ярко-розовым фон. На ласточку она даже не смотрит.
Все сидят молча, Моргана рисует, а Галахад пишет. Еще Кэй то и дело вертится на стуле, ему сосредоточенность дается тяжелее всего. А потом Моргана, совершенно внезапно закрывает тетрадь резким, почти злым жестом, берет ласточку в руки, сжимает так, что у нее открывается клювик, и этот клювик начинает меняться. Тело птички будто сотрясает невидимая волна, проходящаяся от клюва до хвоста, меняющая цвет перьев, форму костей.
Галахад замирает, его рука останавливается, не дописав предложения. В цепких пальцах Морганы ласточка становится иволгой, с насыщенным, бордовым оперением, и чуть изогнутым клювом, вторая волна сотрясает безжизненное тело, и вот у Морганы на руках уже бежевая сойка с синевато-черным горлом, от которого начинается разрез, а потом сойка превращается, еще быстрее и легче, в бирюзового дакниса, невероятно глубокого, красивого цвета перья блестят при слабом освещении, блестят от крови.