Ми - Евгения Сафонова

Евгения СафоноваМи

Я встретил Ми, когда мне было двадцать один. В самый обычный зимний вечер. В самый обычный рабочий день.

 Простите, не подскажете?..

Девичий голосоктонкий и мягкий, как струна, тронутая флажолетомзадал вопрос, который я слышал по меньшей мере десять раз на дню: должность консультанта в музыкальном магазине обязывала. Я обернулсяи тогда впервые увидел её.

Она казалась девчонкой, едва-едва повзрослевшей. Волосыкленовый мёд, глазасеребряное сияние утренней росы, лицонерешительный ангел с рождественской открытки. Джинсы, какая-то светлая куртка. Холщовая сумка на плече, кажется. Тогда я особо не обратил внимания.

Она протягивала мне два компакт-диска.

 Добрый вечер. Что интересует?

 Простите, я тут в сомнениях Может, поможете их разрешить?

 Спрашивайте.

 Чьё исполнение посоветуете: Когана или Ойстраха?

 Хм концерт Брамса? На мой взгляд, Коган звучит лучше,  я легонько щёлкнул пальцем по нужной обложке.  Хотя тут дело вкуса.

 Его и возьму,  она просияла, будто подарок получила.  Спасибо!

 Обращайтесь.

Из-под светлых ресниц блеснуло любопытство:

 А вы ведь Борис Рахманов?

 Э да,  странно, на бедже значилось только имя.  Откуда вы знаете?

 Я следила за тем конкурсом Королевы Елизаветы, где вы взяли гран-при.

 А,  я машинально поправил очки, и голос мой прозвучал с глухой невыразительностью струны под сурдиной.  Да, было дело.

 Значит, подрабатываете? А я думала, что скрипач такого уровня уже поспешил покинуть нашу варварскую страну.

 Не сложилось,  я выдавил улыбку скорее из профессиональной вежливости.

 Ну и хорошо,  девчонка улыбнулась в ответ с ослепительной приветливостью.  Простите за назойливость. До свидания!

Притаившись среди роялей у оконной витрины, из-за прикрытия яшмовой крышки элитного «Стейнвея» я следил за девчонкой, пока она не расплатилась и не вышла из зала. Зачемсам не знал: уж точно не подозревал в преступных намерениях. Но следил.

Не могу сказать, что вечером уже и думать о ней забыл: чем-то она для меня выделилась из толпы. Но утром я точно о ней не вспомнил. А вспомнил, лишь когда через день снова услышал за спиной знакомое флажолетное «простите, не подскажете?..».

 Добрый вечер. О чём сомневаетесь на этот раз?

 А, так вы меня запомнили!  девчонка вновь просияла.  У меня вот.

 Скрипичные партиты Баха?

 Ага. Грюмьо или Коган?

 Я поклонник Когана, так что всегда буду на его стороне. Но исполнение Грюмьо тоже весьма интересно. Оригинально, романтично, человечно и при этом не пошло.

 Хм может, взять оба?

 Это был бы наилучший вариант. Сами решите, что вам больше нравится. И я советую это отнюдь не из соображений дополнительной выручки.

 Я знаю,  весело ответила она.  Спасибо!

Она вернулась через два дня; и в тот момент, когда в дальнем конце зала мелькнула знакомая светлая куртка, я поймал себя на странной мысли, что ждал её.

 Здравствуйте!  она направилась прямо ко мне, улыбаясь тепло и свободно, словно старому другу.  А Коган мне действительно понравился больше!

 Всегда рад помочь.

 Это хорошо. А то я как раз хотела спросить, есть ли у вас Тартини.

 У вас прямо-таки неуёмный аппетит

И она хихикнула: коротко, весело и очень музыкально.

А потом были Моцарт и Бетховен, и Вивальди, и Корелли, и снова Моцарти я уже не удивлялся тому, что начинаю тревожиться, если она не заглядывает в магазин дольше пары дней. Странная девчонка, связавшая меня странными отношениями, где мне даже имя её неизвестно. Коллеги отпускали подколки, намёки, шутки в духе «хоть бы телефончик стрельнул»а мне было всё равно. Я не решался ничего менять.

Я бы так и не решился, если бы не случай. Тоже самый обычный.

Она вбежала в магазин перед самым закрытием: я еле-еле успел отыскать на полках нужного ей Сен-Санса. И так получилось, что в промозглый февральский холод мы вышли вместе, а потом выяснили, что идти нам в одну сторону: мне до метро, ей домой.

Как сейчас помню фонари, плывущие в метели, машины, чихающие выхлопом в мёртвой снегопадной пробке на Садовом, злой ветер, змеёй ползущий под одежду и ту автобусную остановку, где она вдруг всплеснула руками и без крика, без стона упала.

 Ой,  только и сказала тихо, когда я помог ей встать.  Простите, я такая неуклюжая

 Ничего подобного, просто гололёд под снегомопасная штука. Всё в порядке?

 Думаю, да,  она сделала шаги снова упала бы, если бы я не поддержал.  Ой

 Что такое?

 Нога

 Вот что, я вас доведу до дома, а там вызовете врача.

 Да ладно, тут недалеко, я

 Раз недалеко, то тем более. Много времени не потеряю,  я согнулся в подобии поклона.  Обопритесь на меня. Держитесь за шею. Куда идти?

Она жила в невысоком старом доме, в одном из тех тихих переулочных двориков в самом центре, где ещё дышала старая Москва: здесь не слышен был шум городской суеты, лишь снег шелестел да скрипели под ветром качели на детской площадке. Дотащив девчонку до третьего этажа, я взял у неё ключи и открыл деревянную дверь с облупленной краской.

Нас встретила тишина. В квартире было темно.

 Когда ваши родители вернутся?  я щёлкнул выключателем и усадил её на пуфик.

 Я одна живу

И тут я посмотрел в её лицо. И впервые за этот вечер хорошенько её разглядел.

 Вам плохо?!

 Нет

Она казалась совершенно больной. Бледнющая, губы сухие, глаза красные И голоснесчастный-несчастный.

 Вы ложитесь, а я вызову «Скорую»,  я помог ей снять сапожки.  Может, чаю сделать?

 Не надо «Скорую». А чай можно.

 Ну что вы как маленькая, вы же

 Не надо!

Я взглянул в её затуманенные мольбой глазаи кивнул:

 Не надо, так не надо. Давайте я вас до кровати провожу, хорошо?

Я уложил её на постель, заваленную мягкими игрушками, и накрыл пёстрым пледом.

 Вот и лежите. А я сейчас чаю сделаю и принесу,  выйду в подъезд и вызову медиков, говорил я про себя.  Что-нибудь ещё?

 Да,  она посмотрела на музыкальный центр, приткнувшийся на столе в углу.  Поставьте Сен-Санса.

 Нового? Ладно,  я быстро распечатал диск и вставил в привод. Щёлк, щёлк, пара кнопоки из динамиков зазвучали знакомые до колик оркестровые аккорды «Интродукции», а затем нервный, вдохновенный голос солирующей скрипки: мии-ля мии, ля-до-ми фаа-до

 Спасибо!

 Я за чаем,  вышел и, быстро сориентировавшись в маленькой квартирке, направился на кухню.

Чайник нашёлся легко: старомодный, со свистком. Я поставил его на возмутительно чистую плиту, после чего, поразмыслив, открыл холодильник. Нехорошо, конечно, лазать по чужим холодильникам, но я помнил, что больным нужно много пить, и желательно чая, и желательно с малиновым вареньем. Или с мёдом. Или с мёдом и лимоном.

В холодильнике я надеялся разыскать хоть что-то из немногочисленных вкусных средств народной медицины, но я их не нашёл. Более тогоя не нашёл ничего.

Какое-то время я тупо разглядывал пустые решётчатые полки. Потом окинул взглядом уютную кухоньку с дубовой мебелью в стиле кантри.

Под капризный смех скрипки, летящий из-за закрытой двери спальни, я облазил все шкафыпока не убедился в том, что, кроме чая шести сортов, в квартире нет ни крошки съестного.

Бедной девочке не на что купить даже хлеба? Но она не похожа не нищенку, отнюдь, и на диски-то денег хватает

Не зная, что и думать, я вернулся в комнатуи замер на пороге.

Девчонка сидела на кровати, поджав ноги под себя, покачивая головой в такт Хейфецу и вскинув улыбчивое лицо к потолку. Я не видел её глаз, затенённых опущенными ресницами, но видел, что от бледности её не осталось и следа.

 А, вернулись!  она обратила на меня ясный росистый взгляд.  Чайник ещё не вскипел?

 Не нет. Вы вам лучше?

 Можно и на «ты». Вы видели холодильник, да?

Я молчал. Говорить было нечего: оставалось только ждать объяснений.

 Бо Можно я буду называть вас так?

Я дёрнул плечом. Бо так Бо. В данный момент меня это волновало в последнюю очередь.

 Бо, мне не нужна «Скорая»,  она встала и подошла ко мне: от её хромоты не осталось и следа.  Мне не нужна еда. Мне нужна только музыка. Я живу ею в прямом смысле этих слов.

Я молча смотрел на неё сверху вниз. Логично было бы думать, что меня разыгрываютно откуда-то я знал, что это не так.

 Вы же не скажете никому, правда?  глаза её были очень, очень серьёзны.

 Кто ты?

 А на кого я похожа?  она пожала худенькими плечиками.  Девчонка, питающаяся музыкой. Не так уж и страшно, если подумать. Или страшно?

 Нет. Не страшно,  чего-чего, а страха она у меня точно не вызывала.  Ты поэтому покупаешь диски?

Она кивнула:

 Так вы сохраните мою тайну?

 Можно и на «ты»,  устало сказал я.

 Можно,  легко согласилась она.  Так ты сохранишь мою тайну?

Я долго смотрел на неё.

Я сам себя удивлял своим спокойствием.

 Как тебя хоть зовут-то, чудо?  спросил я потом.

Я не ответил на её вопрос. Но она поняла мой ответ.

 Спасибо,  и улыбнулась краешком порозовевших губ.  Зови меня Ми.

Она тоже подрабатывала продавцом-консультантом, только в книжном. Детском. На полставки. На её бедже написали «Мия», но я не знаю, было ли это её настоящим именем.

Уютный был магазинчик. Я частенько забирал Ми с работы, и частенько находил её на диванчике в игровом уголке с книгой сказок в руках, окружённой завороженными детьми, побросавшими игрушки. Читала она восхитительно, убедительно изображая и принцесс, и разбойников, и Кощеев. В итоге довольны были все: работники магазина, сами дети и их родители, которые на время покупок могли доверить непоседливое чадо в надёжные руки.

А ещё в магазине целый день играла музыка. Классическая, для Мисамая вкусная. Правда, преобладали нелюбимые ею обработки, да и приедалось изо дня в день слушать одно и то же. Так что после работы я провожал её домой, где её ждал свежий ароматный Равель или пряный Дебюсси, или терпкий, с нотками печальной горечи Рахманинов, или чистый, как горный ключ, Моцарт.

Мы ходили в уютные кофейни с мягкими диванчиками и на концерты в Консерваторию, в бархатно-красный кинозал Художественного и багряно-золотое святилище Большого театра. Мы гуляли, смотрели, слушали, болтали, смеялись Кто угодно принял бы нас за влюблённых, но мы были друзьями. Друзьями ближе, чем любовники.

У Ми не было никого, кроме меня. Я не спрашивал о её родителях или друзьях, но я никогда не видел, чтобы её навещали или чтобы ей звонили. У неё и телефона-то не было. И компьютера. Только музыкальный центр и книги: она любила читать. А ещё дутый медный чайник. Чай она тоже любилав отличие от еды. «Я только чай пью, и только потому, что он вкусный»,  сказала она как-то. На моё возражение, что еда тоже может быть вкусной, Ми только рассмеялась.

У меня существовали родители и бывшие однокурсники, и приятели, и коллегино на самом деле у меня тоже не было никого, кроме неё. И я понял это, только когда мы встретились. Я иногда задумывался, чем же она пробила ледяную стену отчуждения и равнодушия к жизни, за которой я спрятался три года назад, но тогда не находил ответа.

Тогда.

 Нет, Григ всё-таки потрясающий!

 И не думал спорить. А он чем пахнет?

 Морем. Фьордами. Норвегией.

 Э нет, это всё несъедобное!

 А вот и да! Знаешь, иногда бывает такой воздух, который хочется пить? Вот Григон как этот воздух

В тот вечер мы снова сидели в её маленькой светлой комнате с высокими окнами, пили чай с ароматом ванили и слушали сонаты Грига для скрипки и фортепиано. Москва уже плыла по талым водам, на деревьях бухли почки, и ветер бросал в лицо свежие нотки новой весны. Я начал забывать, сколько дисков распечатал в этой комнате: с Ми время летело незаметно, и казалось, что мы всегда собирались у неё и говорили обо всём на свете, и слушали что-нибудь хорошее и классическое. Что не было прошлого до неё, и было только настоящеес ней.

 Как на работе дела?

 Обычно. Ребятам уже наскучило шутить по твоему поводу, так что рутина рутиной. А у тебя? Что сегодня читала?

 «Братья Львиное Сердце».

 А, твоя любимая сказка

 Ага.

 Грустная она. И не для детей.

 Нет, как раз для детей. Ребёнку легче поверить в то, что после смерти есть что-то ещё.

Я пожал плечами. Тогда я об этом не задумывался. Слишком страшно становилось: находилось много доказательств того, что за гранью ничего нет, и очень мало доказательств обратного.

 О, третья соната! Моя любимая!

Я вцепился в чашку, словно боялся упасть.

Скрипка металась в тревожном до-миноре среди бури фортепианного аккомпанементано я слышал не её, а голос председателя жюри, аплодисменты полного зала, восторженные трели звонков и сообщений

а потомзвук, с каким телефон разбивается о стену, и глухой мамин голос, заевший в ушах одними и теми же слова

 Бо, а ты же играл её в финале того конкурса?

 Конкурса да. Её.

 С тех пор я её и полюбила. Как тебя услышала,  Ми мечтательно смотрела в окно.  Бо, сыграешь мне как-нибудь?

Я молчал.

 Бо?

Я молчал. Молчал. Молчал.

 Бо?..

 нет.

 Почему?

 Я я поклялся больше не брать в руки скрипку. Никогда,  я отставил чашку в сторону.  Поэтому и консу бросил.

 Почему?! Бо, ты ты же гений! Ты в восемнадцать лет выиграл самый престижный конкурс мира! И чтобы тебе бросить скрипку?!

Да, с Ми мне казалось, что прошлого до неё не было. Но оно было, оно висело на моей шее и тянуло в омут тупой повседневной рутины, позволявшей забытьо скрипке, о конкурсе, о Тане Тане, Танечке

 Моя скрипкаубийца,  слова объяснения выходили натужными, точно хрип пережатой струны.  И яубийца.

 Почему ты так говоришь?

 Это это всё на том самом конкурсе случилось. Была девушка, Таня Нам по шестнадцать было, когда мы стали встречаться. Учились вместе. Скрипачка, как и я. Хорошая скрипачка, но я Между мной и ею всегда выбирали меня. Я не хотел этого, просто так получалось. И она вроде понимала всё, и шутила, что, мол, я любимчик у директрисы, что уж тут сделаешь  я сам не заметил, как встал и заходил по комнате.  Но дальшебольше. И когда мы поступали в консу, и я прошёл первым номером, а онапятнадцатым Тогда настал момент, когда она стала обижаться.

Я ничего не мог сделать. Ну не отказываться же мне от скрипки, потому что я лучше, ей-Богу. А она истерики устраивала после каждого прослушивания Потом был этот конкурс, и она тоже подала туда заявку, хотя все говорили, что с меня пример брать не надо, что яисключение, и не факт, что даже я пройду, ведь конкурс-то серьёзнейший А я взял и прошёл. А онанет. И тогда Таня закатила мне концерт на час с обвинениями, что я перекрываю ей дорогу, что из-за меня она стала меньше заниматься, потому что она меня любит и хочет проводить со мной больше времени, а я на неё плевать хотел, поэтому и пашу, как проклятый

Я тогда подумал, что такой чуши в жизни не слышал. И к тому моменту мне уже порядком всё надоело. Когда-то я думал, что в восемнадцать мы поженимся, но теперь В общем, я предложил ей расстаться. Сказал, что я сволочь и не отрицаю этого, что она может меня ненавидеть, что я это заслужил, но я так больше не могу.

Я перевёл дыхание и посмотрел на Ми: она слушала так внимательно и серьёзно, как внимала фугам Баха.

 Она тогда ничего не ответила. Просто встала и ушла. Я пытался ей звонить, писать, но она не отвечала. И я уехал на конкурс, и я взял гран-прия, восемнадцатилетний мальчишка! И пресса окрестила меня гением, и мой педагог жутко гордился, а родители плакали А потом потом

 Она умерла?  тихо спросила Ми.

Я сел на постель рядом с ней:

 Мне мама позвонила, когда я ещё в Бельгии был. Сказала, что Таня упала с крыши. Она была против того, чтобы я ехал на похороны, но я поехал. И там Танина мать мне и сказала,  я опустил голову на руки.  Таня покончила с собой. Оставила записку, в которой обвинила меня. Пожелала мне счастья с моей скрипкой, потому что ничто другое я любить не способен, прокляла мою музыку, которая нас развела И я понял, что пустил бы скрипку на дрова в тот день, когда мы познакомились, лишь бы Таня была жива. И тогда я решил, что больше никогда не буду играть. Это меньшее, что я мог сделать, чтобы искупить свою вину.