Я не знаю, что он мой Леня тогда испытывал, кроме ужаса и самой ответственности за случившееся. Меня лишь мучила неизвестность и страх.
Я хотела тогда жить и выжить любой уже ценой.
* * *
Все как-то разом поменялось местами в мгновение ока. Все приоритеты. Сначала была прекрасная погода. И мы были такими веселыми и счастливыми, несмотря на трудности и все сложности горного подъема. Мы все были в полном составе, и шли к вершине и достигли ее. И теперь все уже было по-другому. Нас только двое. Кошмарная гибельная ледяная погода и нас только двое. Всего двое. Я и мой Леонид Волков. И мы уже спасаем сами себя.
Вотон протянул мне свой тот на кожаном ремешке из шкуры горного яка в коже металлический медальонНадень его.
Леняя, было возразила и рукой отодвинула его с медальоном руку.
Я хочу, чтобы ты его немедленно оделапроизнес он мне.
Но он твой, Леняпроизнесла я ему, все еще не беря, тот от него хранитель и защиту его жизни.
Он подскочил ко мне и повалив на спину расстегнул мой желтый анорак и даже под ним оба свитера.
Я даже напугалась, но не стала сопротивляться и кричать. Просто поддалась ему. И он молча надел его мне на женскую мою тонкую ели отогревшуюся от холода шею.
Он сам все убрал своими руками. Я до сих пор помню его те руки на моей груди, как они пальцами пропихнули тот большой круглый с загадочными древними иероглифами оберег медальон вниз под одежду и потом застегнули мой анорак, поправляя накрученный на шее шарф.
Я была напугана, но понимала, что он спасает меня. Он знает, что значит этот волшебный шаманического толка амулет.
Я не отдам тебя ейпроизнес он мнеЛучше пусть она заберет меня, как пожелала когда-то.
Леняя произнесла, напугано вытаращив свои глаза. В которых, появились слезыЛеня. Ты пугаешь меня. Зачем?
Роуз не надо вопросовон произнес мне быстроОна тут и где-то рядом с нами. Она всю дорогу тут и следит за мной и тобой. Она убила Дон, Юко и Сержи. Дон погиб первым. Только еще не понял. Он был живым уже ходячим мертвецом, когда утянул нас на тот лед и снег к пропасти.
Оная произнеслаЭта.
Да онаон произнесИ ты знаешь о ком я, Роуз. Но у нас еще есть шанс. Маленький, но шанс.
Какой еще шанс, Леня? я произнесла плача от страха.
Там за палаткой образовался от ледяного холода снежный фирн. Из рыхлого нанесенного ветром снега. Он жесткий и мы не будем так проваливаться в своих ботинках и кошках по колено в снег. Сцепляемость кошками надежнее за такую более твердую снежную поверхность. Мы будем быстрее двигаться к «Черной пирамиде». Нам бы до нее добраться пока есть еще шанс. Там на зацепах промеж скал, поочередно используя две сто метровые перильные веревки и жумары, сможем спустить друг друга и свои рюкзаки до ледника Гудвин Остин. Если это удастся, то выживем. Там ниже почти на равнине у сераков связь должна быть лучше и сможем помощь вызвать с главной базы на Балторо.
Он покрутил по сторонам своей в теплой шапке головой с наброшенным уже на его русоволосую голову русского альпиниста капюшоном красного анорака, произнес еще мнеПора нам, покинуть эту палатку. Иначе мы тут и умрем. Нам в такую погоду тут не выжить даже вдвоем. Мы просто тут околеем заживо и насмерть.
* * *
Мы шли друг за другом на расстоянии всего метра два или три. На двойной веревке.
Он пристегнул меня к себе за пояс и вел, медленно ступая вниз по узкому со снежным заледенелым фирном склону.
Видимость была практически нулевая. Был сильный боковой с Восточной стороны ветер и меня постоянно, как и Леонида Волкова сдувало в сторону Южной стены Чогори.
Мало того, я чувствовала что замерзаю. И двойной свитер и утепленная балонь альпинисткого костюма промерзала от пронизывающего ледяного сильного ветра.
Я ощущала тот жуткий пробирающий меня насквозь холод, который просто пронзал меня всю со спины до самых ног. Я еще подумала, помню тогда, что зря мы пошли дальше вниз к «Черной пирамиде». Теперь точно были все шансы обоим нам тут по дороге замерзнуть. Все же в палатке как никак, но под ее защитой был шанс выжить, а тут никакого.
Уже можно было снять маски, но Леонид сказал мне, что не стоит этого делать. Так как задохнешься от ледяного самого пробирающего до самых легких обжигающего ветра.
Он, шел, впереди опираясь и пробуя маршрут своим ледорубом, а я плелась как послушная влюбленная овечка за любимым моим Леней Волковым на привязи.
Мы включили свои налобные два фонарика, но света в такой пурге было мало. Просто это позволяло хотя бы видеть друг друга на расстоянии десяти метров и не теряться, сбиваясь со своего пути.
Я старалась не наступить на свисающий до самого фирнового замерзшего и взявшегося льдом снега наш десяти метровый двойной спасательный страховочный фал. И не перерезать его своими острыми на ногах и альпинистких ботинках ледовыми кошками.
Чертова ведьма! он ругался, а я слышала, когда нагоняла его со стороны спины и, идя почти вплотную к любимому ЛенеОна не хочет выпускать нас отсюда! Это ее ловушка! Ведьма проклятая!
Кто она, Леня?! Та женщина в золоте и белой одежде с черными глазами! Я видела ее! кричала ему в спину, но он, словно не слышал меня и продолжал свое.
Я нужен тебе, я! Отпусти ее, она не виновата ни в чем! Это моя вина! Только моя! он твердил, как сумасшедший во весь свой громкий голос. И это слышно все было даже в бурю из-под его кислородной маски.
И тут случилось это.
Мы оба сорвались со склона.
Вероятно, Леня попал ногой в глубокую рытвину или полость на твердом заледенелом снежном фирне и потерял свое равновесие.
Если бы были лыжные палки, возможно, он бы не оступился так. По крайней мере, не потерял бы равновесие.
Я только теперь поняла, почему он, Леонид так сожалел о том, что те самые лыжные палки они тогда в горы не взяли. Это было роковой ошибкой.
И мы оба упали. Сначала Леня, потом я.
Все произошло мгновенно и так быстро, что я не успела даже отреагировать на это, хотя все происходило перед моими глазами.
Первым упал Леонид. Он покатился вниз по снежнику и потащил меня за собой к самому отвесному скальному обрыву. И полетел в саму пропасть с плеча Абруции на Южную сторону Кату. А я, подлетев к краю обрыва, сумела воткнуть свой ледоруб в снег и повисла под натяжкой двойной нейлоновой альпинисткой веревки, которая придавила меня к скалам и льду, не давая даже пошевелиться. Я больно ударила, помню свою левую руку в теплой шерстяной обшитой плотной кожей рукавице об острые торчащие скальные черные камни. И чуть не взвыла от жуткой боли. Я думала, сломала себе пальцы, на левой руке, но видимо обошлось. Просто сильный ушиб. А правая просто продернутая в петлю ледоруба сама по себе в той петле застряла и держала нас обоих над почти трехкило метровой внизу и под ногами висящего сейчас над густыми клубящимися рваными облаками Леонида пропастью. Я помню, как сейчас как сама вцепилась пальцами за сам ледоруб и не знаю, может страх заставлял меня так держаться и держать себя и его над той пропастью в той ледяной смертоубийственной дикой горной буре.
Он, видимо там внизу сразу понял весь исход происходящего. И Леня даже не пытался раскачиваться или дергаться на той натянутой, как тугая струна перильной альпинисткой веревке. К тому же этот фал неизвестно, сколько смог бы нас двоих держать на себе в такой экстремальной натяжке и на таком ледяном холоде. Он мог оборваться в любой момент. Или еще хуже сорвать нас обоих вниз. И поэтому Леонид даже не шевелил своими ногами, чтобы не провоцировать наш срыв в пропасть.
Роуз! он прокричал мне снизуКак ты там наверху! Цела?!
Да! крикнула я ему, помнюРуку левую больно только зашибла.
Держись, Рози! он прокричал снова мне оттуда.
Я, вытаращив свои напуганные в ужасе женские глаза смотрела туда в ту кошмарную затянутую теми облаками, белыми, словно живыми клубящимися рваными и ползущими по отвесным почти вертикальным стенам скально-ледовую бездну, где висел на том альпинистком фале мой любимый Леня Волков.
Леня! я, перепуганная случившимся сама себя не узнавая, вдруг закричала ему сквозь защитную кислородную маскуЯ не брошу тебя! Не брошу!
Роуз! он прокричал снова мнеА ну, сейчас же успокойся и возьми себя в руки!
Я! еле смогла я выдавить из себя и из своей лежащей на ледяном фирновом снегу и скалах груди и сдавленного своего женского горла.
Я сказал, возьми себя в руки! он проорал мне снизу, перекрикивая бешенный раскачивающий его на том спасательном фале ураганный горный ветер.
Да! произнесла я дрожащим перепуганным женским голосомЯ! Я!
Возьми себя в руки! он прикрикнул на меня.
Я! снова прокричала ему.
Роуз! Ладно, черт с ним! Слушай меня! он произнес, громко мне совершенно спокойно и так холодно, словно это был уже не мой Леня ВолковТы не должна думать обо мне. Ты должна выжить! Поняла меня, Рози?!
Но! я, было, хотела ему, попыталась было крикнуть в ответ, но он прервал меняЯ попытаюсь вытащить тебя оттуда! Я хочу это сделать и думаю смогу!
Нет, не сможешь! И замолчи! Ничего не выйдет! он прикрикнул на меняИ не время рассуждать о правилах и кто, что хочет и может! Я решаю здесь, кому жить, а кому умереть! Слышишь меня, Роуз?!
Дая помню, произнесла, уже понимая все и его те слова.
Он, Леонид, снял с правой своей руки свой привязанный петлей к запястью ледовый ледоруб и бросил его вниз. Тот улетел туда, где клубились рваные под Леонидом Волковым облака.
Держись, Роуз! он крикнул мне оттуда снизуКрепко держись за скалы!
Я держалась из всех своих сил, цепляясь руками и рукавицами за ледяные острые торчащие скалы на самом краю обрыва, но меня его тяжелый мужской вес стаскивал вниз. И вот я уже почти соскользнула с самого края обрыва и повисла, воткнув, успев, свой ледоруб в глубокий фирновый снег. И он держал меня. Этот обледенелый от холода и взявшийся сверху ледяной твердой коркой снег. Я висела над пропастью буквально на том ледорубе и своей правой руке, вцепившись левой в скалы подо мной.
Я была буквально распята на том краю обрыва. И было такое ощущение, что меня скоро разорвет пополам. Сверху меня придавливал мой тяжелый рюкзак, из-за чего я не могла ровно даже всей женской грудью дышать, глотая свою кислородную смесь из баллона. А веревка тянула в пропасть, и казалось скоро моя правая рука, просто сама оторвется от ледоруба. Или ледоруб сдастся и выскользнет из того с толстой замерзшей ледовой коркой снега.
Я пыталась ногами в своих альпинистких ботинках и кошках зацепиться за скалы, но толку не было. Только впустую шерудила ими по сторонам, царапая, черные, торчащие на обрыве вмерзшие в лед и снег камни.
Но, такое будет не долго. Мы сорвемся, и тогда будет падение. Возможно долгое в почти трехкило метровую бездну и потом удар и все. Дальше тело твое Роуз Флетери будет само падение бить, и хлестать с бешенной гоночной скоростью о скалы и камни, лед и снег, превращая в ломаное нечто и бесформенное. Оно будет лететь, и катиться вниз до полно остановки в каком-нибудь подгорном ледовом разломе бершрунге или застрянет среди расщелин и скал почти у подножия самой вершины.
Я не желала себе такого тогда. Я не за этим приехала в Каракорум. И я хотела выжить любой ценой.
Сейчас это выглядит, конечно, и скорее всего, эгоистично и цинично. Но вы не были на моем месте тогда. И вам не стоит судить обо мне сидя перед экраном телевизора или компьютера и читая вот этот мой рассказ. Мои рассуждения молодой тридцатилетней женщины о жизни и смерти в горах. Я считаю, что каждый из вас окажись на моем месте думал бы тоже точно так же в тот момент на грани и волоске от самой смерти. И именно тогда я думала так. И я хотела жить, практически сорвавшись уже с любимым Леонидом Волковым в ту пропасть на Южной стене К-2.
Мне даже сейчас это жутко вспоминать. Именно тот самый момент, момент, когда ты осознаешь всю свою бесполезность и беспомощность. И самое страшное, что ты не способен помочь любимому уже ничем. Все мысли только о самой жизни. О том, как выжить. И только дикий кошмарный ужас самой страшной смерти в твоем человеческом сознании и больше ничего. Ты даже ощущаешь, как замирает от ужаса само твое сердце и все уходит куда-то в самые пятки. И ты цепляешься, что есть сил, за эти чертовы, торчащие камни и острые скалы своими руками и за тот торчащий в обледенелом снегу на самом краю обрыва ледоруб. А внизу в метрах десяти под тобой. Болтаясь и раскачиваясь на ветру и на длинной одной десяти метровой натянутой, как тугая струна нейлоновой альпинисткой перильной страховочной веревке над пропастью и над пеленой клубящихся внизу рваных под ним облаков, висит твой любимый. Такой же абсолютно беспомощный, и неспособный помочь даже себе самому. Он висит посреди ветра и ледяной пустоты над клубящимися внизу под ним рваными и жаждущими его, словно жаждущими его смертельного падения облаками.
Леонид, сорвав со своего лица свою кислородную маску и, пересиливая и перекрикивая злой ледяной обжигающий его легкие и лицо ветерРоуз! Послушай меня! Я сделал много в своей жизни ошибок! Но я все сейчас исправлю!
Он, расстегнув ремни своего тяжелого альпинисткого рюкзака, сбрасывает и его с себя в ту пропасть.
Роуз! он произносит мнеСлышишь меня, Рози!
Я слушаю тебя, любимый! я ему кричу сквозь свою кислородную маску, но ощущаю, что задыхаюсь. Что даже скоро и произнести не смогу ни слова. Эта натянутая звенящая пристегнутыми на ней карабинами и крючьями страховочная метров десяти перильная нейлоновая веревка, этот спасательный альпинисткий фал убивает меня. Убивает под его весом, придавив к самим скалам. Еще мой давящий сверху тяжелый рюкзак. И я понимаю, что даже умру раньше, чем упаду в пропасть со своим любимым Леней.
Сейчас я прекрасно понимаю, что, даже используя жумары, нельзя было сделать это. И пока бы Леня добрался до меня, я могла бы просто умереть от удушья под весом собственного рюкзака и на том натянутом как тугая струна гремящем о скалы карабинами альпинистком фале. Он видел, что его вес взрослого сорокалетнего мужчины убивает меня. Время шло буквально на секунды. И любимый мой Леня Волков быстро принял то свое роковое смертельное для себя решение, жертвуя собой и без попытки спасти себя.
Это все ради тебя, Роуз! он прокричал мне оттуда снизу, и, глядя на меняНе снимай тот амулет, слышишь меня, Рози! Не снимай его ни при каких условиях! Она не тронет тебя, пока он на твоей шее! Пока он там, она не тронет!
Я не сниму его, любимый! я крикнула емуНе сниму, ни за что!
Роуз! он снова прокричал мне оттуда на той натянутой как струна перильной страховочной веревке, доставая из своего правого кармана раскладной нож и открывая его руками, сбросив с рук рукавицы и теплые свои перчаткиТы должна выжить! Ты должна это сделать ради меня и ради них! он произнес мне, и обрезал своим раскладным ножом веревку.
* * *
Я видела его глаза и его лицо перед собой внизу в метрах десяти. Обледенелое, запорошенное белым летящим снегом. Отрешенное от самой жизни и совершенно холодное. И оно просто исчезло. Растворилось, как и сам Леонид. Как будто его и не было совсем. Я даже не видела, как он полетел вниз. И вообще, думаю, он просто растворился в клубящихся и подымающихся вверх и ко мне рваных белых облаках вдоль той почти вертикальной обледенелой скальной стены, за которую я цеплялась своими женскими в изодранных об острые камни шерстяных рукавицах слабыми руками.
Веревка сразу ослабла, и мне стало легко. И я, с помощью ледоруба и карабкаясь вверх по склону, просто вылезла наверх за край обрыва и отвесной скалы. Правда, плохо это сейчас уже помню, и сама не знаю. Хотя были все шансы упасть следом за Леней туда в ту пропасть.
Леня! я кричала и ползла в сторону от обрываЛенечка!
Я выбравшись, ползла на карачках, разгребая рукавицами и ледорубом перед собой снег и, стараясь отползти как можно дальше от осыпающегося вниз крутого обрыва на Южную сторону Чогори.
Слезы текли по щекам и маска вся запотела. И я ползла практически в слепую. Если бы даже я сняла ее, то уже не увидела бы и так ничего перед собой. По гребню дула метель, сдувая снег в отвесную пропасть. И клубились внизу под стеной густые белые облака. Они обволакивали каменные ледово-скалистые стены гребня Абруции.
Я сбросила рюкзак, но не выпустила его из своих рук. Это единственное, что могло мне теперь в таких условиях помочь. Этот мой альпинисткий рюкзак. Там было все, чтобы продлить себе жизнь на некоторое время и не умереть от переохлаждения.