Томас сошел со скрипящего трапа «Ясноокого»старого ржавого китобоя. Холщовые зауженные парусиновые штаны, короткая, ладно скроенная куртка. На голове сдвинутый на левое ухо берет с синим шерстяным бубоном, а на спине рюкзак, какой обычно носят гимназисты. Из-под берета выбиваются длинные выгоревшие до белизны волосы. На ногах не ботинки, а сапоги со стоптанными каблуками, высокими скрученными голенищами. Лицо и руки почти чёрныеза время, пока судно шло домой, загар не успел сойти.
Вслед за Томасом по трапу шла высокая статная дамацоканье подковок её туфелек из-за тумана и утренней тишины разносилось далеко-далекодо пакгаузов и мастерских. Туалет по последней европейской модеприталенное под корсет платье из темно-синей английской шерсти с закрытым высоким лифом и стоячим воротничком. На плечах накидка из шкурок бельков. Широкий черный пояс-кушак повязан на пояснице пышным бантом. На груди дамы брошь с тремя крупными жемчужинами правильной формыослепительная белизна перламутровых камней выгодно подчеркивала строгость её наряда. Пышную прическу смоляных с вороньим отливом волос венчала изящная шляпка с широкими полями и траурной, закрывающей лицо, вуалью. Украшенные алмазами заколки, удерживали шляпку от порывов ветра и неосторожных движений.
Не успела дама подойти к Томасу, как к ним, разрывая клубы тумана, подъехал ведомый парой гнедых жеребцов фаэтон с откидным верхом. Дама, подобрав тяжелые пышные юбки, первая заняла свое место, а Томас, прежде чем последовать за ней, обернулся и, засунув два пальца в рот, свистнул. Тут же появились четыре высоких жилистых китобойца, которые несли тяжелые сундуки. Когда они поставили багаж, рессоры жалобно заскрипели, фаэтон накренился назад, и жеребцы заржали и невольно попятилисьсидящему на козлах кучеру пришлось успокоить их плеткой.
Голубчик, к «Тощей Эльзе»,приказала дама.
С момента, когда Томас покинул свой дом, прошло пять лет, и вот настал миг, когда он толкнул тяжелую, окованную железными полосами дверь, переступил через порог и, наконец, вдохнул родной и знакомый ему воздух. Вдруг мир перед глазами Томаса двинулся в сторону, и в голове зашумело, как от бокала доброго рома.
Он осмотрелся. Теперь всё здесь было так и не так. Кажется, те же стены и мебель, как и прежде пол усыпан опилками и еловыми ветками; тот же запах хмеля, жареной рыбы, хлеба, сосисок и тушеной капусты, но... Все словно усохло, уменьшилось, как будто «Тощая Эльза» похудела ещё больше. Томаса встретили не такие, как представлялось во времена разлуки с домом высокие потолки и не столь широкие окна. Стены стали ближе, люстры висят ниже. За столами сидят незнакомые люди, а за стойкой, где раньше на высоком табурете когда-то восседала его мать, был новый управляющий. В свете газовых рожков сияло его чисто выбритое бледное лицо. Холодные глаза. Светлые волосы. Черная рубаха, синего бархата безрукавка с золотой цепочкой от часов.
Томас и дама подошли к стойке.
До-о-оброе утро. Чем моху служить?приятно растягивая «о» сказал новый управляющий.Ви витно исдалека-а-а... И я таже тогадываюсь кто ви.
Доброе утро,кивнула дама.Я возвращаю вам юнкера... Вернее, юнгу Томаса.
Траствуйте, Тоомас.
Здравствуйте,сказал мальчик, вежливо улыбнувшись.
Торогой труг, рад вас видеть тома.
Новый управляющий, казалось, не имел возраста. Почти белые, без седины, набриолиненные волосы прилизаны назад, высокий лоб с двумя глубокими морщинами между бровей, молочно-голубые глаза. Острый нос со сломанной переносицей. Ноздри такие узкие, что кажется, принадлежат змее. Тонкие губы приветливо изогнуты, но эта совершенно искренняя улыбка почему-то отталкивала.
Если разрешите, я скажу о ваших ротных. Папы здесь нетвернулся томой. Мама умерла от чахотки тва года назат. Хозяин...управляющий замер на мгновение, словно к чему-то прислушался,ждет наверху. Поспешите, он будет очень, очень рат. Он ждал. Ждет. А я,Тарво, управляющий чуть склонил голову.Помогаю вашему детушке.
Томас хотел возразитьстарик, который наверху, ему не дедушка, но... не стал спорить. Поправив лямки рюкзака, он улыбнулся Тарво и, обратившись к даме, сказал:
Прощайте, м...запнулся и, пересилив себя, закончил мысль:Спасибо вам за всё, баронесса. Думаю, дальше мне следует идти одному.
Дама подошла к Томасу, наклонилась и, обняв его одной рукой за плечи, чмокнула в щеку.
До свидания, Томас. Если понадобится помощь, ты знаешь, где меня найти. Буду ждать, буду ждать.
Когда баронесса вышла из корчмы, мальчик ещё постоял с минуту, вдыхая прокуренный воздух, осматривая знакомый-незнакомый зал, прислушиваясь к ощущениям. В тот миг он не мог описать словами свое состояние. Этим утром он ещё спал в своей кровати, а рядом храпели друзья и товарищи. В том мире все было расписано по минутам, всё понятно, ясно и просто. Учеба, экзамены, потом кругосветные путешествия на китобое. Он почти забыл родной город, и место, которое называл домом, и вот, оказывается, Ревель, громады кораблей в порту, «Тощая Эльза»,это не обрывки предрассветного сна или воображаемый образ, а скучная, обыденная, трезвая, живущая когда-то вне Томаса и без Томаса реальность. Прошлое должно уйти. Как это ни печально, но детские приключения закончились, и к старому, так полюбившемуся ему миру, дорогим его сердцу друзьям, теперь возврата нет.
Томас, тяжело переставляя ноги, направился к лестнице. Ему надо увидеть того, кто много лет назад вручил подорожную в край, где мальчики прощаются с детством. Узкая с крутыми ступенями лестница всё также скрипит. В коридоре второго этажа на полу постелена знакомая потертая дорожка, а на стенах висят те же старые гобелены. Вот и дверь с массивной ручкойчерной мордой льва. Томас в детстве боялся его оскала. Взяв торчащее из носа царя зверей тяжелое кольцо, мальчик потянул на себядверь открылась без скрипа. Вошел. В кабинете за «пюпитром»столиком, стоящим как цапля на одной ноге,работал, закутавшись в старый плед, хозяин. Клетчатая шерстяная ткань беспомощно висит на острых стариковских плечах, не доходя до пола и открывая стоптанные туфли и вязаные порченные молью чулки.
Дов-Бер обернулся, прищурил маленькие обрамленные красными воспаленными веками глаза. Болезненная худоба, неопрятное обезображенное слишком резкими и глубокими морщинами лицо, бровимохнатая пакля, хищный нос с горбинкой, кривая, как сарматский лук, улыбка красных влажных губ. Именно таким Томас представлял Соболя в дальних краях. Вдруг в глазах старика радугой зажглись сначала любопытство, потом радость и, наконец, восторг. Он аккуратно опустил перо в чернильницу, развернулся и в два широких шага, с дрожащим подбородком, вытянув руки, подбежал к Томасу, обнял мальчика и заплакал. Слезы намочили серебряную щетину на дряблых щеках. Рыдания сотрясали тело старика, и было непонятно, это он от радости или оплакивает нечто навеки ушедшее, умершее в нём самом. А Томас, прижимаясь к Соболю, наконец, осознал, что он дома, его здесь ждали, и в отличие от «Тощей Эльзы», Дов-Бер не усох, не состарился,объятия его сильны, он так же крепок и жилист, каким был пять лет назад.
Так я тоже мог начать свою рассказку...
4 Список жертв
Что-то отвлекся. Пока вспоминал о прошлом, чуть не пропустил интересное настоящее. Через пару дней от Антонины Петровны к Томасу приехала девочка-курьер. Дверь открыла хозяйка. Ничему не удивляясь, Леся взяла перевязанный суровой ниткой пакет и расписалась в бланке о получении бандероли.
Томас в это время сидел на балконеразвалился в кресле, задрав ноги вверх. Рядом кружка с квасом, на тарелке пара надкусанных яблок и жменя жареных семечек. В руках книжка в мягком переплете. Солнышко поджаривает пятки, воробьи орут, пчелы жужжат, но куда уж до них, когда графиня хочет отомстить своему фавориту, а маркиз Эдмонтлюбовник её любовникавот-вот должен разгадать коварные планы оскорбленной женщины...
Томас, тебе тут бандеролька!
«...странный пузырек с необъяснимо тревожным содержимым он держал в своих тонких аристократических длинных пальцах. Неужели это яд? Надпись на флаконекаракурт, свидетельствовала о том, что маркиз оказался прав в своих умозаключениях...»
Что?
Леся бросила пакет Томасу на живот.
Вот, тебе передали. Я расписалась.
Тихоня с сожалением отложил книжку, стряхнул прилипшую к голым бокам шелуху и взял бандероль. Она была без обратного адреса. Тяжелая. Когда Томас надорвал бумагу, из прорехи посыпались фотографии, справки, бланки, записки, докладные. На дне конверта лежал мобильный телефон с потертыми кнопками. Вспомнив разговор с Антониной Петровной, Томас про себя ругнулся и начал собирать листы. Разложив их по порядкувсе документы были помечены разными цветамиТихоня вернулся в зал, сел на диван и стал рассматривать, чем же его наградили.
Тэ-э-эк-с. Номер первыйАлена Сак. Двадцать шесть лет, место работымашзавод имени Кирова. Токарь пятого разряда. Ого! Адрес проживания: проспект Ленина, дом такой-то. Жизненный путьдетсад, школа восемнадцать. Восьмилетка. Список одноклассников... Ага. Профтехучилище, не замужем. Живет с родителями, подруг нет, друзей нет, девственность потеряла в семнадцать. Э-э-э-э... Ваня Скляр, сосед.
Томас посмотрел на фотографию счастливчика.
Пацан совсем... Так, пишем стихи, прозу. Два сборника издала на свои«Колоски под снегом» и «За Дунаем». Издательство «Горняк»... Хм, а это что?
Томас взвесил на ладони ещё один конверт, помеченный, как и все бумаги Алены, пурпурным стикером. Повертел в рукахи здесь ни марок, ни каких-либо надписей. Отбросил в сторону.
Ладно, токарь-поэтесса, подождешь... Номер второй. Цвет желтый. Екатерина-Катя-Катюха Молода. А может Молодая? Хм, в паспорте написано «Молода». Ошибка? Тридцать один год, безработная. Адрес проживания: тупик Коминтерновский... Трам-парарам... Жизненный путьпрочерк, семейное положениепрочерк. Везде прочерк. Может стоит начать с этой дамочки-прочерка? И почему «Екатерина-Катя-Катюха»? Разберемся... Идем дальше... Номер три. Константин Иванов, тридцать два года. Красный маркер. Слесарь-ремонтник в типографии. Адрес, школа, техникум. Служба в армии, ВДВ... ВДВ? А! Каптерщик. Заочка в политехе. Второй курс... Женат, дочь, сын, дочь... Супруга с детьми у родителей. Цвет красный. Любопытненько... С чего бы это у каптерщика?
Томас, о чем-то вспомнив, хмыкнул, и покачал головой.
Продолжим... Номер четвертый. Андрей Сермяга, тридцать четыре года, адрес проживания: проспект Ленина, номер... дробь... Ярлык желтый. Сын Сергея Сермяги. Биография отца... Фото картин...
В графе «профессия» у Андрея стояло художник, но фотокопий работ не было.
Интересненько, очень даже интересненько...пропел Тихоня.И, наконец...
Томас прочитал имя, и даже не засмеялся, а заржал. Для пущей верности, пролистнул страницу, чтобы посмотреть на фотоникакой ошибки.
Ну, Тоня, ну, глазастая!
На бланке с фиолетовой галочкой в верхнем правом углу, было напечатано: Олеся Галаева.
Так, двадцать шесть лет,читал Томас вслух, а в это время его подруга на кухне гремела посудой.Адрес, одноклассники, одногруппники, друзья, подруги, приятельницы. Потеряла невинность... Ох, Валя... Любит отдыхать, работа...
В анкете была вся жизнь Леси, вплоть до мелочей. В самом конце последнего листа биографии Тоня дописала «Если справишься, дам шестого».
Засунув прочитанные бумаги обратно в конверт, Томас задумался. К чему эта приписка? Подзуживает? Значит Петровна не уверена, будет ли он заниматься чистенькими. Может и правда не забивать себе голову? Хотя... Столько лет бумаги перекладывал из папки в папку и вдруг выпал шанс похулиганить, вспомнить старое... Поэты, художникисамая вкусная «желтенькая» публика... К тому же последний номер почти в кармане...
Пока Томас размышлял, его пальцы машинально ощупывали запечатанный конверт поэтессы. Надорвав бумагу, он обнаружил внутри обычную школьную тетрадь, на титульном листе которой синими чернилами от руки было выведено «Рудаментарно, Ватсон».
Усевшись удобнее, Томас принялся за чтение.
«Столб света освещает на сцене пень. На нёмспина к спинесидят два человека. Лица направлены в разные стороны, но когда мужчины говорят, то жестикулируют, словно видят собеседника напротив себя. Вокругчернильная тьма...».
Томас перечитал пьеску дважды. Она была короткой, всего несколько страниц, скорее, не пьеска, а интермеццо. Когда отбросил от себя тетрадь, лицо его словно окаменело, и было похоже на посмертную маску. В глазах мерцала могильная тоска. Томас до самого вечера ходил с отрешенной глупой улыбкой, и на вопросы Леси не отвечал, словно их не слышал. Лег рано и долго ворочался в кровати. Его все раздражало: простыня колола и прилипала к спине, было слишком жарко. Спящая рядом Леся громко сопела, а ближе к одиннадцати какие-то пьяные за окном стали орать под гитару, что они из Кронштадта. Когда ночная прохлада, наконец, убаюкала уставший город, и всё стихло, Томас осторожно, чтобы не разбудить Лесю, встал с кровати и пошел на кухню. Налив себе стакан воды и, не включая света, открыл окно.
Городок спалмашины в стойлах, люди в кроватяхни одного огонька в пятиэтажках на противоположной стороне улицы, только три циклопа-фонаря перемигивались друг с другом, мертвенно-бледно освещали асфальт и кроны заснувших деревьев. Ветерок приятно холодил потную кожу. Далеков стороне Озеряновкибрехали собаки. Где-то на юге проехал поездднём их не слышно, а ночью перестук колес пробирался в форточки, напоминая, что где-то даже ночью существует какая-то жизнь, что-то куда-то движется, спешит, суетится, а здесь тишина, ночной покой, собаки лают, сверчки зудят...
Томас посмотрел на небо, где среди платиновых облаков звездными гвоздями прибили луну, и так тяжело вздохнул, как будто в этот миг решилась его судьба. Осушив стакан в три глотка, вернулся к постели. Леся, почувствовав рядом мужчину, улыбнулась во сне и, обняв Томаса, еле слышно прошептала: «Валик».
5 Витязь у камня
Во вторник Тихоня приступил к работе. В уме перебрал фотографии, вспомнил анкеты, характеристики, объяснительные знакомых и родственников своих будущих жертв, счета, записки реальных доходов и расходов. После этого составил плансогласитесь, в таком деле без плана никак нельзя. Первое, он должен зайти на почту и отправить денежный перевод на сумму 100 долларов по адресу: пр. Ленина дом такой-то, квартира семь. В местной валюте. Затемэто уже второе,его ждал завтрак в кафе «Березка», которое славилось недорогой, по-домашнему приготовленной кухней, где работала бывшая подруга МолодойВаря Лисицкая. Завершить день следовало бы в гостях у поэтессы-драматуржихи. Вот и всё,неужели это сложный график для первого дня? Все на местах, неделя только началась, почта работает. Если повезетза два часа можно управиться...
Не повезло...
Варя, как и весь поварской коллектив, с радостью согласилась позировать симпатичному корреспонденту местной микролитражки. Короткое интервью заведующегонизенького, постоянно озирающегося дядечки с потным лбом. Крупный план для фото ветерана общепита Зои Сахарович. Пара комплиментов всем остальнымконтакт наведенв Городке прессу любили. К Варе корреспондент подошел уже в последнюю очередь. Как бы собирался уходить, но вдруг вспомнил, хлопнул себя по лбуполучилось очень звонко. Повернувшись к Лисицкой, он с улыбочкой сказал:
Варя, забыл как по-батюшки, а вам Катя привет передавала.
Какая Катя?девушке было лестно перед подругами, что её, оказывается, корреспондент знает по имени.
Катя Молода.
Пару секунд Варя вспоминала-вспоминала и как захохочет!
А! КатяКатюха!щеки поварихи налились яблочками.Ну, надо же, сколько лет прошло, а помнит. Как она там?
Томас улыбнулся мягко.
Это она рассказала, что вы здесь работаете. Говорит, драники хорошие тут у вас. Обещал ей попробовать.
Так получилось, что разговор «для всех» быстро превратился в диалог «для близких». Томас взял женщину под локоток, отвел в уголок, посадил напротив себя на табурет.
Я драники страсть как люблю, уже и забыл, когда последний раз их кушал. Сам ведь с Белоруссии, из под Жодино... Жена, когда мы с ней ещё жили, ничего не готовила, для неё и яичницабеда, не говоря уж, о чем посложнее.
Так вы с Катюхой того, встречаетесь?спросила Валя, пряча улыбку, и было в этой улыбке что-то лукаво-непристойное.