Увиденное его обожгло.
Томас беззвучно стал пережевывать проклятия. Кулаки его то сжимались, то разжимались. В глазах Чертыхальски полыхала ненависть, но ни один звук не сорвался с его губ.
Глядя на раскинувшееся перед ним мёртвое поле, он вдруг вспомнил своих давних соседей и их соседей. Они все уже давно были мертвы, но даже когда ещё жили, то мало походили на обычных людей. Народ, селившийся в начале века в Городке, авансом становился призраком, ползающим по земле и под землей. Трудяги с подведенными угольным карандашом, как у девиц на выданье, глазами только у непосвященных глупцов вызывали улыбки. Эти «девицы» изо дня в день плевали судьбе в лицо, по своей воле отправляясь в пеклоне ведающую солнечного света чернильную тьму. В тесных клетушках они спускались в исторгающий метановое дыхание, наполненный скрежетом породы и шумом водяных насосов мрачный мир. Жизни приведений измерялись не днями, а сменами. Пока везлорубилась полоска за полоской, конь за конём, текла тонна за тонной, но однаждыу кого раньше, у кого позжевезение заканчивалось, и работяг давили миллионно-тонные, не оставляющие даже мокрого места, каменные тиски или палило драконье дыханиепламя, превращающее тела горняков в покрытый прокопчённой хрустящей корочкой кисель.
Томас помнил, что здесь было почти сто лет назад. В этом крае была вырыта бездонная яма, котел, в котором кисли заброшенные в этот проклятый край ошметки рода человеческого. В древней степи, исторгая чад и нечистоты, когда-то давно влачился мир вне времени и законов Божьих. О Донбассесердце большой страны, уже взволнованном от предчувствия своего величияникто тогда даже и не помышлял слагать героические песни. Малярийный, чесоточный уголнищее пристанище богатых духом людейтаким когда-то был Шанхай... И ничего этого не сталони домика, ни улочки! Томас видел, что всё сделанное его руками и руками его друзей-соседей уже разрушено. Вишни и абрикосы срублены, растущая на свалках конопля выкурена, и на том месте, где когда-то жил Томас, теперь зеленело огороженное бетонными плитами заросшее амброзией поле, с торчащими из земли ржавыми гигантскими скелетами так и не родившихся цехов. Крыша дырява, стен нет, лестницы с провалами. Сорняки и деревья корнями вгрызаются в плиты перекрытий этажей. Бетон обкрошился, вывалив наружу арматурные внутренности. Ржа, тлен, запустение. Только ветер гуляет меж рёбер недостроя, щекоча листья пепельных тополей, кучерявых акации, душистых лип, заросли чертополоха и дикого шиповникахоть сейчас снимай кино о конце света.
Все снесли,сказал таксист равнодушно.Бульдозерами. Народ в Калиновку переселили. Хотели построить троллейбусное депо, но стройка сдохла. Теперь вот,стоит памятник зарытым миллионам...
18 И снова здравствуйте!
Томас шел по знакомым и незнакомым улицам. Когда-то давно это был его родной город, населенный родными для него людьми. Какое-то время он всматривался в лица прохожих, взрослых, детей и с удивлением почувствовал, что ему нравится то, что он видит. Постоял на остановке. Съел мороженое. Пробежал глазами доску объявлений «куплю, продам, отдам». Не удержался, оторвал листик с телефоном, сунул в карман. Потолкался в очереди за хлебом, купил мягкую булку. Разломав на две части, вдохнул теплый ванильный аромат свежего хлеба. Этот запах ему тоже понравился. Полюбовался девушкой в платье-ночнушке на голое телониточки трусиков не в счет. Томас вспомнил, как однажды какой-то остряк назвал Городок Гёрловкой. Что ж, он был очень даже правдевчата стали ещё красивее, хотя куда уж краше? Вообще, всё было хорошоотличное настроение, почти нет забот, в данный момент он абсолютно здоров, за ним никто ни гонится и не надо убегать, ждать-догонять, завтра не надо ползти на проклятущую службу, но самое главноесейчас он не один и ему есть куда идти. К очень даже симпатичной девушке.
Томас прошептал: «Хорошо дома».
Ласковая тихая радость кипяточком растеклась у него в груди, подстегнула фантазию, заиграла, заблестела, как оцинкованная крыша на солнце...
Сейчас настает момент, который так любят читательницывозвращение героя домой. Его ждет желанная и жаждущая ласки женщина. Она вся в нетерпении. Мужчине угрожает опасность, а она в неведении. Забросила все домашние дела, сидит на диване, обхватив колени и, сгрызая лак с ногтей, переживает.
Так бывает в женских романах, но наша Леся-Олеся слеплена из другой закваски. После ухода Томаса она постояла с минуту у окна, а потом пошла на кухню, выпила крепчайшего чаю и... снова завалилась спать.
Засыпала наша героиня с мысльюу него всё будет хорошо, он молодец, он справится, ведь правда? И сама себе ответилаправда. Если вчера она только надеялась на чудо, то после этой ночи понялачуда не будет. Будет всё просто. Мужчина, в зрачках которого во тьме пылает огонь, не может испугаться мелкого босяка.
Олеся проснулась с мыслью, что Томас должен прийти с минуту на минуту. Это предчувствие разбудило её окончательно, бесповоротно, и тогда в комнате всё начало летать: вещи, простынь, тапки, пылесос, веник, книжки, карты, старые, засохшие ещё при Керенском букеты цветов. Леся, набросив мужскую рубашку на голое тело, успевала одновременно смазывать соусом курицу (кстати, заготовленную для Вали), вытирать пыль с антресолей, менять из-под открытого холодильника поддон с талой водой и сметать мусор. Её голый белый зад успевал блеснуть в нескольких местах квартиры одновременно. Когда Томас подходил к дому, Леся почти справилась с уборкой-готовкой. Чертыхальски не спешилпокормил мякишем булки воробьев-синичек-голубей, полюбовался лучами солнца, пробивающимися через резные листья кленов. Посмотрел на лениво заваливающиеся за горизонт облака, на белый след самолета в небе. Достал из кармана зажигалку, клацнул пару раз, сунул её назад и только тогда вошел в сырой, как могила, подъезд. Только хотел взять дверную ручку, как дверь открылась. Тихоня не удивившись, переступил через порог, снял сумку с плеча и бросил её на подставку для обуви.
В квартире было чисто и светло, только редкая пыль летала в косых лучах света. Вкусно пахло. Леся вышла навстречу Томасу. Глаза её настороженно блестели. Обняв Тихоню, она прошептала: «Я тебя очень ждала». Когда она ладонями обхватила колючие щеки Томаса, он заметил, как подрагивают её длинные тонкие пальцы. Леся начала целовать его лоб, глаза, а потом сухие с улицы губы.
С трудом разомкнув объятия, Томас пошёл на кухню. Повел носом, прищурился, и невольно стал похож на хитрого лиса.
Мадемуазель, нас ждет курочка?
Только после того, как я узнаю, чем закончилась встреча в Давосе.
Он ответил:
На щите...пауза,...унесли моего противника. Теперь он забился в угол, скулит и зализывает раны. Мало того, я обошелся без выплаты контрибуции и с полным основанием могу потратить выделенные мной на сегодняшний форс-мажор деньги. Если не трудно, принеси, пожалуйста, мою сумку, а я пока приму душ и переоденусь.
Через несколько минут он вернулся с мокрыми взъерошенными волосами, в домашних шортах и майке. Леся терпеливо охраняла рюкзак. Когда Томас расстегнул ремни и широко его раскрыл, в этот миг в кухню вдруг пришла спасительная прохладаоткуда-то снизу подул холодный и сырой воздух. В другой раз Леся удивилась бы, но сейчас ей стало не до загадок. Как только из старого застиранного рюкзака на пол посыпались пачки в банковской упаковке, она тут же ушла из реальности. Встав над зеленой пирамидой, Леся спросила:
Хм, и откуда у вас столько кирпичиков, милстарь? Так много.
Тихоня ответил:
Думал откупиться, поэтому пришлось взять в долг у хороших людей. Но оказалось, что твои слова верныРоман не падок на деньги. Но он падок на славу. Запомните, мадемуазель, славачто тот деготь, замажешьсяхрен соскоблишь. Захочешь чистеньким походить, а не получится.
Хлеборезу славы хватаетзачем ему ещё?
И я о том же. Кстати, хотел спросить, а почему тот, кто сзади неправ?
Не поняла?
Ну, я имею в виду, если машина сзади...
У тебя вообще права есть?спросила Леся.
Какие?
Водительские.
Что-то дали.
Ты с какой планеты свалился? Вина на том, кто не держит интервал.
Но «Опель» ведь специально так затормозил!
Да, но этот козел остановился на желтый, поэтому прав. Формально. А мы с тобой понадеялись на авось и теперь и ты, и я без машины. Хотя...Олеся посмотрела на деньги,можно отремонтировать, и ещё хватит тебе новую купить. Получше «запорожца». Здесь сколько?
На бэху взял.
Ого,присвистнула Леся. Нагнулась, приблизила тугую пачку и понюхала.
Странно, со стороны деньги были совершенно новыми, словно только что вышли из типографии, но пахли не краской, а пылью и плесеньютакой запах бывает в погребах, где хранятся старинные никому не нужные газеты.
И вот это всё нам надо потратить,Томас вздохнул так тяжело, словно ему предстояла тяжелая работа.
Ты же брал в долг. А отдавать?
Не в этом случае. Поверь, в жизни бывают такие ситуации, когда выгодней избавиться от денег, чем их вернуть. В ближайший месяц я планирую осмотреться, повидать старых знакомых. Но перед этим хотел бы устроить большой кутеж. Ещё надо купить квартиру или на худой конец найти трактир с порядочной хозяйкой, чтобы разгоняла печаль-ипохондрию. А то у меня напасть: как не ладится в делахгрущу.
И это всё?
Нет. Ещё чтобы готовила домашние пирожки, жарила картошкуя обожаю картошку, такую,Томас чмокнул губами,чтобы чуть подгорела, а лучок был беленький и сверху яички разбить.
Леся усмехнулась.
Хорошо, в следующий раз приготовлю, а пока вон,курица с сыром, картошка пюре и салат. Ешь, а то остынет... И всё же, колисьчто случилось?
Не понял.
Так не бывает.
Что не бывает? Ты насчет чего?
Насчет всего и денег тоже. Ты что, аферист?
Томас потянулся, зевнул и нехотя, с ленцой, словно Леся была маленькая девочка, объяснил:
Деньгиэто проблема, но не для меня. Руки не дрожат, ладони не мокреют. Естьхорошо, нетещё лучше. На бутылку молока и батон хлеба всегда заработаю.
После этих слов Леся расхохоталась.
Значит, ты не женат. Про батон и молоко может говорить только закоренелый холостяк.
Сев Томасу на колени, она продолжила:
Сударь, у меня, как вы можете наблюдать своими красивыми глазами, образцовый постой. Загибаю мизинчик. Готовить умею? Загибаем безымянныйумею. В крайнем случае, магазин рядом. Что ещё? Вот средний пальчик,хозяйка выставила его солдатиком.А насчет умных веселых бесед, увына гейшу не училась. Это вы, мужики, посплетничать любите, а янет. Когда я вижу, что мужику плохо, то понимаю,ему надо или напитьсяты, кстати, пьешь?
Люблю, но печень...поморщился Томас.Не береттолько расход продукта. Давно не пью. Я же говорил.
Так вот, или напиться или загулять.
А если поговорить? Бывают минуты, когда мы все готовы отдать за простой разговор с обычным человеком. Так подожмет: до крика, до воя.
Хорошо. Я готова выслушивать твои завывания и тогда мы загибаем ещё один палец. Что в итоге? А в итоге перед нами является прекрасная кандидатура на почетное звание хозяйки трактира. Тебя устраивает такой вариант?
Дай подумать,Томас понюхал пар, идущий от тарелки.Из ста процентов я бы тебе дал все семьдесят.
А чо так мало? Из-за Вали? Так он так, поросёнок с деньгами.
Томас усмехнулся, взял ложку и стал завтракать. Он ел шумно, быстро, как будто спешил.
Твой Валя мне совершенно не мешает,продолжил он с набитым ртом.Я о работе. Мне нужна женщина постоянная, чтобы хозяйка корчмы всегда была при мне.
Что и на улицу выходить нельзя?
Можно, но она всё равно должна быть свободна. Если я плачу, то плачу только я.
Странное желание. Но и стоит дорого.
Во-о-о-т,кивнул Томас.Наконец, мы подходим к самой приятной части нашей беседы. Сколько хочет хозяйка корчмы за постой?
Дай минуту...Леся поморщила носик, нахмурилась.Думаю, мадмуазель, учитывая далеко не бедственное положение постояльца, согласилась бы за пару штук баксов,пауза,в неделю.
И я могу эту квартиру называть своим домом?спросил Томас серьезно.
Леся ответила:
Только плата вперед. За месяц.
И по рукам?
По рукам.
Да хоть сейчас!
Томас нагнулся, схватил несколько пачек и бросил на стол.
Тут больше, но сдачи не надо.
Леся загребла деньги и, сложив их перед собой башенкой, ответила с усмешкой:
А я и не дам.
Встала, чтобы уйти в спальню, но Томас схватил её за руку.
И ещё. При мне никогда не говорить так о бывших. Эта квартира его, он её оплачивает. Если так говоришь о Вале, я даже боюсь думать, что ты потом скажешь обо мне.
С языка сорвалось,ответила Леся тихо. Томас заметил, как она смутилась.Ляпнула и тут же пожалела. Думала, не заметишь.
Томас потянул Лесю к себе и, крепко охватив её бедра. Бархатно промурчал:
Мадмуазель ещё не разучилась краснеть? Последние лет сорок я с такими не встречался... У нас много работы.
Я многое ещё не разучилась делать.
То, после чего покраснею я?
Ощутив, как сильно её сжали руки, Леся невольно ахнула, вот только женскую логику не понятьвместо того, чтобы ответить поцелуем, она отстранилась и, не мигая уставилась на Томаса. Они смотрели друг на друга, словно виделись в первый раз. Леся подумала, почему она раньше не замечала, как блестят его угольно-черные глаза, какие у него длинные ресницы, и это при светлых волосах! Глаза Томаса были как две неосвещенные солнцем планеты на мертвом фарфоровом лице. Леся вдруг задалась вопросом: кто этот незнакомец? Чего от него ждать? Почему, несмотря на возраст,а на вид ему было лет тридцать пятьон до сих пор одинок? И одинок ли он? Не гулена, не тупица, чувствуется мужской крепкий стержень, но при этом почему-то кажется, что в его душе когда-то давно поселились три проклятые ведьмыТоска, Боль и Отчаяние... Почему он их не гонит? Что скрывает? Чего боится? И боится ли он? Разве может испытывать страх тот, у кого в полночь в зеницах очей тлеют угольки таинственных неведомых костров?
Мама наделила Лесю звериной интуицией. Ей не надо было много времени, чтобы нутром просветить чужака и вынести приговорхороший ли перед ней человек или плохой. Взгляд, слово, поступок, мысль, и всёсобеседник срисован, вывод сделан... Но сейчас эта задача ей оказалась не по плечуперед ней сияла Тайна во всем своём великолепии.
Томас понимал, что происходит с Лесей и поэтому открылся насколько смог. Чертыхальски нечего было скрывать, поэтому он, не мигая, распахнул душу, желая только одногочтобы она выдержала его взгляд. И Леся вынесла это испытание. Почти. Она не могла описать то чувство, которое ни с того, ни с сего захватило её. Только что она пыталась найти ответы на так и невысказанные вопросы, и вдруг в её голове что-то сухо, как бич пастуха, щелкнуло, она моргнула, и в голове всё стало ясно, понятно. Наверное, так себя чувствуют люди, очнувшиеся после гипноза. Конечно же, Леся не распутала весь клубок загадок, но максимально приблизилась к этому...
Томас ждал приговора.
«...наверное, можно прожить рядом с близким человеком много лет так и не познав подобной откровенности»,думала Леся. Ей почему-то стало стыдно и так неловко, словно она наблюдала за Томасом в тот момент, когда он обнажен и по-детски раним. Она моргнула второй раз и засмеялась, а когда ресницы дрогнули в третий раз, Леся крепко-крепко поцеловала Томаса. Он ответил, обняв её до хруста...
И вдруг всё ушло. Как вода в песок, как меч в ножны, как старый день уходит на запад. Страница перевернута, река течет дальше, чудо исчезло, но оночудоне растаяло без следа. Жизнь человеческаяэто хаос атомов, неисчислимое количество вариантов событий и ежесекундная пытка выбора куда идти, что сказать, сделать или, наоборот, не сделать и не сказать. Во всей череде фактов, событий, речей, снов, страданий, удовольствий, есть свой неуловимый, туманнообразный, вечно ускользающий смысл, но в тот момент, когда женщина смотрит в глаза мужчины, пелена вдруг спадает и наступает кристальная эфирная ясность бытия.
Олесина душа приняла истину: какие бы тайны Томас не скрывал, сейчас он ей не опасен. Тот, у кого плещется такая скорбь в глазах, не может ударить собаку или обидеть беззащитного человекаэто главное.
А остальное можно простить.