1
Начало осени пахло вишнёвым глинтвейном, яблочным пирогом с корицей и мятными конфетами.
Я остановилась у крыльца низкого кирпичного домика и с удовольствием втянула носом знакомые запахи. Они лились из открытых окон в унисон с гитарными напевами старинного романса, напоминая: гостей здесь обожают. И всегда ждут не дождутся.
Люблю приезжать к тётушке в гости именно в это времяв конце августа, когда дни, ещё по-летнему тёплые, уже пахнут осенью, а прохладными вечерами так уютно сидеть у камина с чашкой кофе, какао или глинтвейна и слушать тётушкины истории. Историк и искусствовед по образованию, экскурсовод по призванию, она очень любила рассказывать и в каждую историю вкладывала душу. И, слушая её, я каждый раз словно новую жизнь проживаланезнакомую, интересную, но отчасти свою.
В этом году тётя Вера приглашала меня приехать пораньше, но я эгоистично не хотела ни с кем делить её сказки и ждала, когда же разъедутся загостившиеся дети и внуки. А они всегда отчаливали в последние выходные августа, перед началом учебного года. А ясобирала сумку и договаривалась о последней неделе отпуска. И сбегала.
Три часа дремотной дороги на рейсовом автобусеи круглосуточный грохот краевой столицы сменился сонной тишиной крошечного сибирского городка. Здесь все друг друга знали, никто никуда не торопился, транспорт не шумел на каждом углу. И по-настоящему, терпко и горько, пахло осенью. Старинные двухэтажные дома-усадебки цветным шатром накрывали пятиэтажные тополя и берёзы с красными вкраплениями осин и рябин. И я всегда шла к дому тёти пешкомровно час от автобусной остановки.
А весь городок можно обойти не торопясь часа за три.
Ариша! из окна выглянула старинная подруга тётушки Инна Макаровна. Ты чего ж не позвонила-то? Я бы тебя встретила и подвезла! Или вместо Веры бы в магазин уехала!
Добрый вечер, я улыбнулась, поправив сумку. Получилось так, Инна Макаровна. Забыла в спешке.
Заходи, засуетилась она, поправляя шаль. Накормлю с дорожки. И, кстати, Кеша-то знал, что ты именно сегодня приедешь. Я ещё с утра об этом Вере сказала, но она отмахнулась. Дескать, ты же всегда звонишь. А оно вон как, Ариш. Коты всегда всё знают.
Кеша, старый трёхцветный кот тётушки, обычно меня игнорировалчто есть я, что нет, ему всё равно. За одним исключением: в день моего приезда он с утра залегал на той постели, где я обычно спала, до позднего вечера. И единственное объяснение этого явленияда, коты всегда всё знают. Непонятно откуда, но факт.
Тётя Вера жила рядом со своим домом-музеем. От предков-купцов ей в наследство достался заброшенный трёхэтажный кирпичный особняк с небольшим садиком и парой полуразвалившихся хозяйственных построек. Из построек тётушка соорудила небольшие жилые домики, сад расчистила, а особняк превратила в музей. И именно в одном из таких домиков (вернее, в том, у крыльца которого я дышала пирогом и глинтвейном) сейчас отдыхал Кеша. И пусть спит.
Я поднялась по ступенькам и открыла дверь. Маленькая прихожая, узкий коридорчик, две двери в жилые комнаты, застеклённая дверь в концевыход на утеплённую веранду-кухню. И Инна Макаровнавысокая, моложавая, кудрявая, в длинной багряной шали, серой водолазке и тёмной юбке.
Открыв неприметную дверку в прихожей, Инна Макаровна включила свет и поторопила:
Руки мой. Пирог стынет. А я сейчас Вере позвоню.
Не надо, я опустила сумку на пол и послушно протопала в ванную. Я же не на полчаса приехала. А в отпуск. Не торопите тётушку. И поела я бы попозже. Не голодная пока, спасибо.
Инна Макаровна понимающе улыбнулась:
В музей хочешь? Тайна тянет? и, подбоченившись: На кухню! Ничего не знаю! Веру, ладно, тревожить не буду, но ты поешь! А потом проверяй свои догадки сколько угодно. Уговор? и чуть мягче, как упрямому ребёнку: Арь, любимая экспозиция от тебя никуда не убежит. Никуда ж она за год не делась? И за время ужина не испарится. Не упрямься, детка. Десять минути ты свободна.
Возраст «детки» неумолимо полз к тридцати годам, но Инну Макаровну это не волновало. И, как я подозревала, никогда волновать не будет, хоть сколько времени пройдёти хоть сколько «детке» стукнет.
Я покладисто кивнула, быстро помыла руки и устремилась на кухню. Но по пути всё же заглянула в свою комнатуузкую, но уютную. Конечно же, на клетчатом пледе спал, свернувшись клубком, Кеша. А на полу у кресла уже «отдыхала» моя сумка.
Уже.
Ладно, потом вещи разберу. Люблю, конечно, делать всё сразу, не затягивая и не откладывая Но из-за одного как раз-таки затянувшегосяпочти на пять летдела отложу эту повседневную мелочь. Всего-то до вечера.
На кухне я послушно уселась в плетёное кресло, и передо мной как по волшебству возникла тарелка с ароматными кусочками пирога и кружка глинтвейна на вишнёвом соке. Я снова с удовольствием втянула носом воздух. От таких божественных запахов проголодаешься, даже будучи сытым.
Добрая фея, я улыбнулась. Спасибо!
Ешь-ешь, Инна Макаровна села напротив. Зелёные глаза смотрели хитро-хитро. Догадалась? Хочешь проверить?
Я с сожалением качнула головой и незаметно для себя умяла три куска пирога. Оказывается, проголодалась.
Беги тогда. Оставь посуду. Глинтвейна с собой налить? Опять же на полночи застрянешь.
Я снова кивнула. Да, вероятно если тётя Вера раньше не вернётся из магазинов.
Тётушкин музей разительно отличался от обычных.
Во-первых, да, там можно перекусить и выпить чаю в любом залеи повсюду на столиках и подоконниках стояли старинные сервизы, пузатые самовары и плюшки с корицей или джемом.
Голодные гости крайне невнимательны, говаривала тётя Вера. Они думают лишь о том, где бы поесть, а надо думать о красоте старины и величии искусства.
А во-вторых, всё можно потрогатьи присесть на старинную софу, и вздремнуть под пледом в удобном кресле, и перебрать содержимое древних сервантов.
Никогда не понимала современные музеи ворчала тётушка. Словно в окно украдкой подсматриваешь А хочется же прикоснуться к эпохеи ощутить её запах, уют вкус.
Конечно, при таком подходе кражи были неизбежны, хотя в залах стояли столики с табличками «Возьмите на память!» Отчего-то они клептоманов не вдохновляли. И тогда тётя Вера придумала разбрасывать среди экспонатов яркую бутафорскую мелочёвкумонетки, ложки, пуговки, тесьму. Что чаще всего тащилито и раскладывали подделками в интересных местах: на диванах, среди чайных приборов, в неприметных ящичках. И оригинальное почти перестало пропадать.
Я быстро пересекла отцветающий садик и нашла в торце музея неприметную дверкустарую, проржавевшую. Запасной вход-выход, о котором знали лишь свои. Открытьи бегом в подвальную экспозицию Первый коридор, тяжёлая и скрипучая дверь, старая лестница вниз, второй коридор, запах ледяной сырости и извёстки
По привычке я подсвечивала путь сотовым телефоном. Дорогу давно знала наизусть и свет не включала, просто считала двери. Запертыев ожидании будущих экспозиций, открытыес яркими табличками, названиями выставок. Но не ради них я опять примчалась в древний подвал, нет. Мой интересдавний, слегка надоевший, но по-прежнему подстёгивающий: жить, учиться, копаться в прошлом, строить теории и найти наконец ответ на единственный вопрос.
У тринадцатой слева двери я остановилась и подняла телефон. Сердце предательски замерло. Вот и она.
«После меня» гласила табличка на двери. Серый гранит (вернее, искусный пластиковый муляж) и крупные, косые, чёрные буквыбудто выбитые. Аналогии напрашивались очевидные, да. И, случалось, разочаровывали некоторых посетителей, настроенных услышать мистическую легенду (если повезёт, то из уст ряженого) об идейном вдохновителе и создателе экспозиции.
И некая легендакажется, о безымянном пленнике подземелья и его имуществе, рассказанная «лично» ряженым «арестантом», существовала, но я в неё не верила. Хотя Николай Петрович, охранник, дворник и вообще на все руки мастер, играл невероятно. Очень колоритный стариканвысокий, худой, длинная седеющая борода, буйные кудри, нос крючком, пронзительный взгляд из-под нахмуренных бровей. Воплощал образ так, что люди в слезах из подземелья выходили, хотя он даже курсов актёрских не заканчивал.
Искусствоведческого образования у меня не было, зато была тётушка, которая с детства рассказывала мне не только сказки, но и реальные исторические факты с объяснением деталей. Я могла отличить подделку от оригинала, а восемнадцатый векот девятнадцатого, я давно выучила историю каждой пуговки на выставочных костюмах.
И, глядя на экспозицию «После меня», с каждым годом всё больше и больше убеждаласьчто-то здесь не то. И не так. Неправильно. Не по фэншую. И непонятно, почему именно так, а не иначе.
2
Я зашла в комнату, поставила кружку на табурет и привычно повела телефоном, осматриваясь.
Каменный пол, низкий и неровный потолок, кривые стены. Узенькое окошко со стороны улицы закрыто металлическими ставнями, а со стороны домарешёткой. Стол, металлическая кровать, застеленная старым клетчатым пледом, подушка тощим «ждуном», шаткий табурет. И до крайности странная экспозиция на столе.
Если не ошибаюсь, ей лет пять. Прежде тётушка подвал не использовала, хотя я предлагала обустроить крутые выставкиот тех же темниц до кладовых и винных погребов. Люди любят подземелья и их загадки. И очень удивилась, когда в одном из новых буклетов увидела рекламу экскурсии по подвалу с выставкой в некой арестантской.
О том, откуда взялась эта выставка, я спрашивала много раз, а ответ получала всегда стандартный: догадайся.
И я начала копаться в прошлом. Сфотографировала каждый предмет, а потом рылась в интернете, думала, искала точки пересечения, снова рылась в интернете И каждый раз первым делом прибегала сюда и снова изучала предметы, и снова думала, и снова искала
Но так и не поняла, как между собой связаны:
а) дамский веер восемнадцатого века,
б) курительная трубка начала двадцатого,
в) русская офицерская фуражка времён Великой Отечественной,
г) ржавая пряжка, не поддающаяся идентификации,
д) несколько затёртых монет, про которые гугл с яндексом при поддержке исторических сайтов дружно говорилимол, едва ли не времён освоения Ермаком Сибири, но возможны варианты,
е) потемневшая серебряная ложкавроде бы девятнадцатого века, но вероятны дополнения и изменения,
ё) чёрно-белое фото в современной рамкескромный мужик, ничего особенного: пройдёшь мимо и не заметишь,
ж) икона Божьей Материкарманная и современная (я фотку нескольким батюшкам для подтверждения показывала, а потом нашла точно такие же иконы в церковных лавках),
з) музыкальная пластинка с песнями Высоцкого,
и) раковина речного моллюскавернее, одна перламутровая половинка вместо двух створок, по которой шиш поймёшь, какого она века. Но сохранилась хорошо, и в раковинке то монеты хранились, то пряжка.
Я строила теорию за теорией, но каждый раз мне что-то не нравилось. Что-то казалось неправильным и из другой оперы. И главное смущающееодиннадцатый предмет. Чёрная сахарница, в которую поместили букет из десяти крупных жёлтых кленовых листьевпронумерованных. Да, десять листьев с номерами, нарисованными красной краской, и десять предметов на столе.
Догадаешься тут
Но я старалась. В каждый приезд изучала выставку снова и снова, наизусть выучила каждый экспонат, но толку Разве что в кошмарах снились. Приходили, рассаживались вокруг меня, пронумерованные, обмахивались каждый своим кленовым листом (особенно крышесносно и пафосно веер смотрелся) и ухмылялись молча.
Есть версии? весело спросил тётушкин голос.
Я аж подпрыгнула. Как она подкралась!..
Тёть Вер!.. возмутилась я справедливо.
Ладно-ладно, тётушка широко улыбнулась. Извини старуху. Не хотела напугать.
Хотела! насупилась я.
Нет, не хотела, тёмные тётины глаза засмеялись. Но я надеялась. Чувствуешь разницу? И прости уж, Ариш, не удержалась.
Тогда расскажи правду про выставку, потребовала я контрибуцию. Честно слово, тёть, я устала думать да гадать.
Твои версии? повторила она, прищурившись.
Я откашлялась, собираясь с мыслями. Но прежде
Добрый вечер, я чмокнула её в щеку.
С приездом, дорогая, улыбнулась она и указала на постель. Присядем?
Я послушно села, а тётя Вера устроилась рядом.
«Старухой» она отнюдь не выгляделада и не была. Короткая рыжая стрижка, задорный взгляд, танцевальная привычка держать спину и вечные джинсы или с майками, или со свитерами, в зависимости от погоды. Сейчас, в солнечное межсезонье, поверх чёрной «американки» она набросила толстый светлый свитер, стянув рукава на груди. И никаких украшений, никакой косметики. Как обычно.
Снова глянув на предметы, я смущённо начала:
У меня вот какие версии, тёть. Во-первых, все предметы могли принадлежать одной семье и передаваться из поколения в поколениеот дворянского веера до трубки и даже раковинки, которая может быть детским сокровищемнапример, того мужчины на фотографии. Но я не понимаю, причём тут подвалы, «тюремная камера» и кленовые листья.
Я запнулась, замолчала, и тётя Вера подбодрила:
Дальше?
Это всёдобыча ненормального. Какой-нибудь клептоман ходил по музею и тырилто одно, то другое. Им же всё равно, что красть. Важен процесс. А Николай Петрович отследил его по монитору и тряхнул на выходе. Отсюда и обстановкакамера, арестант Хотя, скорее всего, вы его не сдали. Пожалели.
Дальше? прищурилась тётушка.
А что, ещё есть варианты? озадачилась я.
Есть, подмигнула она.
Я посмотрела на выставку, подумала и рискнула:
Находки из разрушенного дома? Я читала, что когда сносят старые бараки или усадьбы, в них находят потерянные или забытые жильцами древности. Подняли пола там внезапные монеты, которые были семейной ценностью, но потерялись. А раз они из одного дома мой взгляд зацепился за кленовые листья. То и оказались в одной экспозиции. И листьянаверно, оттуда же. Ребёнку собрали поиграть и счёту научить. Но при чём тут название«После меня»? Это же указание на одного человека, а не на дом. И даже не на семью.
Дальше? улыбнулась тётя Вера.
Всё! сдалась я. Если бы знала, разве доставала бы вопросами? Скажи хотя бы, зачем тут листья!
А что тебе напоминает набор этих предметов? она кивнула на стол. Если абстрагироваться от обстановки подвала и легенды?
Я закусила губу, встала, сновав десятитысячный раз осмотрела выставкуи вздохнула:
Знаешь Будто кто-то ходил по музею и бесцельно брал в рукито одно, то другое. Без смысла. И без умысла. Просто раковина блеснула. А монеты по столу красиво рассыпаны. А фуражка, наоборот, криво лежит. И фото старинные нравятся. Хотяэто я так по твоему музею хожу, что-то поправляя, что-то трогая. Просто так, признала уныло.
Тётушка задумчиво кивнула и неуловимо посерьёзнела. Я даже удивиласьдавно не видела её такой собранной, без привычного задора. Любимые «путешествия в прошлое» её неизменно вдохновлялидо дирижёрской жестикуляции, румянца и лихорадочного блеска в глаза. А сейчас она, наоборот, потускнела, поблёкла. Сжалась и спряталась.
Пожалуй, да, пора тебе узнать, тётушка встала и посмотрела на меня с некоторой опаской. Но предупреждаю, история странная. Мистическая. В неё трудно поверить. Но ты же хорошо меня знаешь, правда? И понимаешь, что тебе я лгать не буду?
И что-то послышалось в её тихом голосе беспомощное, а взгляд стал беззащитным. Я насторожилась. Видимо, реально странная история
Конечно, верю, подтвердила я.
Запомни эти слова, Ариш. И повтори их, когда я закончу историю, в тёмные глаза вернулось знакомое лукавство. А теперь допивай свой глинтвейн и пойдём наверх. Предметы все помнишь?
И фотки есть, кивнула я. Сто штук в разных ракурсах.
Чудно, одобрила тётя Вера.
Я быстро выпила холодный глинтвейн, и мы поднялись наверхв полнейшем молчании. И обе собиралисьтётушка с духом и мыслями, а япросто с мыслями. Если она согласилась, значит, я что-то угадала, и дальше заставлять меня думать было бессмысленно.
Интересно, что?..
Скоро узнаю.
Наконец-то!
3
После угрюмо-молчаливого тёмного подвала улица ослепляла закатным светом, оглушала щебетом птиц, обволакивала уютным тепломточно в плед закутывала. А небо напоминало лоскутное одеялосизо-серые и ванильные облачные клочки, зелёные с золотом макушки деревьев. И, проходя по саду, я вдруг задумалась: а откуда?..