И сразу же все кончилось. Как подкошенные, рухнут на землю два тела: однов глубоком рауше, с трещиной в черепной кости, другоескованное сильной болью и непроглядной темнотой в порезанных глазах. Потеряв к грубиянам всякий интерес, Чалый аккуратно вытер малячку пера от крови, загасил его вместе с битой подальше и протянул руку потихоньку поднимавшейся на ноги девице:
Давай, шевели грудями, линять надо.
Ты ведь не убил их, правда? Под глазом у нее набухал впечатляющий бланш, плозия была вся в грязи и ушатана, а эта чудачка еще переживала за шерстяников, едва не вскрывших ее лохматый сейф, уж не вольтанулась ли она?
Тебя как зовут-то? Не выпуская маленькую ладошку из своей руки, Чалый потащил деваху из подвала наружу. Выбравшись на воздух, заметил, что она ничего из себястройная, грудастенькая, лет семнадцати.
Настей зовут, она тряхнула стриженными а-ля Грета Гарбо волосами, и стало видно, что глаза у нее были озорные, а зубы ровные, фамилия моя Парфенова. Тружусь подавальщицей на механической макаронной фабрике имени товарища Воровского. В шестом цеху. А все-таки здорово ты им врезал, как в кино, ты боксер, наверное?
Чалый я. Вор неожиданно сделался мрачным и потянул свою новую знакомую в направлении Старо-Невского. А что же ты, Настя Парфенова, шастаешь где ни попадя или целку не жалко, а может, сломали уже?
Слушай, ты вещи говоришь такие неприличные. Маленькая ладошка в руке щипача напряглась, а сама подавальщица покраснела. У подруги я была, а как стала спускаться по лестнице, так эти двое, она судорожно сглотнула, и потащили меня в подвал забирать девочесть. Слушай, а мы куда идем-то?
Да пришли уже, потянув из кармана ключи, Чалый толкнул дверь подъезда, хото здесь у меня на втором этаже. И, взглянув на попутчицу, усмехнулся:Не дрожи как шира. Вывеску тебе умыть надо, с бязью что-то придумать. Он потянул порванное у ворота платьишко:Ну куда ты с такой-то рекламой?
Не отвечая, Настя медленно поднялась за ним по лестнице, лязгнули ригеля двойных дубовых дверей, и, очутившись в просторной прихожей, гостья сдавленно охнула:
Батюшки. Хорошо хоть завтра мне в вечер.
Она стояла перед огромным, не иначе как реквизированным у проклятых буржуев, овальным зеркалом и, приоткрыв хорошенький рот, смотрела на отражавшуюся в нем стройную деваху в порванном на груди платье, с лиловым факелом под глазом и грязными, расцарапанными в кровь коленками.
Ничего страшного, фуксом прошла. Чалый хлопнул дверью ванной, кинул подавальщице полотенце:Шевелись, цаца, и двинулся по коридору в самую дальнюю комнату, в которую со дня смерти матери никто не заходил.
Нащупав выключатель, он зажег свет. Скрипнув дверцей старинного платяного шкафа, высмотрел бязь попонтовейзеленую, с серебряными прибамбасами: «Извиняй, мамахен». В ванной между тем уже весело бежала вода, слышалось женское мурлыканье: «Все выше и выше и выше»- Осторожно потянув дверь за ручку, Чалый врубился, что эта чудачка даже не соизволила запереться. В образовавшуюся щелку были видны то розовый девичий сосок, то кусочек упругой ягодицы. Внезапно почувствовав, что шкарята сделались ему тесны, Чалый постучался:
Я не смотрю, и сходу ломанулся внутрь.
Сразу же раздался пронзительный визг. Подавальщица Парфенова присела, прикрываясь, а щипач повесил материнское платье на крючок:
Вот, вместо шобонов твоихв натуре шида, и, мельком взглянув на округлые Настины плечи, наморщил нос:Не ори ты, как потерпевшая, я это добро каждый день мацаю.
Наконец журчание струй затихло, дверь ванной хлопнула, и воевавший с примусом Чалый закричал из гостиной:
Настя, сюда хиляй, а через секунду в изумлении замер.
Хоть и с бланшем, в строгом шелковом платье с серебряным шитьем, подавальщица Парфенова была неотразима. Она, в свою очередь, тоже застыла неподвижно, с широко открытыми глазамитакое она видела только в музее. На стенах чекистской обители висели разнообразные картины в массивных золоченых рамах, в углу махали маятником напольные часы работы аглицкой, а на подставах из черного дерева стояли тяжеленные бронзовые вазы. Заметив, что на обстановку обращают внимания больше, чем на него самого, Чалый обиделся:
Хорош по сторонам зырить, хавать давай.
Как хорошо здесь у тебя. Настины щеки разрумянились, а щипач тем временем замутил композитора, открыл второй фронт и, щедро сыпанув жамаги на тарелку, принялся открывать бутылку трофейного портвейна:
Смотри какой антрамент, не марганцовка какая-нибудь.
Скоро выяснилось, что новая знакомая Чалого была девушкой простой и неизбалованной. Родители ее, оказывается, жили в деревне, а сама онав осточертевшей хуже горькой редьки фабричной общаге. Больше всего на свете хотелось ей походить на Любовь Орловубыть такой же красивой и знаменитой.
Выпили вина, затем ополовинили бутылку не какой-нибудь там, а французской карболки и как-то незаметно перешли к поцелуям. Долго катались по дивану, кусая друг друга за губы, нежно встречались языками, однако по-настоящему Настя не даваласьускользала проворной змейкой. Наконец Чалому это надоело. Слегка стиснув пальцы на нежном девичьем горле, он немного подождал и забросил подол партнерше на голову. Задыхаясь, Настя бессильно вытянулась, а щипач, времени не теряя, быстро сдернул с ее бедер немудреное бельишко. Раздвинув коленями ослабевшие ноги девушки, он мощно вкатил мотоцикл в ее распростертое тело.
Ответом был долгий, мучительный крикне просто, видно, расставаться с целкой на шпорах, а вскоре и сам Чалый, когда захорошело ему, громко застонал. Что ни говори, но отловить аргон на шедевральной кадре гораздо приятнее, чем с биксой какой-нибудь.
Громко всплакнула Настюха, потом допили коньячок, а ночью, когда щипач, освободившись от объятий подавальщицы, направился в сортир, под ноги ему попалось что-то на ощупь шелковистое. Это было замаранное кровью, измятое материнское платье.
Глава шестнадцатая
Гинеколог Мендель Додикович Зисман был лыс, кривоног и брюхат, а Катю Бондаренко знал давно, еще по первому ее аборту. Хотя в жизни ему повезло не оченьдрузья уехали, супруга оказалась стервой, а ударная вахта у главной женской прелести на корню загубила потенцию, эскулап был дядькой общительным и смотрел в будущее с надеждой на лучшее. Потому как знал твердо, что хуже уже быть не могло, некуда было.
Когда за окнами вякнула сигнализация «пятерки», гинеколог посмотрел на часы, хмыкнул одобрительно и заявившейся в кабинет Кате весело подмигнул:
Ну-с, барышня, с чем пожаловали?
Все с тем же самым, доктор. Она непроизвольно дотронулась ладошкой до лобка и, криво улыбнувшись, принялась расстегивать пиджачок. Похоже, Мендель Додикович, залетела я доблестно.
О да, женщины имеют обыкновение беременеть, эскулап согласно кивнул лысым черепом, хотя в вашем случае это весьма проблематично. Легче демократам миновать переходный период, чем сперматозоидам вашу спираль, поверьте, она восхитительна. Так когда, говорите, последний раз были месячные?
Задержка недели две. Пожав плечами, Катя сняла пиджачок и аккуратно повесила на вешалку, а гинеколог что-то чирканул в журнале и бодро направился к раковине:
Что, собственно, гадать, давайте-ка мы на вас посмотрим. Если что, в шесть секунд отсосем. Прошу.
Он приглашающе мотнул тройными брылями в сторону известного каждой женщине сооружения. Стянув колготки с трусиками, Катя взгромоздилась на мрачно блестевшее никелем, весьма походившее на средневековое орудие пытки гинекологическое кресло.
Гм, очень интересно. Одетые в резину пальцы эскулапа глубоко залезли в ее тело, уверенно коснулись самого сокровенного, и лицо Зисмана вытянулось. Ах, чтобы мне так жить, чем, спрашивается, вы, Катерина, занимаетесь? Спирали и след простыл, а беременностьнедель восемнадцать, не меньше!
Что? Бондаренко рывком скинула ноги с подставок и, сощурившись, уставилась гинекологу в глаза. Мендель Додикович, этого быть не может, я еще умом не тронулась.
Чего не может быть, дорогая вы моя? Улыбнувшись, тот принялся смачно стягивать перчатки. Как говаривал один бородатый сифилитик, фактывещь упрямая. В матке у вас теперь находится не спираль, а восемнадцатинедельный плод. Ну-ка, пойдемте.
Едва дав пациентке одеться, он потащил ее вдоль по коридору на УЗИ. Уставившись на зеленый экран монитора, гинеколог вскоре довольно ткнул в него пальцем:
Все правильно, вот он, результат любвипочти пятимесячный, и, вторично улыбнувшись, погрозил пальчиком:Что-то, Катерина, вы напутали, бывает^
Сидевшая рядом медсестра подтвердила с важностью:
Еще как бывает.
Этого будущая мать не вынеслаона разрыдалась.
Ну полно, милая. Зисман дружески похлопал ее по плечику, а уже у себя в кабинете долго вещал, что высшее благо в жизниэто дети, что была Бондаренко для этого счастья в самом соку, а вот о том, чтобы сделать аборт на таком сроке, даже не заикнулся, гад лысый.
В машине страдалица опять пустила слезужизнь ее дала трещину, всю дорогу жутко себя жалела, а когда появилась наконец на службе чуть живая, с красным носом и глазами, как у кролика, Игорь Васильевич Чох молча затащил ее в свой кабинет и сразу налил полстакана «мартеля»:
Давай, Катерина Викторовна, только залпом.
Вот тут-то и случилось сложное психическое действие, называемое излитием наболевшей женской души. С обильным слезоорошением мужской жилетки, с подробным описанием извивов личной жизни. Дождавшись наконец окончания монолога, доктор наук налил и себе:
А на то, что выкопала из архивов эта ваша подруга-гепеушница, взглянуть возможно?
Вот. Все еще дрожавшими пальцами Катя расстегнула свой дорожный кейс фирмы «Самсонайт» и плюхнула пачку ксерокопий на стол. Вы простите меня, Игорь Васильевич, я просто беременная дура-истеричка.
Она попыталась улыбнуться, но получилось как-то жалко. Налив подчиненной еще на дорожку, Чох отправил ее на таксомоторе домойотдыхать. А сам сидел некоторое время неподвижно, пытаясь осмыслить эмоционально-сбивчивый Катин рассказ, особенно в части, касающейся ее скоротечной беременности. Без сомнения, была она девушкой многоопытной и, владея вопросом регулирования деторождения в совершенстве, наверняка не стала бы тянуть с абортом четыре месяца.
В чем же тогда дело? Какая-то еще туманная, до конца не оформившаяся мысль заставила Игоря Васильевича устремиться к компьютеру. Вытащив из памяти файл, озаглавленный «Теория Альберта Вейника», он терпеливо принялся ждать конца распечатки.
И не напрасно. Оказывается, в свете новой теории Вселенной, созданной теплофизиком Вейником, времяэто реальная индивидуальная характеристика любого материального объекта подобно другим физическим параметрам. Что касается человека, то он излучает и поглощает хрональное поле, которое регулирует темп происходящих в его организме процессов. Так, опыт подсказывает, что в течение сна они замедляются, а во время стрессовых ситуаций ход времени ускоряется. В частности, есть показания чудом оставшегося в живых фронтовика, рядом с которым разорвалась вражеская бомба. Солдат отчетливо видел, как по корпусу фугаса медленно поползли трещины, а затем из них начала вытекать раскаленная лава взрыва, то есть его личное время ускорилось в тысячи раз.
Однако бывает, что иногда хрональный механизм дает осечки. Так, например, в Шанхае у совершенно здоровых родителей родился мальчик, который начал стариться в годовалом возрасте: у него появились морщины на лице, стали выпадать волосы и зубы. Когда ему было шесть лет, он имел рост семьдесят сантиметров, а весил всего пять килограммов. Его родная сестра умерла в возрасте девяти лет дряхлой старухой. Всего же в мире известно более двухсот подобных случаев.
«Интересно все это, доктор Чох убрал распечатку в ящик стола и потянулся к электрочайнику, но только в плане теоретическом. А вот что повлияло все-таки на хрональное поле в гениталиях Катерины Викторовны Бондаренковот в чем вопрос! Уж не тот ли мужской орган, который частенько бывал в них и принадлежал загадочному господину Савельеву? Вот где надо искать!» Заварив большую чашку крепкого чая, Игорь Васильевич плеснул в него коньячку и, отхлебнув, принялся ворошить принесенные Катей ксерокопии.
Ну, здорово, брат, здорово. Раздевайся, давай проходи. Ого, холодненькая, сразу видно, в багажнике лежала, лишней не будет. Присаживайся. Люська такой плов задвинула куриный, не оторваться.
Как житуха-то у тебя, борец с преступностью? Папаху получил?
Хрена с два, в майорах бы не оказаться. Теперь времена такие, что и не заметишь, как звезды раком встанут. Ну а тебя я о жизни спрашивать не будукниженция твоя новая у всех на слуху, говорят, бестселлер российский. Ну что, литератор, за встречу?
Ух, хорошо пошла, проклятая, недаром «Черной смертью» называется. А помнишь «Столичную» по три шестьдесят две за флакон, так все равно та лучше была, помягче.
Э, не люблю я все эти разговоры о том, что было, все равно его уже нет. Ты вспомни еще колбасу по два рубля, хлеб по четырнадцать копеек, «Жигули» по шесть тысяч, да не забудь только про дерьмо, которого тоже хватало. Правда, сейчас его столько, что, наверное, вообще уже не отмоемся.
Слушай-ка, плов действительно качественный. Повезло тебе с хранительницей очагаумница и красавица, редкое по нынешним временам сочетание.
Да брось ты, будто сам не знаешь, что все бабы в первую очередь суки и уж только во вторуюподруги жизни. Давай-ка лучше выпьем за мужскую дружбу, вот так, до дна. Уф, на, огурчиком осади, маманя моя солила. Что, вкусно, хрустит? То-то, старинный рецепт, деревенский. А ты о чем сейчас сочиняешь-то, если не секрет, конечноопять фигня мистическая какая-нибудь?
Нет, жила иссякла. Начал писать сагу о депутатском корпусе, однако сразу возник вопрос: кто такте воры в законе? Ну, давай за папаху твою, чтоб была она генеральской.
Ну, будем! А что, другой-то темы не нашлось у тебя, кроме как об этом дерьме? Да нет, я не воров имею в виду. Знаешь, пятнадцать лет изучаю их мир, и хорошо, если только сейчас начинаю кое-что понимать. Ни в одной вот колбаски возьми, сырокопченая другой стране ничего подобного братству наших воров в законе не найдешь. А почему, спрашивается? Во всем виновата история российскаястрашная, трагичная и кровавая. Это ведь чисто наше национальное явление, когда целая социальная группа ставит себя вне государства и общества, я имею в виду клан воров в законе. А история его напрямую связана с борьбой государства за правопорядок. Не случайно значимость и влияние воров становится особо ощутимым в периоды кризисов и переходных периодов. Ну, давай за тебя, литератор, чтоб писалось легче. Так вот, первые законники, отдаленно напоминавшие блатарей, появились из среды карманников в двадцатых годах сразу после Гражданской войны. Их группы отличались организованностью и координированностью, они обменивались опытом, распределяли сферы влияния, и именно среди них впервые зародилось крепкое воровское братство. Взаимовыручка, материальная поддержка и другие формы корпоративности помогли преступникам-профессионалам эффективно противостоять давлению государства как в условиях свободы, так и в местах заключения. Образовав достаточно мощный клан, воры в законе не только решили задачи самозащиты, но постепенно подчинили себе другие преступные образования. Они придерживались жестких традиций и норм поведения, а для желающих попасть в их ряды предъявляли достаточно суровые требования. Так, правильный вор не должен был иметь никакой собственности, жениться и заводить семью, получать образование, торговать или работать. Законники ни при каких обстоятельствах не должны были трудиться на государственных предприятиях, состоять в партии и служить в армии. Давай-ка, брат, селедочку откроем. Так, не залом, конечно, но пахнет сносно. Как говорится, чтобы сдохли наши враги. Ну, пустую-то не ставь на стол, литератор, мать твою за ногу, примета хреновая. Лучше холодильник открой, ага, нашел? Давай-ка ее, родимую, сюда. Ну, на чем мы остановились? А, теперь самое интересное начинается. Вспомним славную историю родины нашей. Не хочешь? Лучше выпить? Нет, подожди. Кто строил на этой родине социализм? Рабочие? Нет! Крестьяне? Черта с два! Может быть, коммунисты? Чушь собачья, ничего они не умеют! А, догадался, правильнозеки. Вся страна была опутана колючей проволокой, а безгласные рабы двадцатого века строилизадаром, заметь, города, заводы, добывали уголь и прокладывали дороги. Многомиллионная армия ГУЛАГа контролировалась и охранялась самой мощной в мире карательной машиной ВЧК-ГПУ-НКВД. Однако и она была не всесильна. Ладно, вспомним старый морской тостчтобы хрен стоял и деньги были. Ура! Слушай, литератор, дальше. В темных бараках, тесных камерах заключенные оставались без контроля и должного надзора. Поэтому сталинский ГУЛАГ, куда попадали не столько уголовники, сколько инакомыслящие, способные к организованному сопротивлению, нуждался в дополнительном управлении изнутри. И вот в недрах спецслужб возник план использования для этих целей неформальных лидероввожаков уголовной среды. О выполнении такой высокой политической миссии сами воры в законе догадывались едва ли. Вероятно, не подозревали об этом и рядовые сотрудники в лице охранников, оперсостава и начальников лагерей. Все было рассчитано тонко созданная надстройка уголовной среды использовалась в соответствии с задачами текущего момента. Не случайно, когда после смерти Сталина началось резкое сокращение лагерей и разрушение ГУЛАГа, законники подверглись массовым гонениям и почти полному уничтожению. Ну-ка, хлеба с маслом поешь, да потолще намажь, ты, литератор фигов, совсем пить разучился. Нет? Тогда давай, будь здоров. Сейчас доскажу. Ну а изменение воровских законов во многом объяснялось положением в стране. Кодекс чести законников действовал в неизменном виде до конца тридцатых годов. Война и ужесточение режима содержания в лагерях поколебали некоторые незыблемые понятия. Так, часть воров пошла на войну, других вынудила взяться за кирку лагерная администрация, третьих не устраивали завышенные требования и аскетизм. Число идейных правильных воров становилось все меньше. Появились термины, означавшие степень отступничества от основного закона: «поляки»работавшие в зонах на всех должностях и занимавшиеся постыдной спекуляцией, «гнутые»не выдержавшие давления администрации и изменившие воровским принципам, «ссученные»сотрудничавшие с лагерным начальством, «автоматчики»воевавшие на фронте, «одни на льдине»не признававшие никаких законов. Однако самый сокрушительный удар был нанесен законникам в связи с разоблачением культа личности и проведением массовых реабилитаций. Государству, сократившему число заключенных, нужно было что-то делать с их поводырями. В этот период использовалась хорошо зарекомендовавшая себя в сталинские времена традиция так называемого публичного покаяния, только теперь самобичеванием и раскаянием должны были заниматься матерые уголовники. Публичный отказ от своих преступных званий мог помочь вору выжить, участь других была незавидна. Специальные колонии теперь создавались для уголовной элиты. Наиболее стойкие последователи воровских законов оказывались в них и режимных тюрьмах, где многие из них гибли, не желая идти на компромисс. Появились «прошляки» и «развенчанные» из-за своего отступничества воры, а к началу шестидесятых годов в местах лишения свободы осталось не больше трех процентов некогда их могучего клана. Что значит не можешь больше? Ты мужик? Тогда пей. Ну, будь здоров, не кашляй. Дальше что? А ни хрена хорошегоговорить об этом я не хочу, боюсь, вытошнит. Ты телевизор включии поймешь все сразу. А, тебя уже? Ну, давай, давай, литератор, только мимо не вздумай наблевать. А то ведь ерэра хоминум эстчеловеку свойственно ошибаться.