Кара - Феликс Разумовский 33 стр.

 Да, этого не избежать никому.  Внутренне страшно обрадовавшись, подполковница изобразила на своем челе глубокую скорбь и томно завела глаза к небу.  Так вы помните ее, Зоя Павловна?

 Как я могу забыть свою лучшую подругу?  Та перестала плакать и вытерла свой покрасневший нос выцветшим кружевным платочком.  Столько пережито вместемы дружили еще с училища, я ведь тоже начинала медсестрой.

Чтобы успокоиться, она молча допила остывший кофе. Покачав горестно головой, заведующая уставилась на подполковницу:

 А вам-то какое дело до Ирочкиной жизни?

 Понимаете, Зоя Павловна,  Астахова сделалась задумчиво-печальной и глубоко вздохнула,  долгое время у Ирины Константиновны не было детей, а где-то в начале шестидесятых появился сын Миша. Вам известно что-нибудь об этом?

 Мне и не знать? Да если хотите, именно благодаря моим стараниям она этого ребенка и усыновила. Будете?  Заведующая бухнула в чистый стакан растворимого кофе, плеснула кипятку и пододвинула гостье.  Сахарвон там.

Она указала на пол-литровую банку и налила из чайника в свою чашку:

 Вы ведь женщина, наверное, поймете. У Ирочки был инфантилизм матки, забеременеть и родить она в принципе не могла, так что, когда произошел у нас тот случай, я ей и говорю, мол, забирай ребенка, это судьба.  Заметив крайнюю заинтересованность в астаховских глазах, Зоя Павловна поведала историю действительно занимательную.

Примерно в году шестидесятом к ним в роддом поступила несовершеннолетняя первородящая, естественно, незамужняя. Рожала тяжело, порвалась вся, однако, что бы вы думали, произвела на свет двойнюмальчиков-близняшек. Вроде бы все хорошо, а затем случилось что-то ужасное и совершенно непонятное. Когда в первый раз молодой мамаше привезли сыновей для кормления, на нее как затмение нашлоглаза закатила, пена изо рта, и давай одного из младенцев душить, громко вереща при этом дурным голосом.

 Знаете, до сих пор у меня в ушах крик этот звенит.  Зоя Павловна вздрогнула и поставила чашку на стол.  Что-то вроде: «Возьми его себе, владыка Востока». А самое непонятное в другом: как только полуживого ребенка отобрали у нее, она успокоилась, накормила второго и уснула, будто и не случилось ничего.

Заведующая закурила. Деликатно выждав время, Астахова тронула ее за рукав:

 Зоя Павловна, а нельзя ли узнать, как звали ту первородящую?

 Можно конечно.  Шумно вымыв у раковины лицо, заведующая вытерла глаза и, не глядя на подполковницу, направилась к дверям:Подождите, я недолго.

И правда, минут через пятнадцать она вернулась, держа в руке пожелтевшую от времени медкарту несовершеннолетней первородящейКсении Тихоновны Савельевой.

Глава двадцать третья

Юрий Павлович Савельев сидел скрючившись в самом дальнем углу подвала и, жмурясь, выглядывал на улицу через пролом в стене. Очень хотелось пить, но вода в радиаторе отопления закончилась еще месяц назад. Чтобы хоть как-то обмануть жажду, он прижимался языком к ржавому железу трубы и быстро сглатывал набегавшую тягучую слюну.

Совсем недалеко от его подвала находилась глубокая бетонная яма с чистейшей, неотравленной влагой, но идти туда сейчас было нельзя, потому что солнце стояло еще высоко, и его палящие лучи мучительно убивали все живое.

Савельев уже не помнил точно, сколько времени прошло с той поры, когда вдруг подул холодный ветер и принес черно-фиолетовые тучи, из которых на землю стали падать градины размером с кулак. Потом заблистали молнии, поджигая все, что могло гореть, и наконец раздался звук, представить который невозможно, отчего твердь земная пошла волнами, а из проломов хлынуло на сушу огненное море. Людей погибло тогда во множестве, а на небо взошла красная пятиконечная звезда, и видевшие ее свет стали не живые и не мертвые, но словно безумные двуногие твари. Нестройными толпами бродили они аки волки рыскающие, сея повсюду разорение, и светились адским пламенем три шестерки на их челах.

А потом упала та звезда на землю, и дан был ей ключ от кладезя бездны. И вышел оттуда дым, как из большой печи, и явились на свет всадники, имевшие на себе брони огненные, гиацинтовые, а у их коней головы были как у львов, а изо рта их выходили огонь, дым и сера, хвосты же были у них как у скорпионов, и в них были жала. И вел их ангел бездны по имени Аввадон, и в те дни люди, кои не были отмечены числом дьявольским, искали смерти и не находили ее.

Между тем от развалин по земле потянулись длинные тени, постепенно исчезая,  багрово-красный диск солнца нехотя уходил за горизонт. Все вокруг окутала мрачная серость сумерек, и медленно стал опускаться на мертвый город гнойно-зеленоватый светящийся туман.

Мгновенно Юрий Павлович отпрянул от проема. Приложив к носу сложенное вчетверо полотенце, крепко закрыл глаза, пытаясь вдыхать как можно меньше полного отравы воздуха. За стеной уже стало вовсю слышно бряцанье панцирных пластин, стук копыт о землю и голоса громоподобные, нечеловеческиеэто сновали в тумане Губители, выискивая Неотмеченных печатью. Внезапно в ночи раздался крик. Даже представить трудно, что мог так кричать человек, но вопль повторился снова и затих, а Савельев, вообразив, что сделалось с несчастным, вздрогнул и, обхватив голову руками, замер.

Наконец гнойная пелена тумана рассеялась. На небе показалась луна, ныне все время полная, цветом напоминающая сгнившую заживо плоть. В зловещем свете ее стали видны обломки разрушенного, сгоревшие на корню деревья и мертвая земля, лишенная всякой растительности, зато обильно политая человеческой кровью.

Стараясь двигаться бесшумно и вслушиваясь в каждый ночной шорох, Савельев выскользнул из пролома, секунду переждал и, огибая лужи с отравленной водой, метнулся к нагромождению бетонных плит, покореженного железа и мусора. Услышав звуки раздираемой плоти, он глянул в их сторону и, вздрогнув, побежал еще быстреескопище огромных черных крыс доедало оставшееся от плоти пойманного Губителями человека.

Наконец Савельев осторожно пробрался под рухнувшее перекрытие, миновал пару завалов и оказался в заброшенном подземном гараже. Давно, еще во времена Первого толчка, трубы здесь лопнули и наполнили ремонтные ямы вкуснейшей прозрачной водой, пить которую можно было без опаски. Чувствуя, как рот наполняется тягучей слюной, Савельев прокрался мимо навек застывших автомобилей, завернул за угол и вдруг замер: в скудных лучах лунного света, пробивавшегося сверху, он различил человеческие силуэты.

Приблизившись, он обнаружил, что это были Неотмеченные печатью мужчина с женщиной, причем абсолютно обнаженнойона только что выкупалась, и тело ее молочно светилось в полумраке. Внезапно дикое, всепоглощающее бешенство овладело Савельевым. Не в силах сдержаться, с перекосившимся от ярости лицом, он выскочил на свет. При виде его в руках пришельцев холодно сверкнули ножи. Однако ни на мгновение не забывая о Губителях, каждый выплеснул свою злобу не в крике, а в действии.

Мужчина резко полоснул Савельева клинком, норовя рассечь лицо, но, отклонившись, тот стремительно дистанцию сократил и двумя жуткими ударами в голову заставил нападавшего неподвижно вытянуться на земле. Произошло это за считанные секунды. Женщина, Потерявшись, застыла, испуганно гладя на своего неподвижного спутника, однако тут же получила удар вполсилы и раскинулась неподалеку от него.

Не обращая больше внимания на поверженных врагов, Савельев удовлетворенно крякнул и кинулся к яме. Пил он долго, до тошноты глотая застоявшуюся, отдававшую ржавым металлом воду, потом собрал трофеи и, приметив, что мужчина еще дышит, добил его. В этот момент женщина пришла в себя. Она была молода,  судя по фигуре, еще не рожала. В полумраке черный треугольник лона выделялся особенно отчетливо на сливочном фоне ее бедер. Почувствовав вдруг томление, Савельев с ходу навалился на упругое женское тело. Очень скоро он иссяк и, ощутив сильный голод, привычно сломал у лежавшей под ним шейные позвонки. Она вытянулась без звука, а Савельев отрезал у женщины левую, самую вкусную, грудь и, присыпав найденной у ее спутника солью, принялся торопливо есть. В глубине души он жалел, что никак нельзя было взять с собой ни еды, ни питья, становившихся вне укрытия смертельной отравой.

А между тем уже близился час собакисамое пакостное ночное время. Хорошо изучив повадки Отмеченных печатью, Савельев заторопился прочь. Он знал, что скоро они начнут забираться под землю, будут неистовствовать, сокрушая все вокруг, и быть поблизости ему совсем не хотелось.

Он уже прошел второй завал и только выбрался из-под разрушенной кровли, как подул резкий северный ветер, принесший на своих крыльях ядовитый зеленый дождь. Находиться под ним нельзя было ни секунды. Савельев снова забился под бетонные плиты, понимая, что попал в ловушкускоро должен был опуститься утренний туман. Тем временем дождь перешел в ливень, притом косой, и, попадая на лицо, капли его обжигали кожу, оставляя глубокие, долго не заживающие язвы. Приходилось терпеть это молча, не произнося ни звука.

Наконец туча прошла. Забыв об осторожности, Юрий Павлович стремглав рванул вперед. Он даже не успел заметить, как сбоку появилась огромная огненная фигура, глубоко в спину его вонзились кривые, острые как бритва копи, и земля начала уходить у него из-под ног. Где-то высоко раздался громоподобный смех Губителя. Мгновенно оставшись без одежды, Савельев понял, что сейчас у него будут забирать бессмертную душу. Не сразу конечновначале вырвут печень, затем сердце, а потом его, умирающего, Губитель поцелует и, пробив языком нёбо, высосет мозг. Юрий Павлович рванулся изо всех сил, но без толку и почувствовал, как похожие на кинжалы когти начали медленно проникать в его тело, постепенно углубляясь до костей. От адской боли Савельев закричал мучительно, с надрывом, как это делают сильные люди в свой последний час, на сознание его накатилась темнота. Содрогаясь от холодного пота, он проснулся.

Не в силах пошевелиться, Юрий Павлович с минуту лежал на мокрых простынях, потом разомкнул слипшиеся веки и, тяжело дыша, уселся на постели. Катя уже ушла на работу, часы показывали начало первого. Ощущая в желудке тошноту, а в голове тупую, пульсирующую боль, он вдруг почувствовал себя таким несчастным и одиноким, что жизнь показалась ему затянувшимся, отвратительным фарсом. Некоторое время Савельев бесцельно шлепал босыми ногами по паркету, затем, улыбнувшись криво, вытащил из-под ванны купленный по случаю «ПСС», новенький, в смазке, и в лучших традициях сопливого кинематографа принялся писать Кате послание, мол, прости, любимая за все, деньги в таком-то банке, ключи там-то, номер сейфа такой-то, похорони, не жги. Думал, стошнит, но как-то обошлось. Откинувшись на спинку стула, Юрий Павлович принялся не спеша обихаживать ствол: тщательно протер его, снарядил магазини, врубившись наконец, что тянет время, пришел в неописуемую ярость: «Давай сдыхай, паскуда, что тебе в этой жизни-то?»

Чтобы не упустить подробности вражеской агонии, кот Кризис даже выполз из-под дивана, мол, давай, всем сразу легче станет. Подмигнув хищнику: «Увидимся в аду, хвостатый», Савельев дослал патрон и мягко приставил дуло к виску. Однако выстрела не случилось, только боек щелкнулсухо. Сразу же вспотев, Юрий Павлович недоуменно взглянул на стволу «ПССов» осечек он еще не видел. Сглотнув набежавшую слюну, он резко передернул затвор и, глянув машинально на покатившийся под стол патрон, попытался лишить себя жизни по второму разу. Опять напрасно!

«Патроны дерьмо».  Юрий Павлович попробовал еще разок и, снова оставшись в живых, вдруг широко оскалился и пальнул навскидку в разочарованно зевавшего Кризиса: «Умри, хвостатый». Раздался едва слышный, как у духового ружья, щелчок. Выгнувшись дугой, с головой, превращенной в кровавое месиво, кот натурально издох. Видимо, дело было совсем не в патронах.

Глава двадцать четвертая

 Игорь Васильевич, привет, как настроение?

 Спасибо, дорогой, рабочее.

 А я вот тебя обрадовать хочу, ты, брат, как в воду глядел: этот домик-пряник действительно интерес представляет. Пожалуй, во всей Ленобласти нет места с такой энергетикой, разве что у Кунсткамеры, да возле сфинксов, но там все же не так хреново.

 Как ты сказал, Силантий Анатольевич, около сфинксов?

 Ну да, у Николаевского моста, как раз напротив Академии художествпаскуднейшее, доложу я тебе, брат, место, энергетика просто ни к черту. Давай-ка лучше в гости заходи, аспирант один коньячком прогнулся, французским вроде бы.

(Разговор по телефону)

В ста полетах стрелы от глиняных строений и раскаленных мостовых Ширпурлы затененный масличными деревами высился храм Ханешабожества желтолицых хубов. Странные были они люди, непонятные. Не походило их племя ни на могучих, расчетливых в бою шумеров, ни на задиристых, пронырливых семитов, ни на друидов, коварных и злопамятных.

Хубы брили бороды, носили, подобно женщинам, шальвары и никогда не воевали. Однако для служения богам у них имелись посвященные, а те умели многое: врачевали страждущих, читали в душах людских и предрекали будущее. Не было также у хубов ни царей, ни знати. Несмотря на страх, шумеры ради выгоды все же посещали их храмы: погода, цены на пшеницу, победы в войнахвсе это было ведомо жрецам Ханеша.

Вот и на этот раз, едва солнце вошло в знак Весов, а луноликая богиня Син сделалась полной, из города Ура, что раскинулся у Сладкой реки, выступил ковач Ураншу с сыновьями и старшим подручным. На душе у мастера было неспокойнокак бы не помирились, упасите боги, воюющие князья Киша и Ларсы,  а на груди его лежал подарок для жрецовзавернутое в шелк бронзовое зеркало, поверхность которого была отполирована специальным составом, приготовленным из растолченных улиток.

Полная луна мягко струила с неба серебристо-молочный свет, где-то неподалеку квакали в канале лягушки. Ощутив благоухание ночных цветов, Ураншу глубоко вздохнул: воистину благословен край блаженства Сенаар. Щедро напоенные водами реки Хиддикель, здешние земли дают по три урожая в год, кроны финиковых пальм упираются в небо, а от аромата роз кружится голова. Воистину рай земной!

Только под утро усталые путники достигли храма Ханеша, однако ворота его, обычно широко распахнутые, ныне были крепко заперты. Сколько старший подмастерье не бил в бронзовую доску у входа, открывать их никто и не подумал.

«Чем же мы могли прогневить богов?»Ураншу посмотрел на побледневшие звезды, сделал знак рукой и в окружении спутников направился в ближайшую деревню договариваться насчет крова. Он не мог знать, что этой ночью главный посвященный Арханор уходил в Обиталище разума.

В огромном храмовом зале царила полутьма, еле слышно играли цевницы. Служители низших рангов впервые увидели Верховного жреца без привычной головной повязкис огромной выпуклостью на лбу в виде третьего глаза. Не размыкая воспаленных век, он опирался ладонями на алтарный камень, и каждому приближавшемуся говорил слова прощанияв этом мире у него их осталось немного.

Три восхода назад Арханор, высокий и мощный мужчина, внезапно почувствовал себя плохо, зазубренной стрелой засела в его сердце тоска. Предчувствуя неизбежное, он направился в храм. Разогнав темноту, вспыхнуло масло в каменной чаше, поползли тени по стенам, и, раскинув на алтарной плите сто восемь гадательных знаков, посвященный закрыл глаза, зашептал потаенное и отдался во власть богаоракула Сатраны. Трижды Арханор проделывал это, но каждый раз таблички из глины, уложенные невидимой рукой, предрекали ему смерть. Он понял, что скоро дух его встретится с Ханешем.

Между тем музыка смолкла, посвященные потянулись из зала прочь. Когда к Верховному жрецу приблизился последний из прощающихсявысокий юноша-негр, тот открыл глаза:

 Сердцем слушай меня, Гернухор. Ты раб по рождению, но Ханеш отметил тебя и позволил постичь мною данное. Это малая капля в море мудрости, ушедшей на дно вместе с Родиной истины. Мы, хубы, потомки тех, кто избежал предначертанного, но Книга судеб уже написана, и скоро наш народ уйдет в небытие. У тебя же свой путьв Черную землю. Туманные отблески истины едва освещают ее. Там тебе встретится Тот, кто все еще помнит. У него есть частица Камнябольше сказать я не вправе. Прощай.

Верховный жрец замолчал, медленно опрокинулся спиной на алтарный камень, и без видимых причин тело его окуталось ярко-белым пламенемдух Арханора устремился навстречу богу Космического Разума.