Народу в заведении было достаточно. Сновали между столами халдеи, на сцене уже лабали, однако было пока не до танцевинтуристы с увлечением ужинали. Хрустели жареной осетринкой, ели блинчики с черной икрой, наваливались на буженину, поросенка с гречневой кашей жрали и умилялисьа ведь и в самом деле хорошо в стране советской жить!
Окинув взглядом жующую толпу, Савельева привычно двинулась проходом. Вывернувшийся неизвестно откуда мэтр Андрей Владимировичбухарик, взяточник, по морде видно, что стукло комитетское, изящно склонил плешивый пробор:
Выглядишь, Ксюша, очаровательно. Вон там, в углу.
Сверкнув бриллиантами в ушах, она повернула голову и невольно вздрогнула: за столом сидел в одиночестве здоровенный черный болт. Запивая мясо холодненьким «Каберне», он с аппетитом поедал шашлык по-карски.
Приятного аппетита. Мэтр как-то странно посмотрел на негра и, отодвинув стул, оглянулся на Савельеву:Прошу вас, сейчас пришлю официанта.
Спасибо. Ксения Тихоновна уселась и, взявшись ухоженными пальчиками за меню, белозубо сотрапезнику улыбнулась:Извините, вы случайно салат из крабов не заказывалисъедобный?
Очень вкусный. Кожа у негра была цвета переспевшей сливы, лилово-фиолетовая, а по-русски он изъяснялся вполне сносно, густым басом. Вы во всем так осторожны?
Как говорил Омар Хайям, не ешь что попало и не люби кого попало. Савельева сделала смешную гримаску и скомандовала подскочившему халдею:Салат, крылышко цыпленка и маслины, только чтобы непременно были черные испанские. И томатного сока отожмите в большой фужер.
Официант отчалил, а негр, потягивая свое «Каберне», посмотрел на Ксению Тихоновну заинтересованно:
Вы активистка общества трезвости?
Он прибыл явно из той части Африки, где строить коммунизм не собирались: костюм на нем был дорогой, блестели алмазами запонки, а в перстне багровыми сполохами отливали рубины.
Отчего же? Савельева отпила маленький глоток томатного сока и, изящно промокнув губы салфеткой, занялась салатом. Был бы повод достойный.
Тогда давайте за знакомство. Негр явно обрадовался и осторожно налил «Каберне» в чистый бокал. Отличное вино, говорят, очень хорошо при радиации. Меня зовут Алсений.
Звучит необычно. А мое имя Тамара. Прищурившись, Савельева посмотрела на свет сквозь кровавую кислятину в бокале, однако мужественно отпила и раскусила брызнувшую соком маслину. Вы, Алсений, танцуете?
Весьма кстати лабухи наяривали что-то медленное. С готовностью поднявшись на ноги, негр принялся отодвигать из-под дамы стул:
О, конечно.
Плавно закорежилась Ксения Тихоновна со своим черным партнером в белом танце, нежно прижимаясь к нему то высокой грудью, то волнующе-упругим бедром, и вывороченные губы Алсения ласково коснулись ее уха:
Ах, Тамара, вы восхитительны.
С фронта врубился черножопый, в цвет попал нынче в натуре была она не чеканка какая-нибудь шелудивая, а чамовитая изенбровая бикса, слегка путанящая на пользу отечества: маникюр, педикюр, эпиляж, макияж, частокол доведен до нужных кондиций, даже волосня на лоханке особым образом подстрижена и надушена. Не сразу удалось, конечно, допереть до такого, довелось всякого нахлебаться вволю, дерьма в особенности.
Года два назад все бановые биксы на Московском вокзале попали под облаву, Пашку откомандировали на сто первую верстукукурузу разводить, а Крысу отмазал субчик один, с тем чтобы фарт свой та отработала передком. Вскоре он отпулил ее в счет замазки центровому халдею Абрашке, успешно совмещавшему профессию шестерки со статусом шмаровоза валютного. Нахватавшись верхов, стала Крыса потихоньку путанить, однако, как говаривали древние, все в этом мире течет, изменяется, стало быть. На шмаровоза наехали менты, и он отчалил в места не столь уж отдаленные, а Ксюха доблестно влипла в дерьмо покруче: свой прищуренный глаз на нее положили чекисты.
Когда коленно-локтевым манером ублажала она заморского гостя, внезапно щелкнул замок, и в номер пожаловала делегациядва хобота с хмарой. Кинув взгляд на вошедших, фирмач едва копыта не откинул. Поперхнувшись, кинуть палку до упора уже не смог, однако на него посмотрели косо и взяли в оборот Крысу. Навели с ходу шмон и, надыбав пару сотен зеленивот лимонка позорная, не успела слиться, вывели из позиции прачки, одели и повезли на черной «Волге» в дивное серое здание, говорят, такое высокое, что из подвалов его видна Колыма.
«Писец приканал, затрюмуют за грины». Крыса приготовилась к самому худшему и пустила скупую девичью слезу, однако вышло все наоборот. Привели ее в кабинет совсем не страшныйфикус разлапистый в бадье, вождь бородатый на стене. Выслав хаверов за дверь, тетка усадила Ксюху на стул: мол, тащишь ли, лакшовка, куда попала? А чтобы та надолго в распятье не впадала, представилась:
Майор Снобкова, помощник начальника пятого отдела УКГБ СССР по Ленинградской области.
Обозвалась и тут же стала Крысе перспективы рисоватьпро статью злую, восемьдесят восьмую, валютную, про самый гуманный в мире советский венец да про зону женскую, с кабанами, скрипками да продолговатыми, туго теплой кашей набитыми мешочками. Одним словом, довела до расстройства бедную девушку, а когда та пустила слезу вдоль бедра, ласково так намекнула, что у родины-мамы сердце доброе и зла на раскаявшихся она не держит. А за это надо сильно полюбить эту счастливую землю, зовется которая советской страной, и, крепко уперевшись рогом, высокое доверие оправдать.
Крыса никогда пробкой не была. Въехав сразу, к чему фаловали ее, вписалась в тему с легкостью:
Для любимой отчизны отдам сокровенное.
Не глядя, подмахнула заручную, окрестилась кликухой Петрова и, проводив заявившихся от переживаний гостей, отправилась державе служить.
Работа предстояла непростая, деликатнаятрахаться с кем скажут, зато в свободное от службы время снимай для личной пользы кого угодно, слова плохого не услышишь. Конкуренции нет и в помине, официанты стелятся травой, спецура вообще в твою сторону не смотрит, понимают, видно, гады красноперые, что человек ты теперь государственный, а работаешь на себя или на державуэто уже не их собачье дело. Словом, служа своей родине лоханкой, политику партии одобряла Крыса всем сердцем, и в душе ее царила гармония.
Между тем лабухи иссякли. Прижавшись сизыми максами к руке Ксении Тихоновны, негр потянул ее назад к столу. За разговорами выпили бутылку самого игристого в мире виноградного винища, названного черт знает почему «Советским шампанским», съели калорийнейшее ленинградское мороженое, и как-то само собой получилось, что в свой номер Алсений отправился в обществе Ксении Тихоновны.
Щелкнул выключатель, повернулся ключ в замке, а где-то, невидимые простому глазу, ожили кинокамеры. Чтобы предстать перед ними не только в инфракрасном спектре, Савельева нежно обняла негра за талию:
Ах, мне больше нравится при свете.
Тот однако уже не слышал еетяжело дыша, принялся срывать с Ксении Тихоновны одежды и, быстро стащив с себя костюм, опрокинул ее животом на стол. Когда он принялся свое хозяйство в Савельеву вгонять, та закричала вроде как от боли, пускай запишут, хуже не будет.
Всю ночь напролет порочный сын Африки изводил животной страстью русскую девушку, а когда вернулся поутру из душа, ее и след простыл, видимо, компромата уже было собрано достаточно. Покрутил черный болт в недоумении курчавой башкой своей, оскалился белозубо и, радуясь разливавшемуся за окном рассвету, запел что-то басом, не подозревая даже, что тащившаяся в рябухе Савельева тоже находилась в настроении превосходномтак хорошо ее не трахали давно.
Глава двадцать вторая
И восстал Каин на Авеля, брата своего, и убил его
За окном было неинтересносерым-серо от породнившегося с грязью снега. Вжикнув кольцами занавеси, Таисия Фридриховна вернулась к столу. Настроение было хуже некуда. Во-первых, коты вчера сожрали красавца вуалехвоста, имевшего неосторожность подняться из глубины аквариума за кормом. Во-вторых, личная жизнь Таисии Фридриховны дала глубокую трещину и в целом ни к черту не годилась. А в-третьих, что самое поганое, на взятке ярким пламенем сгорел астаховский прямой начальник, и стать полковницей в ближайшее время ей не доведется. А хотелось бы.
«На пенсию бы скорей, что ли». Потянувшись, страдалица заперла дверь кабинета, ткнула в розетку кипятильник и в ожидании результата принялась раскладывать на служебном столе картыгде же ты червонная королева, нежная и ответная на ласку? Ни черта подобногопостоянно выпадали грубые мужицкие хари. Посмотрев презрительно на трефового короля, слепленного из двух одинаковых, отвратительно усатых половин, от внезапно пришедшей в голову мысли подполковница забыла про чай.
Рука ее сама собой потянулась к телефону. Быстро кое-что выяснив, она решила действовать решительно. Отпрашиваться было не у кого, а потому, оставив самовольно боевой пост, Астахова заангажировала частника и через полчаса уже стояла перед обшарпанными дверями, рядом с которыми значилось безрадостное: «Детский дом-интернат».
Пахло здесь карболкой, обреченностью и бедой, а визит Таисии Фридриховны ни у кого удивления не вызвал:
Вы насчет Криулиной? И.о. заведующей, морщинистая ложная брюнетка, мельком взглянув на подполковничью ксиву, вздохнула и указала на пустующий стол:Так ведь вроде бы суд был уже, восемь лет ей дали
Да нет, Бог с ней, с Криулиной. Подполковница посмотрела на притулившийся в углу холодильник «ЗИС»Господи, сколько же ему лети, не спрашиваясь, уселась на продранный стул. Меня интересует ваш бывший воспитанник, Михаил Васильевич Берсеньев.
Ах вот оно что Морщинистая тетка поднялась из-за стола и, оказавшись вдобавок ко всему колченогой, неловко пошагала к дверям. Подождите, пойду узнаю насчет ключа. А то ведь он был на связке у бухгалтерши, ее ведь тоже того И, сделав неопределенный жест рукой, она захромала по коридору.
На стене негромко тикали часы, украшенные выцветшей надписью: «Пятьдесят лет Октябрю»; в углу на разъехавшихся ножках скособочилась огнеопасная «Радуга». Оценив убожество обстановки, Астахова вздохнула: «Какое все серое, будто из прожитой жизни». Наконец ключ отыскался, и, двинувшись за колченогой главнокомандующей следом, Таисия Фридриховна скоро очутилась в подвале, было в котором тепло и сыро. Под ногами весело плескалась водичка, пахло крысами. Миновав ржавые залежи кроватей, поверх которых прели свернутые рулонами матрацы, морщинистая наследница Сусания остановилась у железного стеллажа:
Какой, говорите, год выпуска-то?
Ловко справившись с узлом, она разворошила стопку папок и, пригнувшись к одной из них, близоруко сощурилась:
Вот он Берсеньев Михаил Васильевич собственной персоной. Если хотите, идите наверх, там светлее.
Ничего, мне недолго. Астахова придвинулась к тускло мерцавшей из-под толстого слоя пыли лампочке и принялась шуршать листами. Ага, вот, в годовалом возрасте после смерти родителей Мишаню отправила в детский дом его бабушка по причине невозможности ухода. А проживала старушка по набережной Робеспьера, дом такой-то. Спасибо большое. Таисия Фридриховна вернула папку исполняющей обязанности и вдруг почувствовала горячее желание убраться отсюда побыстрее. Не провожайте, я сама.
Энергично шагая, она выбралась в коридор, хлопнула входной дверью и уже на улице сама у себя спросила: «Кто может вырасти в таком гадюшнике?» Ответ был очевиден. Погрузившись в троллейбус, подполковница с полчаса наблюдала, как вечерняя мгла постепенно опускается на улицы города, затем вспыхнувшие фонари разогнали ее, и, основательно размяв ноги, Астахова свернула с набережной в небольшой, весьма приличный с виду двор.
Поднявшись на третий этаж, она остановилась перед массивной дверью, украшенной добрым десятком звонков. Не обнаружив ни одного, связанного с семейством Берсеньевых, нажала на первый попавшийся. Было слышно, как в глубине квартиры загудело, затем раздались тяжелые шаги, и низкий женский голос поинтересовался:
Надо кого?
Открывайте, милиция. Подполковница засветила перед глазком уголок своей ксивы, щелкнул замок, и она очутилась в длинном, теряющемся в полумраке коридоре.
Перед ней стояла одетая в теплый стеганый халат настоящая русская красавицарумяно-широкоплечая, весьма похожая на изваяние девушки с веслом. Глянув на ее мощный бюст, Астахова улыбнулась:
Скажите, а что, Берсеньевы не живут здесь больше?
Ох, не знаю я, красавица повела под халатом могучим бедром и наморщила несколько широковатый нос, мы с супружником, почитай, всего с неделю как приехамши. У Пантюховых вам справиться надо, особливо у дедка ихнегоуж такой пердун замшелый, того и гляди дуба врежет. Ну, извиняйте. Красавица ткнула пальчиком в направлении соседской двери и лебедью белой поплыла к супругу, а подполковница, дивясь, направилась по указанному адресу.
Семен Борисович Пантюхов действительно был стар, почитай, девятый десяток разменял, однако с ним Астаховой пообщаться не довелось.
Дело в том, что сын его, Егор Семенович, тоже хорошо помнил Берсеньевых. Будучи с женой людьми хлебосольными, он усадил подполковницу за стол, рассказав за чаем нижеследующее.
Сами они были коренными питерцами, с революционных еще времен проживало пантюховское семейство в этих хоромах, да и теперь, к слову сказать, перспективы уехать из коммуналки тоже не предвиделось никакой. Так вот, где-то в начале пятидесятых в двух самых дальних по коридору комнатах поселились Берсеньевымуж с женой и теща. Глава семействалетчик военный, майор, супруга у него операционной сестрой в роддоме трудится, мамаша ее на почетном отдыхе, все хорошо, только детей у них нет. И вот где-то в шестидесятом году вдруг разпоявился у них наследник, горластый такой, Мишкой звать. Катают его всем семейством в коляске, нарадоваться не могут, а тут еще майор «Москвича» купил, бежевого такого, ну вообще полный ажур. Только через эту машину и хлебнули они лиха. Повез как-то майор жену с сыном в гости, ну, принял, естественно, на грудь, да и влетел на всем ходу под «МАЗ»один только Мишка и остался жив, чудом. Теща, естественно, в лежку, и через полгода ее вообще кондратий хватил, а пацаненка, соответственно, отправили в детский дом. Такая вот история.
Варенье было вкусное, алычовое. Не отказавшись от добавки, подполковница в задумчивости облизала ложку:
А не скажете, Егор Семенович, в каком родильном доме мать Мишина работала?
Доподлинно помню. Улыбаясь возможности помочь хорошему человеку, Пантюхов долил заварки и распушил седые, завитые кверху усищи. Находился он на Петроградской стороне, меня как-то майор подвозил в ту сторону.
Вроде бы делать здесь уже было нечего, однако, чтобы хозяев уважить, Астахова торопиться не стала и поднялась, только когда беседа за жизнь иссякла.
Спасибо за чай и дружбу.
Утро следующего дня выдалось хлопотливым. Вначале случился завал на службе, и только-только, одолев напасть, Таисия Фридриховна решила расслабиться, как нагрянули хмыри из прокуратурыдушу мотать. Битый час подполковница строила куру, прикидывалась шлангом, крутила восьмеркумол, не знала, не догадывалась, не брала. В роддом на Петроградскую сторону сумела вырваться лишь после обеда.
В обшарпанном приемном покое она показала ксиву и, получив белесый халат вместе с кратким разъяснительным инструктажем, направилась по лестнице на второй этаж. Своего кабинета у заведующей не было. Отыскав в конце коридора ординаторскую, Таисия Фридриховна открыла жалобно заскрипевшую дверь:
Вечер добрый, как мне найти Зою Павловну?
Долго искать не придется, это я. Пожилая осанистая дама поставила на стол чашку с кофе и внимательно посмотрела на гостью:Что за вопрос у вас?
Полагаю, времени много не займет. Подполковник Астахова, из главного управления. Она ловко развернула красную книжицу и, не давая прочитать свою сугубо хозяйственную должность, довольно косо посмотрела по сторонам. Меня интересует человек один, работавший здесь раньше.
Как-то само собой получилось, что люди в белых халатах, мирно сидевшие рядом, вдруг разом допили свой кофе и кинулись выполнять врачебный долг, а подполковница придвинулась к заведующей поближе:
Человека этого звали Ириной Константиновной Берсеньевой.
Как вы сказали? Голос Зои Павловны внезапно задрожал, и случилось неожиданноеона пустила слезу, сразу же превратившись из надменной руководительницы медучреждения в седую шестидесятилетнюю женщину. Господи, какая нелепая смерть!