Мистер Лессинхэм, сэр.
Возможно, мистер Лессинхэм не знает, что в его доме совершено ограбление и что вор только что прыжками да кувырками выскочил из гостиной, вылетел на улицу, как теннисный мячик, и ракетой скрылся за углом.
Мэтьюс опять глянул через плечо, словно сомневался, где проходит граница благоразумияперед порогом или за ним.
Благодарю вас, сэр. Думаю, мистер Лессинхэм в курсе чего-то подобного. Тут, кажется, он неожиданно принял какое-то решение, ибо понизил свой голос до шепота:По правде говоря, сэр, по-моему, мистер Лессинхэм очень расстроен.
Расстроен? Я воззрился на него. Что-то в его поведении ускользало от моего понимания. Почему он расстроен? Неужели негодяй попытался напасть на него?
Кто там?
Это был голос Лессинхэма, окликающего Мэтьюса с лестницы, хотя в какой-то миг я едва узнал его, так непривычно сердито прозвучал вопрос. Оттолкнув Мэтьюса, я сделал шаг в холл. Молодой человек, вероятно, лакей, столь же растрепанный, как Мэтьюс, держал свечуединственный источник света в помещении. В ее мерцании я увидел Лессинхэма, стоящего на ступенях между этажами. Он был в полной боевой раскраске: он не из тех, кто наряжается в Парламент, и я понял, что недавно он смешивал работу с удовольствиями.
Лессинхэм, это я, Атертон. Вы знаете, что из балконной двери вашей гостиной выпрыгнул человек?
Он ответил не сразу. А когда заговорил, голос его обрел спокойствие:
Он сбежал?
Точно сейчас он где-то в миле отсюда.
Мне почудилось, что в его словах, произнесенных после этого, послышалась нотка облегчения:
Я все думал, ушел ли он. Бедолага! Больше пострадал, чем нагрешил! Воспользуйтесь моим советом, Атертон, держитесь подальше от политики. Иначе все сумасшедшие, разгуливающие на свободе, к вам потянутся. Доброй ночи! Премного вам благодарен, что вы зашли нас предупредить. Мэтьюс, закрой дверь.
К чести своей, я сохранил спокойствие: человек, приносящий новость, не менее значимую, чем весть о судьбе Рима, не ожидает встретить такой прием. Он думает, что ему будут внимать с почтением, и дослушают до конца, и не отошлют прочь, прежде чем у него появится возможность по-настоящему открыть рот. Не успел я опомнитьсяда! как дверь захлопнулась, а я очутился на крыльце. Будь проклят гордец Апостол! Вот загорится его домс ним вместе! я и пальцем не шевельну, чтоб коснуться его дрянного дверного молотка.
Что он имел в виду, упоминая политику и безумцев: хотел меня одурачить? Дело тут явно нечистоегораздо более темное, чем он пытался мне показать, оттого он столь надменен и груб. Тварь.
Что Марджори Линдон смогла увидеть в этом ничтожестве, было выше моего понимания; тем более если рядом находился человек, боготворящий землю, по которой она ступает.
Глава 12. Утренний гость
Всю ночь напролет, просыпаясь, погружаясь в сон и в грезах своих, я терзался вопросом, что Марджори в нем нашла! В тех самых снах я отвечал себе, что увидеть в нем она ничего не моглаи не увидела, не то что во мнео, какое это было облегчение! К несчастью, очнувшись, я понимал, что все совсем наоборот; сколь грустны были эти пробуждения. Пробуждения с мыслями о кровопролитии.
Итак, недурно подкрепившись, я отправился в лабораторию планировать убийствозаконное убийство, ибо то была главная цель моего замысла. Я искал оружие, способное не только принести победу целой кампании, но сделать это всего за полчаса. И чтобы для того не потребовалась армия. Я замыслил такое оружие, что, дай его в руки одному человеку, в крайнем случае двоим или троим, и посади их примерно в миле даже от самого большого регулярного войска, когда-либо посылавшегося на поле боя, будетбах! все солдаты мертвы, а ты эту фразу и договорить не успел. Если высокоточное оружие, на которое можно положиться в деле человекоубийства, есть не что иное, как средство сохранения мираи глуп индивид, утверждающий обратное! тогда я в шаге от того, чтобы считаться главным миротворцем, какого только можно себе представить.
Что за изысканное наслаждение ощущать, как длань твоя сжимает жизнь и смерть народов; ведь еще чуть-чуть, и они окажутся в моих руках.
Я расположил перед собой некоторые из сильнейших разрушительных веществ, с которыми человек может пожелать иметь дело: монооксид углерода, триоксид хлора, оксид ртути, кониин, амид калия, поташ, циани тут вошел Эдвардс. На мне была маска собственного изобретения, закрывающая уши, голову и все прочее, подобно водолазному шлему: я работал с газами, вызывающими мгновенную смерть при единственном вдохе. Всего за несколько дней до этого я, без маски, проделывал какой-то дурацкий опыт с парой веществ: серной кислотой и цианистым калиемкак вдруг рука моя дрогнула, и не успел я опомниться, как их малые количества смешались. Судьба меня хранила, и я отшатнулся назад, а не упал вперед; в результате, где-то через полчаса, меня, лежащего на полу, обнаружил Эдвардс, и весь оставшийся день значительная часть городских медиков занималась приведением меня в чувство.
Эдвардс заявил о своем присутствии, коснувшись моего плеча: когда я работаю в той маске, слышу довольно плохо.
Кое-кто желает видеть вас, сэр.
Так скажи этому кое-кому, что мне не до него.
Будучи вышколенным слугой, Эдвардс церемонно направился передавать сообщение. Я было подумал, что на этом дело закончится, но ошибся.
Я погрузился в регулировку клапана на баллоне, в котором смешивал оксиды, когда меня вновь потрогали за плечо. Я не стал поворачиваться, полагая, что вернулся Эдвардс.
Стоит мне слегка перекосить этот вентиль, приятель, и ты окажешься в краю, где веселятся черти да духи. Что пришел, куда тебя не звали? Тут я оглянулся. А вы еще кто такой?
Ибо то был не Эдвардс, а тип совершенно иного пошиба.
Я оказался лицом к лицу с человеком, которого самого можно было легко принять за недавно упомянутого черта. Костюм его навевал мысли об «алжирцах», наводнивших Францию и считающихся там самыми напористыми, наглыми и занятными лавочниками. Помню, как один из них упорно наведывался на репетиции в «Алькасар» в Туре, но здесь! Незваный гость походил на тех алжирцев и в то же время отличался от них: не такой колоритный и гораздо более потрепанный, чем обычно бывают его французские прототипы. На нем был бурнусжелтый и пропыленный, как у арабов в Судане, а не у разряженных в пух и прах арабов с бульваров. Но основное отличие заключалось в том, что он был чисто выбрит, в то время как парижские алжирцы почитают ухоженные усы и бороду главнейшим своим украшениемразве кто-то видел иных?
Я думал, что он заговорит со мной на наречии, кое эти джентльмены величают французским языком, но нет.
Вы мистер Атертон?
А кто вы, мистер?.. как сюда попали? Где мой слуга?
Незнакомец поднял руку. Когда он сделал это, в комнату, будто по условному знаку, вошел Эдвардс, на лице которого читалось чрезвычайное недоумение. Я обратился к нему:
Это тот человек, что хотел видеть меня?
Да, сэр.
Разве я тебе не говорил, что я не желаю его видеть?
Говорили, сэр.
И почему ты не передал это ему?
Я передал, сэр.
Тогда как он сюда вошел?
Поверьте, сэр, словно в полусне, Эдвардс приложил пальцы ко лбу, представления не имею.
Как не имеешь? Почему ты его не остановил?
Кажется, сэр, на меня нашло какое-то затмение: я правда пытался задержать его, но руки меня не слушались.
Ну ты и болван!.. Иди прочь! Он ушел. Я повернулся к незнакомцу:Полагаю, сэр, что вы фокусник?
Он ответил вопросом на вопрос:
Вы, мистер Атертон, вы тоже фокусник?
И вперил откровенно озадаченный взгляд в мою маску.
Я надел это, потому что здесь, в этой комнате, витает смерть, таясь в мельчайших пылинках, и без маски я не решился бы дышать. Он кивнул, хотя сомневаюсь, что он меня понял. Будьте любезны, вкратце поведайте мне, зачем вы хотели меня видеть.
Он опустил руку в складки бурнуса, вынул оттуда листок бумаги и положил на полку, возле которой мы стояли. Я посмотрел на листок, ожидая найти прошение, или рекомендательное письмо, или правдивую повесть о его горькой судьбе, но вместо этого обнаружил лишь два слова: «Марджори Линдон». Неожиданно возникшее передо мной имя возлюбленной заставило меня покраснеть.
Вас прислала мисс Линдон? Он немного ссутулился, свел вместе кончики пальцев и склонил голову так, как это принято делать на Востоке, что, впрочем, особо ничего не объяснило, поэтому я повторил вопрос:
Вы хотите, чтобы я сам понял, что вы действительно от мисс Линдон?
Опять опустил он руку в бурнус, вынул другой листок, положил его на полку, я взглянул на бумагу и вновь прочитал одно только имя: «Пол Лессинхэм».
Ладно ВижуПол Лессинхэм Что с того?
Она хорошая он плохой это не так?
Он коснулся сначала первого листка, затем второго. Я воззрился на него.
Господи, вам-то откуда знать?
Ему ее не получить, согласны?
Черт побери, о чем вы?
Ага!.. значит, о чем это я!
Именно! Что вы имеете в виду? А еще, ко всему прочему, кто вы, к дьяволу, такой?
Я здесь потому, что вижу в вас друга.
Тогда скатертью дорога; у меня как раз нынче друзей переизбыток.
Не таких друзей, как я!
Да боже упаси!
Вы любите ее любите мисс Линдон! Неужели вы спокойно представляете его в ее объятиях?
Я снял маску, чувствуя, что ситуация обязывает это сделать. Как только я избавился от нее, гость тут же откинул просторный капюшон бурнуса, чтобы я видел его лицо. Я немедленно осознал, что глаза его, до некоторой степени, обладают свойством, которое, за неимением более подходящего слова, мы назовем гипнотическим притяжением. Он был одним из тех жутких созданий, коими, слава богам, изобилует восток, а не запад, из тех, что способны оказывать сверхъестественное влияние на людей слабых и глупых, доведись им с ним столкнуться; был он из тех мерзавцев, при встрече с которыми неплохо бы иметь под рукой крепкую веревку. Еще я ощутил, как он не преминул воспользоваться тем, что я снял защитную маску, и попытался воздействовать на меня своей силой, однако орешек оказался ему не по зубам. Так вышло, что я начисто лишен чувствительной струны, которая есть у тех, кто поддается внушению.
Да вы гипнотизер.
Он вздрогнул.
Я ничто я тень!
А я ученый. И с вашего позволенияили без него! с радостью проведу на вас эксперимент или два.
Он попятился. Глаза его блеснули так, что стало ясно: он владеет своей чудовищной силой с невероятным мастерством и среди своего народа имеет репутацию настоящего колдуна.
Мы, вы и я, вместе попытаемся поставить эксперимент на Поле Лессинхэме, вдруг сказал он.
Почему на нем?
А вы не знаете?
Нет.
Зачем вы мне лжете?
Я не лгу вам я не имею ни малейшего представления о том, по какой причине вы сами интересуетесь Полом Лессинхэмом.
Почему интересуюсь?.. это к делу не относится; сейчас мы говорим о вашем интересе.
Простите, но о вашем.
Послушайте!.. вы ее любитеи он любит! Но стоит вам сказать лишь слово, и ему ее не получитьникогда! Это я вам обещаю, я!
Опять же, сэр, вы кто такой?
Я дитя Исиды!
Даже так?.. Сдается мне, вы немного промахнулись: это Лондон, а не какая-то дыра в пустыне.
Неужели я не знаю?.. какое это имеет значение?.. сами увидите! Придет день, и вы позовете меня поймете, как невыносимо вам видеть ее в его объятиях ее, ту, что любима вами! Тогда вы меня позовете, и я приду, и это будет конец Пола Лессинхэма.
Пока я соображал, на самом ли деле он столь безумен, как кажется, или же это наглый мошенник, надумавший заточить свой топор и избравший меня точильным камнем, он исчез из комнаты. Я последовал за ним.
Кончайте!.. остановитесь! кричал я.
Должно быть, он поднаторел в ходьбе, потому что не успел я очутиться в коридоре, как стукнула входная дверь, а когда я выскочил на улицу, намереваясь окликнуть его, ни справа, ни слева не оказалось никого похожего на моего гостя.
Глава 13. Гравюра
«Интересно, что этот милейший попрошайка на самом деле имел в виду, да и вообще кто он такой? именно это спросил я у себя, вернувшись в лабораторию. Если верно то, что Судьба время от времени запечатлевает характер человека на его лице, тогда, без малейшей тени сомнения, гость у меня был прелюбопытнейший. Хотел бы я знать, что его связывает с Апостолом или здесь он всего лишь блефует?»
Я мерил шагами комнату, ибо в ту минуту утерял всякий интерес к проводимым мною опытам.
«Если он блефовал, то лучшей игры мне видеть не доводилось и все-таки, что за коготок увяз у такого педанта, как святой Павел, в этом болоте? Малого всего перекосило, стоило лишь упомянуть имя сего подающего надежды радикала. Нет ли здесь политического мотива? Надо подумать чем мог Лессинхэм оскорбить религиозные или патриотические чувства самых фанатичных представителей Востока? С точки зрения политики, ничего не вспоминается. Как правило, в дипломатию он старается не лезть. Если он кого оскорбил хотя нетрепутация у него необычайно высока! мотив нужно искать где-то в другом месте. Но тогда где?»
Чем старательнее я размышлял над загадкой, тем сильнее запутывался.
«Чушь какая!.. У этого негодяя общего со святым Павлом не больше, чем со святым Петром. Не исключено, что он тронутый; если это не так, то он затеял хитрую игрускорее всего, хочет кого-нибудь общипать! попытал счастья со мной, но не вышло. А что до Марджори моей Марджори!.. только вот не моя она, черт побери!.. не растеряйся я так сильно, проломил бы ему башку в нескольких местах только за то, что он посмел произнести ее имя нехристь, магометанин!.. А теперь вернемся к планированию чудесненького убийства!»
Я схватил маскукстати, являющуюся одним из самых оригинальных изобретений последних лет: если солдаты будущего станут носить ее, они будут неуязвимы для моего оружия! и собирался натянуть ее на себя, когда в дверь постучали.
Кто там?.. Войдите!
Это был Эдвардс. Он с недоумением оглядел комнату.
Простите, сэр, я думал, вы не один. Я не знал, что тот тот джентльмен ушел.
Вылетел через трубу, как все ему подобные господа Какого черта ты его впустил, ведь я запретил тебе это?
Клянусь, сэр, понятия не имею. Я передал ему ваши слова, а он посмотрел на меня, и больше я ничего не помнюочнулся, уже стоя в этой комнате.
Если бы передо мной был кто-нибудь другой, а не Эдвардс, я бы заподозрил, что без взятки тут не обошлось, однако в Эдвардсе я не сомневался. Все оказалось, как я и предполагал: ко мне приходил первоклассный гипнотизер; он среди бела дня в самом деле околдовал моего слугу, прямо у моего порога; надо бы узнать о нем побольше. Эдвардс продолжил:
Еще один человек, сэр, желает говорить с вами: это мистер Лессинхэм.
Мистер Лессинхэм! В ту минуту совпадение показалось странным, хотя смею предположить, что это была лишь видимость. Проводите его ко мне.
Вскоре вошел Пол.
Мне стоит признатьи я уже делал это раньше! что, в некотором смысле, я восхищаюсь этим человеком если он, конечно, не собирается завязывать определенные отношения. Он обладает физическими качествами, радующим и мой глаз: если брать в расчет одну лишь биологию, то каждая его поза, каждое движение наполнены истинной жизненной энергией скрытой силой; худощавый и подтянутый, он, при желании, умеет показать свою мощь. Он гибок и активен, не суетлив, но проворен, красиво сложен, держится отличнотакой человек наверняка преодолеет любые трудности. Вы можете обогнать его на короткой дистанции, физически или интеллектуальнопусть вам и придется проявить недюжинную расторопность! но в марафонском беге он вас обставит. Не знаю, смог бы я действительно довериться такому, как он, пока, конечно, не убедился бы, что все в его руках но понять, так ли это, в его случае необычайно сложно: он слишком спокоен, слишком уверен в себе, не теряет самообладания, даже если ему грозит смертельная опасность; и что бы он ни делал, у него всегда наготове уважительная причина. Как в Парламенте, так и вне его, у Лэссинхэма репутация человека с железными нервамии сложилась она не на пустом месте; и все же меня терзают сомнения. Если я его правильно понимаю, он из тех личностей, что, сталкиваясь с препятствиями, падают духом, но затем, когда тяжкие минуты позади, подобно Фениксу, возрождаются из пепла. Тем не менее, если при этом рядом будут его соратники, Лессинхэм и вида не подаст, что что-то не так.